Запас прочности

1. Четыре минуты

С выщербленной причальной стенки свисали клочья ржавой колючей проволоки. У самой воды оседали раскрошенные обломки дота. Портальный кран с перебитыми коленями уткнулся головой в изрытую землю. Ни один корабль не решился войти в изуродованный, разбитый порт. Но вскоре после изгнания немцев в гавани появились катера-тральщики. Матросы расчистили причалы, а черный обгоревший дот приспособили под береговую базу.

Каждый день, чуть поднималось солнце, тральщики выходили в море. С наступлением рассвета вместе со всеми кораблями начал готовиться к походу и тральщик мичмана Морозова.

Мичман Морозов был удачливый командир, так считали на дивизионе. Но последнюю неделю ему не везло. Неожиданно вышел из строя мотор, и тральщик два дня простоял в базе. На третий день, когда корабль был готов отдать швартовы, заболел старшина минеров Осипов. «Приступ аппендицита», — определил врач.

Морозов пошел к командиру дивизиона.

— Вот что, Морозов, — выслушав мичмана, ответил командир. — Единственный минер есть у нас в резерве — старший матрос Егоров, он работает сейчас у мичмана Рябца. Поговори с ним, может, отпустит.

— Товарищ комдив! Да зачем мне этот Егоров, — взмолился Морозов. — Я как-нибудь обойдусь. — Морозов знал: за старшим матросом Егоровым ходила слава неуживчивого, дерзкого матроса.

— Так не обойдетесь! — твердо ответил командир. — Без старшины-минера в море идти нельзя.

Морозов слушал и мучительно переживал. В самое горячее время — после изгнания гитлеровцев из Крыма, когда нужно было срочно протралить к Феодосии фарватер, его тральщик продолжал отстаиваться в базе. Морозов помнил, что на рубке корабля по-прежнему оставалась цифра «21», показывающая количество вытравленных и уничтоженных мин, тогда как на соседнем тральщике, ходившем все эти дни в море, уже красовалось число «32».

Мичман Рябец размещался на «береговой базе», как называли уцелевший немецкий дот, где обосновался минно-тральный склад. Морозов постучал в дощатую дверь.

— Да, войдите!

Рябец уже знал, что случилось на тральщике Морозова, и приходу его не удивился.

— Ну что же, раз нужно, бери Егорова, — согласился он. — Не прогадаешь. Егоров — хороший минер, и я бы его не отдал, да вижу, что ты в безвыходном положении. Эх, дорогой Морозов, не знаем мы людей! Егоров — настоящий моряк. А к нам он попал после тральщика. С большого корабля да на мотобот, вот и стал фордыбачить. Переводили его с мотобота на мотобот, пока на берег не списали. Что ни шаг, то у него по службе и спотычка. А тут еще и дружки из портовых мастерских появились. А у них и спиртик водился. Но у меня он работал хорошо, да, вижу, здорово по кораблям скучает. Доверь ему обязанности старшины — он тебе горы своротит!

Так старший матрос Семен Егоров стал членом экипажа тральщика. Хотя Морозов в душе был по-прежнему недоволен, но внешне вида не показывал, а Егорову тут же на берегу сказал:

— Вы назначаетесь ко мне на тральщик на должность старшины-минера. Надеюсь, что с этой работой справитесь!

— Постараюсь! — ответил Егоров и упрямо сдвинул брови.

Он был доволен этим назначением: наконец-то попал на корабль. Пусть этот корабль совсем маленький, но есть на нем и командирский мостик, и кубрик для жилья, и свой камбуз, и даже медная звонкая рында. Нелегко было начинать исправно нести службу, когда в прошлом далеко не все в порядке, а тут еще смотрят на тебя, как на временного человека на корабле — «вот скоро Осипов вернется». Но Егоров понимал, что другого выхода нет.

А в памяти продолжали жить прошлые дни.

