ГУЛАГ уже не тот, но кое-что осталось

Перипетии сиротского детства

Родился я в год Победы в ноябре четвертым ребенком в семье. После меня была еще и сестренка, пятая. Первый рано умер. Как ни странно, но меня назвали так же. Детство прошло в трудные послевоенные годы. Жили мы тогда в селе Красный Рог. В том самом, где была усадьба Алексея Толстого. Отец работал до войны там начальником почты, а после войны его назначили заместителем начальника районной конторы связи. Добирался он до райцентра пригородным поездом.

Мне уже было года два или три, когда я серьезно заболел. Побегал босиком по лужам и подхватил никто не знает что, но уже в зрелом возрасте врачи заподозрили какой-то энцефалополимиелоневрит, при котором отнимаются руки и ноги. В общем был на волосок от смерти. В районной больнице лечение не устроило отца и меня увезли в областную. А там мест не оказалось. Пришлось отцу подключать свое областное руководство. Положили с кем-то валетом и вызвали с отпуска невропатолога.

Подлечил он меня и сказал, что если до 12 лет не умрет, то жить будет. Живу, слава богу, до сих пор, 75-летний юбилей отметил. Подлечить-то меня подлечили, но остались остаточные явления, которые меня всю жизнь сопровождали.

В 1951 году умерла моя младшая сестренка, а ровно через год умерла и моя мать. Осталось трое сирот, я самый младший. Когда я болел, матери часто помогала жена погибшего на войне материного брата. Мы ее звали тетей. В общем досталось всем: и тете, и особенно моей сестре.

Она, как старшая, повсюду таскала меня за собой. Я ведь не ходил, и все время ныл, что комарики меня кусают. До самой смерти она заботилась обо мне. Брат же учил меня ходить. Я стою, за табуретку держусь, а брат ее потихоньку отодвигает. Я топ-топ и за ней. Так потихоньку и пошел. Брат так обрадовался, что побежал на станцию, и с криком «Иван пошел» встречал отца.

Тетя с матерью хорошо дружили. А когда мать заболела, то тетя помогала нам. Мать все время ее просила, чтобы она после своей смерти детей не оставила на произвол судьбы. Так и получилось. Мать умерла, а тетя по дому помогала.

Месяца через два тетя в доме занималась стиркой, а я, скучая без матери, слонялся по дому, как неприкаянный. Старшие были в школе, а я еще в школу не ходил. Слонялся, слонялся, а потом подхожу к тете, дергаю ее за юбку и говорю:

— Теть, а теть. Можно я буду Вас мамкой звать.

Как сейчас помню эту ситуацию. Тетя выпрямилась от корыта со стиркой, заплакала и, помолчав, сказала:

— Плохо тебе, деточка, без мамки. Вижу, плохо. Ну что ж, зови меня мамкой, раз считаешь, что я могу тебе ее заменить.

Когда отец приехал на выходной, ему рассказали про эту ситуацию. Отец, недолго думая, сказал:

— Ну вот деточки, Иван и выбрал вам мамку.

Назавтра отец с тетей пошли в сельсовет и расписались. Вот так и вышла женщина замуж, по сути дела, не за мужчину, а за троих детей. И стала она для нас хорошей матерью. Правда, и отец на жену не обижался, хотя дома бывал не каждый выходной.

Мы со второй матерью дружно жили. Она заботилась о нас, и мы старались ее не обижать. Жили мы небогато, супу и того на ужин не всегда хватало. Мать нальет нам, а сама к соседке уходит, чтобы нам больше было. Но мы не садились за стол. Сестра отправляла меня к соседке за матерью.

— Иди, и без матери не возвращайся. Сколько есть еды, поровну делить будем.

Ну, а я упрямым с детства был. Если уж уцепился, то не отпущу. Приходилось матери возвращаться.

Я, как и все мы, по-детски все время старался заботиться о ней. В школе всегда по праздникам сладкие подарки давали. А школа далековато была. Пока донесешь эти подарки до дому, слюной изойдешь, но мать обязательно надо было угостить. Она ругала меня за это, мол, ребенок еще, сам бы съел, но я упрямо приносил ей сладенькое. Конечно, съедал подарок в основном я, а мать для отвода глаз попробует одну-две конфетки. Но главное, я принес подарок домой, а не съел его по дороге.

