"Фафхрд и Серый Мышелов". Компиляция. Книги 1-7

***

И вот, когда молочно-розовая заря поднялась из черных и вонючих болот, Мышелов отправился к Фафхрду. Бвадрес все еще храпел в канаве, обнимая бочонок с казной Иссеки, но варвар уже проснулся: сидя на обочине, он скреб заросший подбородок. В почтительном отдалении стояло несколько ребятишек – и все.

– Это тот, которого не могут заколоть и порезать? – услышал Мышелов шепот одного из мальчишек.

– Ага, – ответил другой.

– Вот бы зайти ему за спину и кольнуть булавкой!

– Было б здорово!

– Наверно, у него железная кожа, – предположила крошечная большеглазая девчушка.

Чуть было не прыснув со смеху, Мышелов погладил ее по головке и, подойдя к Фафхрду и скривившись на застрявшие между булыжниками отбросы, с брезгливым видом присел на корточки. Он сделал это без труда, хотя колени уже подпирали порядочное брюшко.

Затем, сразу взяв быка за рога, он заговорил, но так, чтобы не услышали дети:

– Одни говорят, что сила Иссека в любви, другие – в честности, третьи – в отваге, четвертые – в мерзком ханжестве. По-моему, я один знаю правильный ответ. Если я прав, ты выпьешь со мной вина. Если нет, я разденусь до набедренной повязки, объявлю Иссека своим богом и повелителем и стану прислужником служки. Идет?

Фафхрд внимательно посмотрел на него и ответил:

– Идет.

Вытянув руку, Мышелов дважды постучал костяшками пальцев по телу Фафхрда сквозь грязную верблюжью шерсть – раз по груди и раз между ногами.

Оба раза при этом послышался чуть металлический стук.

– Мингольский панцирь и паховая раковина из Горча, – объявил Мышелов. – И то и другое обшито толстой тканью, чтоб не звенело. В этом и заключается сила и неуязвимость Иссека. Полгода назад они на тебя не налезли бы.

Фафхрд смущенно молчал. Потом широко улыбнулся и сказал:

– Твоя взяла. Когда мне платить?

– Сегодня днем, – шепнул Мышелов, – когда Бвадрес поест и ляжет вздремнуть.

Чуть хмыкнув, он встал и пошел прочь, осторожно ступая с булыжника на булыжник.

Вскоре улица Богов зашевелилась, и Фафхрда понемногу стали окружать зеваки, однако день в Ланкмаре выдался очень жаркий. К середине дня улица опустела, даже детишки забрались в тень. Бвадрес дважды прочел с Фафхрдом литанию, потом попросил поесть, прикоснувшись ладонью к губам, – в обычаях этого страстотерпца было принимать пищу именно в эту неудобную пору дня, а не прохладным вечером.

Фафхрд ушел и вскоре вернулся с большой миской тушеной рыбы. При виде такого количества пищи, Бвадрес вытаращил глаза, однако умял всю миску, рыгнул, попенял немного Фафхрду и улегся в обнимку с бочонком. Через несколько секунд на улице уже раздавался его храп.

Из арки позади них послышался тихий свист. Фафхрд встал и не спеша прошел под галерею. Схватив Северянина за руку, Мышелов потащил его в одну из нескольких занавешенных дверей.

– Пот с тебя льет рекой, друг мой, – мягко заметил он. – Скажи, ты носишь на себе это железо из осторожности или же это нечто вроде металлической власяницы?

Ничего не ответив, Фафхрд уставился на отодвинутую Мышеловом занавеску.

– Мне тут не нравится, – заявил он. – Это ведь дом свиданий. Меня могут увидеть, и что тогда подумают люди с грязными мыслями?

– А, семь бед – один ответ, – легкомысленно отозвался Мышелов. – К тому же пока тебя никто не видел. Входи скорее.

Фафхрд подчинился. Тяжелые шторы запахнулись за ними; теперь в комнату проникал свет лишь из окошка в потолке. Фафхрд вперился в полутьму, и Мышелов успокоил его:

– Я снял комнату на весь вечер. Она совсем близко от места, где ты обычно сидишь, мы здесь одни, никто ничего не узнает. Чего тебе еще?

