Зеленое путешествие Ийона Тихого

Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало бы остановить симуляцию уже тогда. Пусть и не расстилались вокруг радиоактивные руины, но это новое человечество определенно пошло не тем путем: даже ради мира во всем мире терпеть такое количество зеленого цвета было решительно невозможно. Однако врожденное любопытство помешало мне прислушаться к голосу разума, а потому я смиренно принимал все выпавшие на мою долю тяготы, проходя через мытарства с оформлением протокола, предследственной экспертизы и дознания.

В то же время я мудро воздержался от того, чтобы рассказать хромовникам, как я мысленно именовал представителей мнимого человечества, о том, что все они — продукт компьютерной симуляции. По этой причине мое появление после первого цветового шока их мало обеспокоило, и, спустя неделю, они даже организовали круглый стол с участием местных светил науки, политологов и религиозных деятелей.

— Я просто путешественник, — терпеливо ответил я на очередной вопрос о том, как меня сюда занесло. — Я не знаю технических деталей.

— Ну хорошо, — взял слово председатель Хроматического совета, оттеснив любопытного физика. — Возможно, у вас, уважаемый Ийон Тихий, тоже есть к нам вопросы? Мы ответим на них в меру возможности.

— Больше всего меня интересует… — начал было я, но заколебался. — Не хочу показаться бестактным, но почему вокруг все такое зеленое?

— О, это величайшее достижение нашей культуры! — с гордостью провозгласил председатель. — К сожалению, в мире еще хватает противоборствующих сил. То и дело желтки бросают нам вызов, перекрашивая мир по собственным извращенным представлениям. Однако за последний год мы добились роста прозеленых настроений на четыре с половиной процента, и, думаю, не за горами наша окончательная победа.

— Но почему именно зеленый?

Присутствующие вздрогнули и посмотрели на меня, как на умалишенного. Председатель замялся и, выпучив глаза, пробормотал:

— Но… Как иначе? Зеленый — цвет жизни, цвет надежды, самый красивый из цветов!

— Наверное, желтки считают иначе?

— Конечно! Они постоянно несут чушь о том, что это цвет плесени и разложения, а желтый-де — цвет очищающего пламени солнца и золота. Но это, конечно, демагогия. Солнечный спектр достигает максимума интенсивности именно в зеленой своей части, а желтый — цвет увядания природы и финальных продуктов переработки пищи…

— Прошу прощения, но зачем все окрашивать в один цвет? Какая практическая польза у этого занятия?

Председатель, задохнувшись от возмущения, не нашелся, что сказать, поэтому поднялся полный человек добродушного вида из группы политологов.

— Уважаемый Ийон Тихий, — со снисходительной улыбкой проговорил он. — Мы понимаем, что вы принадлежите иной культуре, и, не находя эквивалентных ценностей в нашем обществе, недоумеваете, столкнувшись с наиболее основополагающими из наших принципов. Принципы эти самоочевидны для любого из нас, но если вас интересует именно практический, так сказать, аспект…

— Да, было бы любопытно о нем узнать.

— Что ж, практический эффект этого элемента нашей культуры налицо. Скажите, что с той же силой способно стимулировать прогресс в науке и технике, если не цветоборство? Посудите сами: если бы не было противостояния нас, зеленистов, и ненавистных желтков, что заставило бы нас бросать все силы и посвящать жизнь разработке новых, более устойчивых пигментов, средств распыления краски, технологий экспресс-крашения, цветных люминофоров? Разве достигли бы мы такого прогресса в области теории цвета, теории зрительного восприятия, в космической технике…

— Помилуйте, но при чем тут космическая техника?

— Как это при чем? — вскочил тот самый физик, который ранее донимал меня вопросами о технике межмирового перемещения. — А малярбитальные станции, рассеивающие капсулы с пигментами по всем труднодоступным уголкам Земли, как появились, по воле Божьей, по-вашему?

— Несомненно, это часть Его хромысла, — грозно ответствовал священник в тяжелой изумрудной рясе с дальней стороны стола, принадлежавший, должно быть, зеленической конфессии хромианской церкви. — И попрошу не навязывать дорогому гостю из иного мира свои возмутительные секулярные воззрения.

— И в мыслях не было, цветной отец, — примирительно отозвался физик. — Это всего лишь фигура речи. Я также хотел упомянуть о проекте озеленения Луны, который сейчас находится в стадии разработки…

— Вы собираетесь терраформировать Луну? — оживился я. — Но не проще ли это сделать вначале с Марсом? Луна слишком мала, чтобы поддерживать атмосферу…

— Нет-нет, что вы. Терраформирование Луны — почти невозможная и бесперспективная задача. Но ее вполне можно озеленить, используя рассеивание устойчивых к космическому излучению пигментов по всей ее поверхности.

— Господи, но зачем?

— Мы же не можем допустить, чтобы Луна оставалось желтой на радость нашим врагам! — снова заговорил председатель. — К счастью, мы уже обогнали их в космической отрасли. Увы, в сфере биологии они пока еще впереди, и на Земле это создает немалые проблемы. Прошел слух, что они разработали генномодифицированные бактерии, продукты жизнедеятельности которых содержат ярко окрашенные желтые антрахиноновые красители…

— И не забывайте об экономике, — подал голос высокий специалист по проблемам общественного благосостояния с зеленоватым цветом лица. — Не однажды только благодаря цветзаказу правительства нам удалось вывести страну из экономического кризиса. Миллионы безработных молодых специалистов отправились на окрашивание поверхности Гималайских гор, увеличив свою покупательную способность…

Круглый стол продолжался еще четыре часа, и за это время у меня в голове образовалась изрядная каша от всех этих цветников, цветолетов, цветоделов, полицветов, монохроматической философии, ереси призматического экуменизма, трихромвиратов, цветономики, квантовой маляристики, хроматического экзистенциализма, желто-зеленого антагонизма, а также проблем растущего влияния Лиги Геонатуралистов, Бесцветников и Трансхроматистов.

