Цветы зла. Безумная ботаника. 1894-1911

III

Фабричный врач Эйнитц тем временем с глубоким интересом и увлечением изучал новооткрытое растение. Путем тщательных микроскопических исследований он убедился, что колокольчики, которыми восторгалась Гарда, в сущности не цветы, а скорее носители шпорников. Но то, что он наблюдал при дальнейшем быстром развитии растения, настолько разнилось от всех наблюдений над тайнобрачными растениями, что доктор прямо не верил своим глазам.

Несомненно было, что процесс роста и окрашивания продолжается лишь до известного состояния. Затем клеточки постепенно тускнели. Никакими средствами невозможно было вызвать окраску, и самый препарат медленно исчезал под микроскопом. Общая масса нитей оставалась в чашечке, но под микроскопом живых клеточек разглядеть нельзя было. Надрезанные для опыта часта растения новыми не заменялись.

Целая неделя прошла в напряженных исканиях разгадки тайны, которая вдруг встала перед ним. С Гардой он все эти дни не виделся. Несколько раз приходило ему в голову, что на приглашение надо из вежливости ответить визитом, и всякий раз врожденная робость подсказывала предлоги, удалявшие это решение. Наконец, в субботу вечером он твердо сказал себе, что на следующий день, в воскресенье, отправится с визитом на виллу Керна, чего бы ему ни стоила эта отвага. Поздно ночью Эйнитц принялся за изучение нового препарата. Он в первый раз еще заметил, что у двух из шпорников развитие нитей произошло необычайно быстро. Чтобы изучить это явление, он отрезал частичку растения и положил его под микроскоп. И тотчас заметил, что она мгновенно исчезла из его глаз.

В это время его позвали к опасному больному и он должен был оторваться от захватившей его работы. Когда он вернулся через час и раскрыл из темного коридора дверь в свою комнату, он увидел у раскрытого окна какое-то смутное мерцание, словно в окно уплывал какой-то светящийся предмет величиною с человеческую руку. Он бросился к окну, но странное видение уже исчезло во мгле летней ночи.

Он быстро стал раздеваться, не зажигая света, и когда вынул из кармана и положил на стол футляр с инструментами, взгляд его машинально остановился на окуляре микроскопа. Поле зрения бледно светилось. Или это отраженный свет?.. Уходя, он оставил препарат под объективом. Эти самые клеточки светились теперь слабым фосфорическим блеском. Эйнитц хотел зафиксировать рисунком то, что видел на окуляре, и зажег лампу. Но при свете на стекле никакого сияния не оказалось. Он погасил огонь и в темноте увидал опять бледно, смутно светящийся предмет. Когда он вновь осветил комнату и взглянул на оставшиеся в горшках цветки «звездной росы», он, к изумлению своему, увидал одни только уныло обвисшие лепестки, серебристые же нити со всей тонкой тканью вокруг бесследно исчезли.

До самой зари Эйнитц безуспешно искал под микроскопом каких-нибудь следов нитей в лепестках и нижних частях, растения.

На следующий день, около полудня, он с бьющимся сердцем подходил к вилле фабриканта Керна. Общество попечения о больных в Висберге устраивало большое благотворительное празднество, и дочери Керна принимали в устройстве его деятельное участие. Целые дни проходили в заседаниях комиссии, в разных хлопотах, и доктор, просидев в гостиной с тетей Минной полагающиеся для визита двадцать минут, ушел, не дождавшись Гарды. Только по тому щемящему чувству недовольства, с которым он покинул виллу, он понял и решился, наконец, сознаться себе в том, что шел туда только ради Гарды.

Он встретил ее через несколько минут в парке. Первые слова были о «Звездной росе». Доктор Эйнитц рассказал Гарде о результатах своих наблюдений.