– Пожалуй, ты прав, – неохотно согласился Фафхрд. – Но зря ты платил такие деньги. Понимаешь, малыш, я могу выпить с тобой только по одной. Ты в некотором смысле обманул меня, но я заплачу. Но только один кубок вина, малыш. Мы друзья, но наши пути разошлись. Так что только один кубок. В крайнем случае – два.

– Ну естественно, – промурлыкал Мышелов.

Глаза Фафхрда начали постепенно привыкать к полутьме, и он стал различать окружающие предметы. В комнате была еще одна дверь (тоже зашторенная), узкая кровать, таз, низкий стол, стул, а рядом с ним на полу несколько пузатых штуковин с короткими горлышками и большими ручками. Фафхрд пересчитал их, и его лицо снова расплылось в ухмылке.

– Семь бед, ты сказал, – мягко проворковал он своим прежним басом, не сводя глаз с каменных бутылей с вином. – Но я вижу здесь только четыре «беды», Мышелов.

– Ну естественно, – повторил тот.

К тому времени, как принесенная Мышеловом свеча уже стояла в небольшой лужице, Фафхрд осушал третью «беду». Перевернув кувшин над головой и дождавшись, пока ему в рот упадет последняя капля, он легко отшвырнул его в сторону, словно набитый пером мяч. Когда по полу во все стороны полетели каменные осколки, Фафхрд, не вставая с кровати, низко нагнулся, метя бородой пол, взял обеими руками четвертую «беду» и с преувеличенной осторожностью поставил ее на стол. Затем, взяв нож с коротким лезвием и придвинув лицо к кувшину так близко, что ему явно стало грозить косоглазие, он принялся кусочек за кусочком снимать с горлышка смолу.

Фафхрд больше не был похож на церковного служку, пусть даже свернувшего с праведного пути. Уговорив первый кувшин, он решил для пущей непринужденности разоблачиться. Власяница из верблюжьей шерсти полетела в один угол комнаты, детали обернутой тряпками брони – в другой. Оставшись в некогда белой набедренной повязке, он стал похож на тощего, обреченного на гибель берсерка или на короля варваров в бане.

В течение некоторого времени из окошка в крыше в комнату вообще не проникал никакой свет. Теперь он снова появился – красноватый отблеск горевших на улице факелов. Все громче становились вечерние звуки: визгливый смех, крики разносчиков, призывы к молитве и…. скрежещущий голос Бвадреса, время от времени звавшего Фафхрда. Однако вскоре он перестал звать своего служку.

Фафхрд так долго и трепетно возился со смолой на горлышке, что Мышелову то и дело приходилось подавлять готовые вырваться возгласы нетерпения. Однако при этом он улыбался мягкой улыбкой победителя. С места сдвинулся он лишь однажды – чтобы зажечь новую свечу от догоравшей. Перемен в освещении Фафхрд, похоже, не замечал. Мышелов подумал, что теперь его приятель явно видит все в ярком свете винных паров, которые освещают путь всем добрым выпивохам.

Без какого бы то ни было предупреждения Северянин высоко занес нож и вонзил его в самую середину пробки.

– Умри, вероломный мингол! – вскричал он и одним поворотом кисти извлек пробку. – Я стану пить твою кровь!

С этими словами он поднес каменный кувшин к губам.

Вытянув по расчетам Мышелова примерно треть его содержимого, он внезапно поставил кувшин на стол. Глаза Северянина закатились, по всем его мышцам прокатилась блаженная конвульсия, и он величественно, словно громадное подрубленное дерево, рухнул навзничь. Хлипкая кровать угрожающе затрещала, но выдержала.

Но это был еще не конец. Кустистые брови Фафхрда тревожно сошлись к переносице, голова чуть приподнялась, и налитые кровью глаза стали беспокойно осматривать комнату из-под косматых волос.

Наконец взгляд Северянина остановился на последнем кувшине. Он вытянул мускулистую руку, крепко схватил кувшин за горлышко, поставил его под кровать, но пальцев так и не разжал. Потом глаза его закрылись, голова окончательно и бесповоротно упала на кровать, гигант улыбнулся и захрапел.