…Морозная, вьюжная ночь. С борта на борт падает на волнах корабль. На берегу — вспышки и грохот снарядов, нависают над кораблем люстры осветительных ракет. Идет очередная высадка подкреплений десанту на Мысхако. Уже подана широкая сходня, и Егоров на палубе помогает десантникам выкатывать пушку…

Оглушительный взрыв на корме, прямое попадание торпеды, тяжелое ранение Егорова. Госпиталь. Мечты о возвращении в строй, на быстроходные тральщики или сторожевые катера, которые высаживали десанты у румынских берегов.

Но все получилось иначе. Егорова оставили в тылу. Огромные минные поля, как льдины, сковали порты и гавани освобожденного Крыма, для траления нужны были опытные минеры.

Работа в тылу казалась Егорову скучной. К своим обязанностям он стал относиться спустя рукава. Переводили его с мотобота на мотобот, потом и вовсе списали на берег.

Егоров мучительно тосковал по морю и теперь, когда его назначили на корабль, решил во что бы то ни стало восстановить репутацию отличного минера. Казалось, все складывается очень хорошо, как вдруг Егоров узнал, что вместе с ним на тральщике будет плавать строевой матрос Грицай. С кем, с кем, а уж с ним Егорову совсем не хотелось встречаться. На этого круглолицего хлопчика с черными бровями Егоров, может быть, и не обратил бы внимания, не столкнись он с ним при совершенно особых обстоятельствах…

За разрушенными воротами порта в маленьком доме с кривыми дверьми помещалась парикмахерская. Матросы, обнаружив ее, зачастили стричься и бриться. Причину такого повышенного внимания к своему внешнему виду установить было нетрудно. Вместе с пожилой и сердитой Варварой Ивановной в парикмахерской работала худенькая девушка. У нее было смуглое лицо, задумчивые глаза и длинные ресницы. Звали девушку Люся. Варвара Ивановна называла ее Люськой-выдумщицей. Это она, узнав о появлении в городе моряков, вывесила на дверях плакат: «Добро пожаловать!». А когда появились первые военные клиенты, Люся придумала наливать в пустые пузырьки из-под одеколона обыкновенную воду — старый резиновый пульверизатор воскрешал позабытые запахи. Ребята, побрившись однажды, приводили сюда товарищей. Приятно было сидеть в кресле и чувствовать, как розовые пальчики Люси нежно брали облупившийся нос и на обветренные щеки ложилась теплая мыльная пена.

Егоров тоже часто заходил сюда.

Сидел дольше, чем другие, исподлобья посматривал на Люсю. Она тоже поглядывала на диковатого старшину, но среди прочих его не выделяла. И никогда не улыбалась ему так, как Грицаю, строевому матросу с тральщика.

Егоров знал, что Грицай — ловкий парень, любит поухаживать за девушками и дарит им свои фотографии с надписью: «От романтика моря». Этот «романтик», увидев Люсю впервые и узнав, что она не удостаивает никого вниманием, сказал своим дружкам:

— Вы просто морские крабы и не умеете знакомиться с девушками. Учитесь у меня, пока я жив!

На следующий день он зашел в парикмахерскую перед самым закрытием. Варвара Ивановна возилась у двери, она никак не могла отыскать замок, видимо, кто-то созорничал и спрятал его. Грицай посочувствовал Варваре Ивановне: «Не оставаться же ночевать вам здесь» — и ловко забил дверь гвоздями.

Наконец однажды, освежив Егорова «одеколоном», Люся спросила:

— Вы не знаете, вернулись ли тральщики? Хотя это, наверное, военная тайна! — и принялась тщательно вытирать лицо Егорова чистой салфеткой.

— Тайна не тайна… Но только нет их на базе! — не глядя на Люсю, ответил Егоров. Он знал, что тральщик Морозова стоит вместе со всеми у стенки, видел, как Грицай, уволившись с корабля, не пошел в главные ворота, а прошмыгнул в город через пролом в стене. Егорову тягостно было смотреть на поникшую, скучную Люсю, на ее заплаканные глаза. Ему хотелось, чтобы Люся снова стала «Люськой-выдумщицей» и весело улыбалась.

