"Фафхрд и Серый Мышелов". Компиляция. Книги 1-7

10. Склад странных услад

Тускловатые и причудливые невонские звезды густо усыпали небо над черневшим крышами городом Ланкмаром, в котором одинаково часто звенят мечи и монеты. Для разнообразия тумана в эту ночь не было.

На площади Тайных Восторгов, что лежит семи кварталами южнее Болотной заставы и простирается от фонтана Запретного Изобилия до часовни Черной Девы, огни, если так можно выразиться, торговых реклам освещали небо не ярче, чем звезды землю. Дело в том, что расположившиеся на площади торговцы всяческими зельями, продавцы раритетов и сводники освещают свои крошечные ларьки и палатки с помощью гнилушек, светляков и горшочков с угольями и ведут дела так же тихо, как и звезды.

В ночном Ланкмаре есть множество шумных мест, ярко освещенных факелами, однако по идущей с незапамятных времен традиции на площади Тайных Восторгов всегда царит приятный полумрак и звучат мягкие шепотки. Философы часто приходят туда поодиночке, чтобы поразмышлять, студенты – помечтать, богословы с фанатично горящими глазами – чтобы плести, словно пауки, свои неудобопонятные новые теории касательно Дьявола и других темных сил, правящих вселенной. И если кто-то из них вкусит по пути немножечко от запретных удовольствий, то это несомненно лишь идет на пользу их теориям, мечтам и теологическим системам.

Однако в эту ночь обычный полусумрак площади был нарушен ярким светом, который лился из низкой двери со сводом в форме трилистника, недавно пробитой в древней стене. Словно ослепительное солнце, взошедшее над горизонтом тротуара, освещенная дверь практически затмевала тусклые «звезды» остальных торговцев тайнами.

У двери были разложены жутковатые и загадочные товары, а рядом с ними сидел на корточках человечек с алчным взглядом, облаченный в наряд, невиданный доселе ни на суше, ни на морях страны Невон. На нем была красная шапочка в форме ведра, мешковатые штаны и невероятные красные туфли с загнутыми носами. Глаза у него были хищные, как у ястреба, а улыбка – циничная и льстиво-сладострастная, как у древнего сатира.

То и дело человечек вскакивал на ноги и, схватив длинную метлу, принимался в который раз мести мостовую, словно готовясь к приходу некоего фантастического императора. Время от времени он прекращал этот танец и кланялся – низко и подобострастно, но не опуская взгляда – толпе, которая стекалась в полутьме к пятну яркого света, после чего протягивал руку к двери новой лавки, приглашая зайти в нее: жест этот был одновременно грозным и раболепным.

Однако никто из зевак не мог набраться храбрости зайти в ярко освещенное помещение или хотя бы осмотреть редкости, столь небрежно и прельстительно разложенные у входа. А между тем число завороженных ротозеев росло с каждой минутой. В толпе слышался неодобрительный ропот по поводу столь оскорбительного нового метода торговли, в котором выказывалось пренебрежение к обычаю сохранять на площади полумрак, однако эти жалобы тонули в гуле удивления, восхищения и любопытства, разгоравшихся все сильнее.

Серый Мышелов проскользнул на площадь со стороны фонтана так тихо, как будто собирался перерезать кому-то глотку или же следил за шпионами самого сюзерена. Его ноги, обутые в мокасины из крысиной кожи, ступали совершенно бесшумно. Даже меч Скальпель в ножнах из мышиных шкурок не шуршал о тунику и плащ, сшитые из серого груботканого шелка. Взгляды, которые Мышелов кидал по сторонам из-под надвинутого на лоб серого шелкового капюшона, были полны угрозы и ледяного высокомерия.

Но в душе Мышелов чувствовал себя, как школьник, в ужасе ожидающий головомойки и труднейшего домашнего задания. В его кошеле из крысиных шкурок лежала записка, нацарапанная чернильной жидкостью каракатицы на серебристой рыбьей коже Шильбой безглазоликим, в которой тот наказывал Мышелову быть здесь в это время.

Шильба был колдуном-покровителем и – когда ему в голову приходил подобный каприз – опекуном Мышелова, поэтому его приглашениями пренебрегать не следовало, тем более что Шильба мог выследить непокорного где угодно, хотя у него и не было глаз на положенном для них месте.

Однако задания, которые Шильба обычно поручал Мышелову, были на редкость обременительными, а порой и тошнотворными – к примеру, раздобыть девять белых кошек без единого черного волоска, или украсть пять экземпляров одной и той же книги магических рун, разбросанные по библиотекам разных чернокнижников, или достать образцы экскрементов четырех живых и мертвых королей, – поэтому Мышелов пришел пораньше, чтобы поскорее узнать скверные новости, и в одиночестве, поскольку вовсе не хотел, чтобы его друг Фафхрд стоял рядом, давясь от смеха, пока Шильба будет читать свои чародейские нотации послушному Мышелову, а то и выдумает еще какое-нибудь дополнительное поручение.

Записка Шильбы, накрепко запечатлевшаяся в мозгу у Мышелова, гласила:

«Когда звезда Акуль украсит шпиль Рхана, будь подле фонтана Запретного изобилия».

Вместо подписи внизу был нарисован овал неправильной формы – знак Шильбы.

Мышелов скользнул в темноте к фонтану, представлявшему собой приземистый черный столб с шероховатой скругленной верхушкой, из которой через каждые двадцать ударов слоновьего сердца истекала капля черной жидкости.

Остановившись подле фонтана, Мышелов поднял согнутую руку и прикинул угол возвышения зеленой звезды Акуль. Ей предстояло еще опуститься на семь пальцев, прежде чем она коснется острия шпиля стройного и окруженного звездами далекого минарета Рхана.

Чуть оттолкнувшись. Мышелов легко вскочил на черный столб, чтобы проверить, не изменится ли с этого наблюдательного пункта угол возвышения звезды Акуль. Угол не изменился.

Мышелов поискал во тьме глазами неподвижную фигуру в хламиде с монашеским клобуком, надвинутым так низко, что было непонятно, как его обладатель видит, куда идет. Никаких фигур поблизости не было.

Настроение у Мышелова улучшилось. Раз Шильба не соизволил из любезности прийти пораньше, то и он может проявить некоторую невоспитанность. Приняв такое решение. Мышелов зашагал в сторону ярко освещенной двери новой лавки, чье вызывающее сияние пробудило его любопытство еще за квартал до площади Тайных Восторгов.