"Фафхрд и Серый Мышелов". Компиляция. Книги 1-7

2. Глухая пора в Ланкмаре

Однажды случилось так, что в невонском городе Черной Тоги Ланкмаре, через несколько лет после года Пернатой Смерти, пути Фафхрда и Серого Мышелова разошлись.

Что побудило рослого скандального варвара и худощавого неуловимого принца воров разойтись, в точности неизвестно; в свое время об этом ходило множество всяческих пересудов. Одни утверждали, что они поссорились из-за девушки. Другие говорили нечто еще более невероятное: будто друзья не поделили драгоценные камни, отнятые у ростовщика Муулша. Скрит-летописец предполагает, что их взаимное охлаждение было лишь отзвуком невероятной вражды, которую питали в ту пору друг к другу демонический наставник Мышелова Шильба Безглазоликий и Нингобль Семиокий, недобрый и многоковарный покровитель Фафхрда.

Однако наиболее правдоподобное объяснение, опровергающее, кстати сказать, гипотезу относительно ростовщика Муулша, заключается в том, что Ланкмар в ту пору переживал тяжелые времена, соблазнительные авантюры под руку не подворачивались, и в жизни обоих героев настал такой час, когда загнанному в угол человеку хочется совместить даже самые редкие приключения и удовольствия с какой-нибудь разумной деятельностью, которая обеспечила бы ему материальное благополучие или хотя бы душевный покой.

Лишь эта теория – что скука и неуверенность в завтрашнем дне, а также различие во мнениях относительно того, как нужно бороться со столь гнетущими чувствами, лежали в основе отчужденности друзей, – лишь эта теория может объяснить нелепейшее предположение, что приятели рассорились из-за произношения имени Фафхрда: Мышелов якобы с завидным и злонамеренным упорством выговаривал его имя на упрощенный ланкмарский манер, в результате чего оно звучало как Фафхрд, тогда как сам носитель имени настаивал на том, что лишь зубодробильное сочетание согласных может удовлетворить его слух, глаз и варварское чувство порядка вещей. Скучающие и неуверенные в себе люди часто стреляют из пушек по воробьям.

Несомненно одно: приятели если и не рассорились окончательно, то по крайней мере сильно охладели друг к другу, и жизненные пути их, хотя оба оставались в Ланкмаре, разошлись.

Серый Мышелов поступил в подручные к некоему Пульгу, восходящей звезде рэкета по части второстепенных религиозных культов, некоронованному королю ланкмарского преступного мира, который облагал данью жрецов всех мелких божков, стремящихся выйти в боги, угрожая в случае неповиновения всяческими неприятными и даже скверными последствиями. Если жрец, отказывался платить Пульгу, его чудеса не срабатывали, численность прихожан и размер пожертвований резко уменьшались, а его самого неминуемо ждали синяки, а то и переломанные кости.

Появлявшийся в сопровождении нескольких громил Пульга, а также одной-двух стройных танцовщиц, Мышелов стал неотъемлемой и зловещей принадлежностью улицы Богов, что тянется от Болотной заставы вплоть до самых дальних доков и цитадели. Он продолжал ходить во всем сером, носить на голове клобук, а у пояса Кошачий Коготь и Скальпель, однако ни кинжал, ни тонкий меч не покидали ножен. Зная по собственному опыту, что угроза, как таковая, гораздо эффективнее ее исполнения, Мышелов ограничил свою деятельность ведением переговоров и взиманием наличности. Начинал он обычно со слов: "Меня прислал Пульг – Пульг с буквой "г" на конце". Затем, если человек святой жизни начинал упорствовать или торговаться слишком уж яростно и возникала необходимость повергнуть идолов во прах и прервать богослужение, Мышелов давал громилам знак заняться этими дисциплинарными мерами воздействия, а сам праздно стоял неподалеку, ведя неторопливую и остроумную беседу с танцовщицами и посасывая леденцы. Шли месяцы; Мышелов становился все толще, а очередные танцовщицы все стройнее и на вид покорнее.

Фафхрд же поступил по-иному: сломав о колено свой длинный меч (и жестоко при этом порезавшись), содрав с одежды остатки украшений (скучные и ничего не стоящие куски позеленевшего металла), а также обрывки полысевшего меха, он отрекся от крепких напитков и сопутствующих им радостей (хотя и так уже в течение некоторого времени не брал в рот ничего, кроме слабого пива, а с женщинами не знался вовсе) и стал единственным последователем некоего Бвадреса, единственного апостола Иссека Кувшинного. Фафхрд отрастил бороду, которая стала такой же длины, что и спадавшие на плечи волосы, отощал, щеки и глаза у него запали, а голос из баса превратился в тенор, хотя причиной этого была вовсе не мучительная операция, которую, как утверждали некоторые, он учинил над собой – эти трепачи знали, что он порезался, но нагло лгали относительно травмированного места.

А богов в Ланкмаре (тут имеются в виду боги и кандидаты в таковые, которые проживают или, если можно так выразиться, стоят биваком в этом вечном городе, а вовсе не боги Ланкмара – материя гораздо более таинственная и ужасная), – богов в Ланкмаре временами бывало не меньше, чем песчинок в Великой Восточной Пустыне. Большинство из них начинали как люди, вернее, как память о людях, ведших жизнь аскетов, полную всяческих видений, и погибших мучительной, кровавой смертью. Создается впечатление, что с начала всех времен орды служителей и апостолов (или даже самих богов, разница тут небольшая) хромали через упомянутую пустыню. Зыбучие Земли и Великую Соленую Топь, чтобы сойтись под низкой аркой Болотной заставы, подвергаясь по пути всевозможным и неизбежным мукам оскоплениям, ослеплениям, побиваниям камнями, насаживаниям на кол, распятиям, четвертованиям и тому подобному со стороны восточных разбойников и мингольских безбожников, которые, кажется, были созданы именно для того, чтобы организовывать для них эти жестокие испытания. В толпе святых мучеников при желании можно было отыскать нескольких колдунов и ведьм, стремившихся обрести бессмертие в пекле с помощью своих сатанинских квазибожеств, а также немногочисленных протобогинь – в основном девиц, прославившихся тем, что десятилетиями они пребывали в рабстве у чародеев с садистскими наклонностями и были изнасилованы целыми племенами минголов.