…В воскресенье, когда все корабли были в базе, Егоров, получив увольнительную, снова поспешил в парикмахерскую. Там он застал совсем небольшую очередь.

— Садитесь… подождите, — как всегда сурово, сказала ему Варвара Ивановна.

Егоров посмотрел на Люсино кресло, придвинутое вплотную к столику, и равнодушным голосом спросил:

Вы одна сегодня работаете, Варвара Ивановна?

— Как видишь, одна, а Люся заболела, — и Варвара Ивановна строго поджала губы.

Егоров отвернулся к окну, чтобы скрыть свое смущение, нащупал рукой бескозырку.

— А вы что, раздумали бриться? — спросила Варвара Ивановна, заметив, что Егоров собирается уходить.

— Да, я зайду в другой раз!..

Вот об этом вспомнил сейчас Егоров, подойдя к стенке, где стоял тральщик Морозова.

А тут еще боцман Губа встретил его далеко не дружелюбно.

— Этот матрос обязательно нам «чепе» принесет! — пробурчал он, скептически посматривая на Егорова, совсем не заботясь о том, слышит его старшина или нет.

На корабле как раз начиналась утренняя приборка. Это работа, которую матросы всегда охотно и весело выполняют.

Каждому хочется, чтобы его корабль выглядел не хуже других.

И когда Егоров поднялся по сходне на корабль и когда узнал знакомые запахи деревянной палубы и машинного масла, запахи прошлых боев и морских походов, сердце его сжалось.

Доложив командиру о своем прибытии и оставив вещевой мешок на отведенной ему койке, он вышел на верхнюю палубу.

— Ну что же, Егоров, бери швабру и принимайся за работу! Твое место по приборке на корме, — сказал ему боцман Губа, направляясь со шлангом на нос корабля.

Но Егоров не трогался с места. В это время из рубки вышел мичман Морозов. Он снял китель, закатал рукава тельняшки, и матросы под его руководством принялись за работу. Егоров продолжал стоять. Он понимал, как нелепо, когда все работают, толкаться бесцельно по кораблю, и в то же время ему не хотелось так сразу, без «боя», заняться, как он думал, «не своим делом»: ведь он прислан сюда старшиной минеров, а не строевым матросом. «Если не поставишь себя как надо с первого дня на корабле, — размышлял он, — будут потом помыкать тобою».

Морозов, заметив стоящего в нерешительности Егорова и поняв это по-своему, громко сказал боцману:

— Старший матрос Егоров, наверное, еще не знает своего места по приборкам. Покажите ему, боцман.

Егоров молча поднял с палубы швабру и отправился вслед за боцманом.

После приборки Егоров вместе с минером Фоменко целый день провозился с тралом и тральной лебедкой. Боцман не вмешивался в их дела.

…Ночью прошел дождь, и с восходом солнца от зазеленевших веточек тополей, от согретой влажной земли повеяло весной. Спокойно и глубоко дышало море, и редкий утренний туман блуждал над поголубевшей водой.

Егоров, стоя на палубе корабля, щурился от яркого солнечного света, вдыхал всей грудью соленый воздух. Весенняя влажная земля, молодое солнце над морем и синяя дымка на горизонте, в которой тают корабли, — хорошо!

Хорошо было и в открытом море. Тральщики галс за галсом все дальше отрывались от родных берегов.

В полдень фарватер был протрален и на последнем галсе корабль Морозова подрезал мину.

— Наконец-то первая мина на этом корабле! — радостно подумао Егоров, — и уничтожить ее надо мне.

Отряд тральщиков, закончив работу, повернул на север и уходил в сторону берега.

Когда спустили на воду резиновую шлюпку, откуда-то с юга, наверное, от Анатолийских берегов, пришла длинная волна. Она ударилась о борт, толкнула шлюпку и побежала дальше к гористому берегу. По всем признакам приближался шторм.

Неподвижное, тихое море зашевелилось и еще неясно и глухо зашумело. Через несколько секунд снова ударила волна о борт и тральщик чуть-чуть закачался.