— Структура цветка чрезвычайно сложна, но схожа с некоторыми тайнобрачными растениями, папоротниками, мхами... Но в нем есть что-то странное, прямо непонятное, чего объяснить нельзя никакой догадкой или научной гипотезой. Я почти убежден, что в организме этого растения имеются ткани, встречающиеся лишь в нервных клетках, в мозгу человека..

Вполне точно и определенно мне не удалось изучить эти ткани, так как препараты исчезали под объективом... Что-то прямо загадочное... Представьте себе, в эту ночь...

— В эту ночь... — невольно и взволнованно повторила за ним Гарда и остановилась.

Доктор Эйнитц рассказал ей о явлениях, столь поразивших его в прошлую ночь.

— Это, очевидно, какая-то переходная стадия между органическими формами... Но проявления жизни в этом растении столь различны от всех наблюдавшихся периодов развития в других растениях, столь необычайны... что... что мои фантастические предположения я вам одной решаюсь поверить. Сколько я ни бился, а до основной ткани этого растения добраться не мог... Она улетучивалась на моих глазах. Я не сомневаюсь, что в составе его организма что-то совсем новое для нас, как и сама она эта «Звездная роса». Если эти неведомые организмы состоят из нервных клеток, то можно предполагать, что это сознательные какие-то, незримые нам, одаренные разумом существа. Не считайте меня, ради Бога, за фантазера, но я пред этой тайной прямо...

Он растерянно замолк.

Гарда сочувственно взглянула на него. Она понимала, что недоумение этого серьезного, добросовестного человека пред загадкой природы может граничить с отчаянием. Но она знала, по крайней мере, видела еще больше его. И когда он беззвучно промолвил:

— Впрочем, быть может, я ошибаюсь...

Она воскликнула:

— Вы не ошибаетесь! Я не могу умолчать о том, что знаю...

Она рассказала ему, что она наблюдала в своей комнате... Как отделялись от растения внутренние части, как менялись их окраска и очертания... И добавила, что все это казалось ей сном...

— Нет, вы не грезили, — твердо сказал доктор Эйнитц, — я вижу тесную связь между вашими и моими наблюдениями. Особи второго периода развития «Звездной росы», очевидно, прозрачны, как воздух, светятся собственным светом, и потому более яркий свет затемняет их, а в темноте они видны. Очевидно также, что, дойдя до периода зрелости, они отделяются от своих оболочек и свободно носятся в воздухе, как кораллы в море. Это изумительно, это ново... но не необъяснимо...

Глаза Гарды возбужденно горели.

— Я убежден, — продолжал доктор Эйнитц, — что существует физическое родство между ними и животным миром, допускаю и психическое сходство. Но... тут неизбежны обычные вопросы и сомнения. Из растений, насколько нам известно, непосредственный переход в животных, одаренных мозгом и разумом, невозможен. Такой переход противоречит закону развития, по которому разделение между растением и животным происходит у самых низших элементарных организмов. Об этот закон разбивается и наша гипотеза о совмещении растения с разумным существом. Такое совмещение немыслимо на Земле!

— Но Земля — это еще не весь мир! — воскликнула внезапно Гарда.

Эйнитц изумленно взглянул на нее.

— Это правда, это правда, — сказал он. — Но ведь мы на Земле находимся. Мы должны лишь тем пользоваться, что можем доказать. Во всяком случае, утверждать или сомневаться я нахожу еще преждевременным. Надо еще поработать... Если бы вы мне указали, где я вернее найду распустившиеся цветки...

Гарда подумала о кладбище. Там, подле могилы ее матери, она нашла под плющом целый рассадник «Звездной росы». Она сказала это и, пригласив его прийти на виллу вечером, обещала сорвать для него несколько стеблей. Лучше всего было, по ее мнению, посвятить в их тайну отца, как человека, чутко откликающегося на все новое и живое. Он предоставил бы в его распоряжение лабораторию, в которой имеются наилучшие аппараты для фотографирования и даже для микрофотографии. Это значительно подвинуло бы его исследования... Доктор Эйнитц горячо поблагодарил и обещал вечером прийти.