Ланкмар и, в частности, вышеназванная его улица служат в качестве театра или, вернее, испытательного полигона для протобогов, после того как те пройдут более осязаемое, но отнюдь не более жестокое просеивание сквозь руки разбойников и минголов. Новоиспеченный бог (то есть его священнослужитель или священнослужители) начинает свой путь у самой Болотной заставы и медленно поднимается вверх по улице Богов, нанимая подходящий храм или завладевая очередными несколькими ярдами булыжной мостовой – и так, пока не достигнет приличествующего уровня. Очень немногие из них добираются до района, примыкающего к цитадели, и вливаются в ряды божественной аристократии Ланкмара, состав которой тоже переменчив, хотя она и размещается на одном и том же месте в течение веков и даже тысячелетий (настоящие боги Ланкмара столь же ревнивы, сколь и таинственны). Без преувеличения можно сказать, что немало божков проводят лишь одну ночь у Болотной заставы, после чего внезапно пропадают, – возможно, в поисках городов, где аудитория настроена менее критически. Большая же их часть добирается примерно до середины вверх по улице Богов, а потом медленно начинает скатываться назад, отдавая с боем каждый дюйм и ярд, пока вновь не окажется у Болотной заставы, чтобы навсегда исчезнуть из Ланкмара и памяти его жителей.

Итак, Иссек Кувшинный, коего Фафхрд выбрал в качестве предмета поклонения, был одним из самых мелких и неудачливых богов, вернее даже божков, во всем Ланкмаре. Он находился там уже около тринадцати лет и за этот срок поднялся по улице Богов всего на два квартала и теперь скатился назад, уже готовый нырнуть в пучину забвения. Его никоим образом не следует путать с Иссеком Безруким, Иссеком Обожженноногим и Иссеком Освежеванным, равно как с прочими многочисленными и весьма живописно искалеченными божествами, носящими такое же имя. Не исключено, что его непопулярность отчасти объясняется тем, что его гибель – он был вздернут на дыбу – многие сочли не слишком зрелищной. Некоторые ученые путают его с Иссеком Кувшиножителем, совершенно другим святым, притязавшим на бессмертие в связи с тем, что он в течение семнадцати лет был заточен в не очень просторном глиняном кувшине. Кувшин же Иссека Кувшинного был якобы наполнен Водой Мира из некоего Килливатского источника, однако воды этой никто, по-видимому, не жаждал. В самом деле: займись вы поисками яркого примера бога, который никогда ничего собой не представлял, лучшего выбора, нежели Иссек Кувшинный, вам нечего было бы и желать, тогда как Бвадрес был образцом неудачливого священнослужителя – высохший, дряхлый, вечно оправдывающийся и косноязычный. Причина, по которой Фафхрд примкнул к Бвадресу, а не к какому-нибудь другому более живому святому с лучшими перспективами, заключалась в том, что он однажды увидел, как Бвадрес погладил по головке глухонемое дитя, причем в тот миг, когда на него (насколько мог видеть сам Бвадрес) никто не смотрел, и этот случай накрепко запал в душу варвара. Однако это не мешало Бвадресу оставаться самым заурядным старым маразматиком.

Впрочем, когда Фафхрд стал его последователем, положение дел начало понемногу меняться.

Прежде всего, и это само по себе уже немало, Фафхрд, когда он появился в первый день оборванный и окровавленный (из-за порезов, полученных при ломке меча), сразу образовал коллектив адептов, внушительный, если не по численности – он был единственным его членом, – то по внешним данным. Его все еще воинственная, почти семифутовая фигура величественно возвышалась над старухами, детьми и разнообразными подонками, составлявшими благоуханную, шумливую и крайне переменчивую толпу посетителей той части улицы Богов, что примыкала к Болотной заставе. Всем невольно приходило в голову, что раз Иссек Кувшинный обзавелся таким поклонником, значит, этот божок обладает какими-то достоинствами, о которых никто и не подозревал. Благодаря своему громадному росту, размаху плеч и мощному сложению Фафхрд имел и другое преимущество: он мог претендовать на значительную площадь мостовой для Бвадреса и Иссека, просто-напросто укладываясь спать после вечерней службы.

Теперь всякие остолопы и негодяи перестали толкать Бвадреса локтями и плевать на него. В новом своем воплощении Фафхрд держал себя очень миролюбиво – в конце концов. Иссек Кувшинный ведь был божеством мира, – однако Северянин обладал ярко выраженным и вполне варварским чувством собственности. Если кто-то позволял себе вольности по отношению к Бвадресу или нарушал ритуал поклонения Иссеку, то мгновенно оказывался поднятым в воздух и переставленным на другое место, а если в этом была необходимость, то даже с укоризненным и внушительным шлепком.

В результате столь неожиданного почтения, оказанного ему и его божеству на самом пороге забвения, Бвадрес расцвел на удивление быстро. Он начал есть чаще, чем дважды в неделю, и стал расчесывать свою редкую бороденку. Вскоре дряхлость спала с него, словно старый плащ, оставив после себя лишь безумный и упрямый блеск, сверкавший глубоко в его желтоватых, обрамленных коростой глазах, и он начал проповедовать евангелие от Иссека Кувшинного с небывалыми до той поры горячностью и верой.