Сигнал «СКРД»

И будто в подтверждение мыслей Строева, Славинский продолжал:

— Нельзя пассивно ждать новых ударов агентуры Торна. Поймать преступника после того, как преступление совершено, — это не самое трудное. Намного труднее предупредить преступление, остановить его на подготовительной стадии. И это — единственный в данном случае путь. Ряд мероприятий уже проведен нами. Одно из них потребовало большой работы. Мы пересмотрели все нерасследованные за последние годы дела, которые хотя бы в отдаленной степени напоминали «почерк» Торна.

Мельком взглянув на Ржевского, Строев не заметил на лице профессора ничего, кроме спокойного внимания. Для археолога, привыкшего измерять время эпохами и столетиями, несколько лет были небольшим сроком. Но Строеву показалось, что и он ясно представлял, что скрывается за простыми словами «большая работа». Множество извлеченных из архивов дел, запутанных и считавшихся безнадежными, легли на стол генерала. Каждое из этих дел нужно было изучать до тонкостей и только после этого решать: вернуть ли его в архив, или оставить и вновь — с самого начала — приступить к расследованию.

— Мы выбрали три дела, — задумчиво проговорил генерал. — Странные это дела, Георгий Владимирович. Странные, непонятные и нехорошие. И одно особенно загадочное… Владислав Евгеньевич, будьте любезны, расскажите о Серебрякове.

— Пожалуйста, — Ржевский чуть приподнялся и, обращаясь к Строеву, пояснил:

— Однако, предупреждаю, молодой человек, я в этом деле усматриваю, как это говорится, состав преступления. До вашего прихода мы поспорили с Аркадием Степановичем. Он, видите ли, сомневается. А я говорю определенно: преступление. Да-с! Я человек заинтересованный. Леонид Миронович Серебряков — мой учитель, и я ему очень многим обязан. Но для пользы дела буду говорить объективно.

И заметив, как по лицу генерала пробежала улыбка, Ржевский уточнил:

— По возможности объективно.

Рассказ профессора, однако, не отличался объективностью. Упоминая Серебрякова, Ржевский терял нить рассказа. Он с восторгом говорил о научных заслугах своего учителя, полемизировал с каким-то Земцовым, научным противником Серебрякова. Но Строев схватывал главное, и постепенно перед ним вырисовывались обстоятельства этого, действительно загадочного, дела.

…Четыре года назад в Аджарию выехала археологическая экспедиция Академии наук. Руководил экспедицией известный археолог доктор исторических наук Леонид Миронович Серебряков. Ржевский в это время работал на Урале, но с Серебряковым поддерживал постоянную переписку.

Экспедиция Серебрякова качала раскопки в развалинах одной из старинных крепостей на побережье Черного моря. Почти год длилась упорная работа. Однажды — это было в воскресный день — молодой практикант-студент обратил внимание Серебрякова на незначительные результаты, которых достигла экспедиция. Серебряков ответил коротко: «Подождите до завтра». Вернувшись в свою палатку, он дописал начатое утром письмо Ржевскому. Письмо заканчивалось словами: «Молодость, молодость! Они торопятся, не хотят ждать. Что ж, до завтра они все-таки подождут».

Оставив письмо на столике, Серебряков вышел из палатки и направился к развалинам крепости. Из лагеря было видно, как он скрылся в проломе крепостной стены. Через полчаса после ухода Серебрякова начался сильный ливень. Все спрятались в палатках. Прояснилось не скоро — часа через три. Двое археологов отправились за Серебряковым. К их удивлению, начальника экспедиции в крепости не оказалось. Тогда вся экспедиция — двадцать человек — занялась розысками Серебрякова. После того, как вновь и вновь были осмотрены все закоулки крепости, решили вызвать милицию. К вечеру приехала оперативная группа. Однако ни милиция, ни проводник со служебно-розыскной собакой не могли обнаружить Серебрякова.

Поиски продолжались всю следующую неделю. Территория поисков с каждым днем увеличивалась. Но все было безрезультатно — никаких следов Серебрякова не удалось отыскать. Через две недели экспедиция вернулась в Москву без своего начальника…

— Заметьте, товарищ Строев, — рассказывал профессор, — развалины крепости находятся почти у самого побережья. Следовательно, на запад дороги нет — там море. На север от крепости тоже далеко не пройдешь: километрах в восьми какое-то большое строительство. Территория здесь ограждена. Ну-с, остаются юг и восток. Но и это исключено. Лагерь экспедиции находился метрах в трехстах от крепости — как раз в направлении на юго-восток.

— Есть еще два направления, — сказал Строев и, заметив вопросительный взгляд профессора, добавил: — Вверх и вниз.

— Леонид Миронович святой души человек, — Ржевский подумал и покачал головой, — но вознесение на небеса исключается.

— А вниз?

Профессор покачал головой.

— Все подземелья крепости были очень тщательно осмотрены, каждый вершок… Собака, — а говорили, что это знаменитая розыскная собака, — не взяла следов.

— Я добавлю только одно, — сказал генерал, — объект, который тогда строился на север от крепости, очень важный. Уже по этому всякое непонятное происшествие вблизи такого объекта заслуживает особого внимания.