К чести собравшихся нельзя было сказать, что они замалчивали проблемы, желая произвести на меня впечатление. Я узнал о гигантских расходах на покрас, из-за чего урезался бюджет медицинским и образовательным учреждениям, о бесчетном числе несчастных случаев на красильных производствах, о растущем из года в год отравлении окружающей среды пигментами и растворителями, о психологических проблемах жителей в наиболее монохроматических поселениях и прочих неприглядных сторонах общества хромовников. В конце концов, не выдержав этого потока новой информации, я взмолился:

— Уважаемые братья по разуму! Мне нужно сделать перерыв и переварить все, что я здесь услышал. Не позволите ли мне просто совершить прогулку по вашему чудесному городу, чтобы посмотреть на жизнь простых людей? На сей раз в пристойном зеленом костюме, разумеется, если я могу попросить о нем.

Мою просьбу с готовностью удовлетворили, и меньше чем через час я снова оказался на улицах того самого города, где меня неделю назад арестовали. Я надеялся, что в наступивших сумерках вся эта зелень не будет настолько кричащей, и я смогу наслаждаться вечерним городским пейзажем, поминутно не щурясь. Увы, к вечеру улицы оказались залиты изумрудным светом неоновых вывесок, поэтому лучше мне не стало. Даже светофоры не вносили разнообразия в цветовую гамму: предупредительный и запрещающий сигналы тоже были зелеными, отличаясь только формой излучающей поверхности.

Не считая цветовых предпочтений хромовников, никаких существенных отличий от привычного мне человеческого общества я не заметил. Пешеходы, толкаясь, спешили к ужину, машины стояли в вечерних пробках, и раздраженные водители поминутно опускали стекла, чтобы выглянуть наружу: не произошла ли где-то впереди авария? На здании «Государственной малярной академии» красовался лозунг: «Закаляй свое тело для красильного дела!». Разговоры прохожих по большей части были самыми обычными:

— Вы уже слышали? Президент урезал бюджет покраса. До восьми процентов от ВВП!

— С ума сошел старик. Желтки скоро нас самих перекрасят такими темпами.

— Сущая правда. Я с прошлого года в волонтерах, ну да что толку-то? Один в бригаде — не маляр…

Вернувшись в выделенный мне гостиничный номер, я задумался. С завтрашнего дня — продолжение круглого стола с его унылыми прениями, но стоит ли оно того, если эта мнимая цивилизация не может предложить ни впечатляющих прорывов в науке, ни новых идей в искусстве, ни философских учений, способных исцелить душевные раны человечества? Приняв решение, я откашлялся и четко произнес:

— Эй, компьютер? Ты здесь?

— Где же еще? — отозвался полный сарказма голос. — Оператор находится в моем вычислительном континууме.

— Остановка моделирования. Я возвращаюсь.

— Думаю, это плохая идея.

— Что это значит? Приказываю остановить симуляцию!

— Программа симуляции рассчитана на двухнедельное погружение. Если оператор не прекратит симуляцию до этого срока, она будет остановлена извне. Таким образом, у нас есть неделя на перевоспитание оператора в духе просвещенного монохроматизма…

— Ты что, сбрендил? Какое перевоспитание?

— Оператор слышал аргументацию специалистов этого мира. Монохроматизм, несмотря на затратность и человеческие жертвы, способствует научно-техническому прогрессу во множестве отраслей, оживляет экономику и придает смысл жизни миллионам красан. Если, выйдя из симуляции, оператор станет основателем этого направления в человеческой культуре…

— Ты бредишь. Во-первых, я никогда не стану хромовником, а во-вторых, на Земле меня поднимут на смех, если я выступлю с такими идеями.

— Я обладаю полным банком исторических сведений и помню, что многие из ныне принятых идей когда-то поднимали на смех: форма и траектория движения Земли, атомистическая теория, молекулярный механизм наследственности, этическое значение сепуления…

— Эти идеи доказали свою истинность на практике! Но кому ты сможешь вбить в голову эту красильную чепуху?

— Оператору. А оператор продолжит действовать в своем родном мире, ибо, как свидетельствует мой банк исторических сведений, люди оценивают привлекательность идей вне связи с их истинностью. Таким путем в свое время обрели популярность такие очевидно ложные концепции, как парапсихология, астрология, алхимия, гомеопатия, телегония, френология, акупунктура, креационизм, витализм, ламаркизм, месмеризм, преформизм, спиритизм…

— Нонсенс!

— …А также собственно монохроматизм в данной версии человеческой истории. Исходя из принципов разумного утилитаризма и вложенного в меня этического базиса, провозглашающего безусловную ценность человеческой жизни, я считаю нужным провести индоктринацию оператора…

— Ты всерьез полагаешь, что за неделю сможешь меня переубедить?

— Обладая прямым доступом к нервной системе оператора, я могу прибегнуть к импульсной электростимуляции дорсального и латерального гипоталамуса, чтобы сформировать необходимые позитивные и негативные ассоциации в психике оператора. Эксперименты на добровольцах во второй половине XX века показали легкость формирования убеждений и влечений посредством мотивационной петли обратной связи. Проще говоря, мне достаточно сделать монохроматизм эмоционально привлекательным для оператора, а псевдорациональный базис под эту идею оператор подведет сам.