Мышелов встал и подошел к приятелю. Приподняв Фафхрду веко, он удовлетворенно кивнул, потом кивнул еще раз, когда пощупал его пульс – мощный и неторопливый, как прибой на Крайнем море. Тем временем другая рука Мышелова, действуя с достойными лучшего употребления ловкостью и артистизмом, извлекла из складок набедренной повязки Северянина блестящий золотой предмет. Мышелов проворно сунул добычу в потайной карман в подоле своей серой туники.

За его спиной послышался чей-то кашель.

Он прозвучал настолько нарочито, что Мышелов не подпрыгнул и даже не замер, а просто медленно, не меняя положения ног, повернулся. Это волнообразное движение было похоже на на ритуального танца в храме Змеи.

В проеме внутренней двери стоял Пульг: он был одет в полосатый черно-серебристый маскарадный балахон с капюшоном и держал в руке усыпанную самоцветами маску. Взгляд его был загадочен.

– Не думал я, сынок, что тебе это удастся, но ты оказался прав, – ласково проговорил он. – Ты вовремя восстановил свое доброе имя. Эй, Виггин, Кватч! Эй, Грилли!

Трое головорезов проскользнули за спиной Пульга в комнату; все они были одеты с той же мрачной живописностью, что и главарь. В отличие от первых двух кряжей третий был гибок, как куница, и ростом даже ниже Мышелова, на которого поглядывал с плохо скрываемой злобой и завистью. Вооружение первых двух состояло из небольших арбалетов и коротких мечей, у третьего же оружия не было видно вовсе.

– Ты не забыл веревки, Кватч? – продолжал Пульг, указывая на Фафхрда. – Привяжи-ка мне этого типа к кровати. Особое внимание обрати на его руки.

– Он будет безопаснее, если его не связывать, – начал было Мышелов, но Пульг осадил его:

– Помолчи, сынок. Это поручение выполняешь ты, но мне хотелось бы присмотреть за тобой. Да, по ходу дела я буду кое-что менять в твоем плане. А для тебя это будет неплохой школой. Любой знающий заместитель должен уметь работать на виду у своего начальника, даже если подчиненные слышат, как тот его распекает. Назовем это проверкой.

Мышелов был встревожен и озадачен. Он чего-то не понимал в поведении Пульга. Что-то в нем было не то, как будто в душе шефа вымогателей происходила тайная борьба. Он был вроде не пьян, однако в его поросячьих глазках мерцал странный огонек. Словом, в нем чувствовалась какая-то чудинка.

– Я что, утратил ваше доверие? – резко осведомился Мышелов.

Пульг косо ухмыльнулся и ответил:

– Сынок, мне за тебя стыдно. Верховная жрица Айлала рассказала мне все о черном одномачтовике: как ты нанял его уже у казначея за разрешение оставить жемчужную тиару и корсаж и подрядил мингола Урфа отвести судно к другому причалу. Айлала то ли разозлилась на казначея за то, что он охладел к ней, то ли испугалась, что он не отдаст ей эти черные безделушки, и пришла ко мне. А в довершение всего Черная Лилия выложила ту же самую историю своему любимому Грилли. Ну, что скажешь, сынок?

Скрестив руки на груди и гордо откинув голову назад, Мышелов сказал:

– Но ведь вы сами говорили, что наша доля оказалась вполне приемлемой. К тому же мы всегда можем нанять другое судно.

Пульг рассмеялся тихим и долгим смехом:

– Не пойми меня превратно, сынок. Мне нравится, когда мои подчиненные держат под рукой запасной вариант. Я хочу, чтобы они заботились о своем драгоценном здоровье, но только после того, как они позаботятся о моей шкуре! Не бери в голову, сынок, я думаю, разберемся. Кватч! Связал ты его, наконец, или нет?

Два крепыша, привесив арбалеты к поясу, уже заканчивали свою работу. Грудь, талия и колени Фафхрда были туго примотаны к кровати, кисти рук подтянуты вверх и накрепко привязаны к изголовью. Северянин продолжал мирно храпеть, лежа на спине. Он лишь чуть пошевелился и застонал, когда его руку отрывали от горлышка бутыли, – но и только. Виггин приготовился было связать ему лодыжки, но Пульг знаком показал, что уже достаточно.