— Возможно, вполне возможно, — кивнул профессор. — Но это не в моей компетенции. Я археолог. И, если позволите, археологическая версия мне представляется вполне вероятной.

«Археологическая версия» Ржевского состояла в следующем. Участники экспедиции доставили в Москву рукописи и заметки Серебрякова. Президиум Академии наук принял решение опубликовать их. Все материалы были переданы для редактирования кандидату исторических наук Майсурадзе. Через две недели папка с материалами исчезла. Майсурадзе не мог даже точно припомнить, где он оставил папку: в институте или дома.

— А два месяца назад, — Ржевский взглянул на генерала, — Майсурадзе опубликовал ряд статей и, надо сказать, интересных статей, по истории Аджарии. Где гарантия, что он не использовал материалы Серебрякова? А если пропажа папки — только инсценировка Майсурадзе, то почему бы не допустить, что исчезновение Леонида Мироновича тоже может быть связано с Майсурадзе?

— Он был в то время в Москве, — заметил молчавший до этого майор Косоуров.

— Не отрицаю, не отрицаю, — профессор секунду — две помолчал. — Но родные Майсурадзе живут в Батуми, а сей город, как известно, находится в Аджарии.

— Простите, Владислав Евгеньевич, — генерал встал из-за стола и подошел к профессору, — а вы знаете, что за люди, родные Майсурадзе?

— Нет, признаюсь, не интересовался.

— Брат — Герой Социалистического Труда, отец — агроном в совхозе, мать — заслуженная учительница.

— Однако в семье не без урода, — не сдавался профессор. — Потом, у него могли быть там друзья, сподвижники.

— Вы говорили о компетенции, Владислав Евгеньевич, — перебил Славинский. — Археология, действительно, не входит в нашу компетенцию. Но умение разбираться в людях обязательно для всех и особенно важно в нашем деле. И еще одно. Наша эмблема — щит и скрещенные мечи. Щит — чтобы защищать невиновных, мечи — чтобы наказывать преступников. Поверьте, профессор, Майсурадзе больше нуждается в защите — ему нелегко доказать, что он не использовал материалы Серебрякова. Нужно раскрыть тайну исчезновения вашего учителя. Это решит вопрос и о Майсурадзе.

— Щит и мечи, — повторил Ржевский. — Это вы хорошо сказали, Аркадий Степанович. Древние греки изображали богиню правосудия в виде дамы с завязанными глазами. Насколько же точнее и благороднее ваша эмблема — щит и мечи…

Еще на вокзале, когда Косоуров передал приглашение Славинского, Строев понял: задуманную поездку по Черноморскому побережью придется отложить. Но сейчас, слушая генерала, он почувствовал — поездка все-таки состоится. И хотя с ним не будет Людмилы, но что поделать?! Дела…

— Полгода назад в Аджарию к месту раскопок выехала новая экспедиция, — опять заговорил Славинский. — Руководит ею Владислав Евгеньевич. Конечно, никаких следов Серебрякова экспедиция не встретила. Да на это и не приходится рассчитывать, — со времени его исчезновения прошло три года. Но если известными вариантами — убийство, несчастный случай — нельзя объяснить исчезновение Серебрякова, то остаются варианты неизвестные, может быть, вообще новые для криминалистики. А это еще одно, хотя бы и косвенное, указание на «почерк» Торна.

Генерал подошел к Строеву и положил ему руку на плечо.

— Георгий Владимирович, нам снова нужна ваша помощь. Если мы имеем дело с каким-то новым изобретением — это приходится предполагать, — то и разгадать его должен изобретатель. Владислав Евгеньевич согласен консультировать археологическую часть. Ну, а майор будет уполномочен…

— …Решать вопросы щита и мечей, — закончил Ржевский.

Генерал улыбнулся, согласно кивнул головой.

— Я возвращаюсь в Аджарию через десять дней, — заключил профессор. — Могу я чем-нибудь быть полезен?

— Конечно, конечно, — торопливо ответил Славинский. — Заметки Серебрякова исчезли. Но официальные отчеты экспедиции остались. Нужно самым тщательнейшим образом их изучить. Серебряков дважды — в разговоре со своим сотрудником и в письме к вам — упомянул о том, что в понедельник будет сделано какое-то открытие. Какое? Очень может быть, что Серебряков отправился тогда в крепость именно в связи с этим. Психологически эта версия вполне возможна. Если бы удалось — хотя бы приблизительно — установить, о каком открытии шла речь, мы знали бы, куда именно в крепости пошел Серебряков.

— М-да, — задумчиво проговорил профессор. — Это нелегко.

— И еще одна просьба, — сказал генерал. — Познакомьте этих молодых людей с археологией. Им будет полезно знать, что мог и что не мог в данных условиях сделать археолог, что должно было его интересовать и что его не интересовало. А через десять дней они выедут вместе с вами… Ну, скажем, в качестве журналистов.

— А вы не опасаетесь, Аркадий Степанович, — хитро спросил профессор, — что эти молодые люди увлекутся археологией и со временем переквалифицируются? Я, например, когда-то мечтал об артистической карьере, но встретился с Леонидом Мироновичем Серебряковым и — увы! — стал археологом.

— Если вам это удастся, Владислав Евгеньевич, я тоже подам в отставку и примусь за учебники археологии…