Мать до Спаса не ела яблоки, а белый налив к этому времени отходил, и мать никогда его даже не пробовала. Я как-то после Спаса в соседском саду увидел высоко на яблоне спелый белый налив. Сразу же возникла мысль, угостить маму. Но как его достать? Сбивать нельзя, разобьется. Надо залезать. Добрался я все-таки до него, положил за пазуху, и довольный пришел домой угощать мать. Опять та же ситуация:

— Сам бы съел, вон сколько яблок-то.

— Это же белый налив, да какой наливной, а Вы такого никогда не пробовали.

Прослезилась мать, но яблоко взяла.

Надо сказать, к матери мы все обращались на «Вы» в знак высочайшего к ней уважения. У меня никогда не поворачивался язык назвать ее мачехой. Вторая мать — другое дело. Не мачеха она, а Мать с большой буквы. Да, строгой материнской любви и ласки ребенку не хватало, но он был счастлив, что у него есть мать.

Вспоминается один случай. Мать уже тяжело болела. Старшие были в школе, а я должен был приглядывать за матерью. Ко мне зашли друзья и позвали покататься на коньках на прудах, где летом пеньку мочили.

— Не, ребята, я не могу. Мне матери помогать надо.

— Ничего, сынок, мне пока ничего не надо. Иди покатайся с ребятами.

Естественно, я увлекся и довольно долго развлекался, а когда вспомнил про мать, сильно испугался, что накажет. У нее всегда в изголовье большой кленовый прут лежал. Никогда никого она им не наказала, но все этого боялись. Пришел домой сам не свой, сильно расстроился. Мать поняла это и сказала:

— Ничего, сынок, у меня все в порядке, а ты покатался, и хорошо.

На всю жизнь запомнил это.

Я с малых лет любил мастерить. Отец где-то раздобыл трофейные немецкие рубанок и маленький топорик. Ими я и мастерил. Городки, ходули, скворечники и разную мелочь. Но наиболее сложным для меня изделием были деревянные коньки. Надо было аккуратно вытесать треугольный брусок с заострением спереди, на ребро пристроить проволоку, сбоку забить четыре скобки, привязать к ним веревочки. Коньки привязывались к валенкам, и катайся, сколько хочешь.

Как-то мать попросила меня сделать скамейку. Картошку чистить на табуретке высоко, а на детском стульчике — низко. Надо было сделать что-то среднее. А делать было не из чего и нечем. Я взмолился:

— Как же я сделаю эту скамейку? Ведь ничего нет.

— А ты сделай как-нибудь, лишь бы было хорошо.

Стал я думать. Нашел во дворе подходящих размеров суковатую доску, где-то раздобыл четыре бруска на ножки, обрезал по размеру, обтесал, прострогал. А чем же пробить отверстия, куда вставляются ножки? Долота в хозяйстве не было. Нашел большой ржавый и кривой гвоздь, выпрямил, на обухе топора расплющил острый конец и заточил. Получилось что-то вроде долота.

Стал пробивать отверстия в доске. Лезвие гнется через три-четыре удара. Надо поправлять. С горем пополам пробил отверстия и закрепил ножки. Получилась неказистая, но достаточно прочная скамейка. Мать осталась очень довольной.

— Ну вот и получилось хорошо. А говорил, что нельзя сделать.

Эта поговорка материт преследовала меня всю жизнь, и заставляла меня искать выход из безвыходных ситуаций. Так мать учила меня из подручных материалов делать хорошие вещи. И учила она меня не только этому. Именно меня, потому как сестра вскоре вышла замуж, а брат учился в десятилетке в соседнем селе. Шесть лет мы с ней по сути дела вдвоем жили, потом техникум, работа, институт, своя семья, реже виделись. Но жили душа в душу. Она заботилась обо мне, а я пока жива была заботился о ней.

Как-то раз я с ребятами залез в чужой сад. Хозяин спугнул нас. Ребята разбежались, а я бегал плохо, и оказался крайним. Хозяин и нажаловался матери.

— Ну чего ты полез в этот сад? Ты же знаешь, что у тебя больные ноги и ты не можешь бегать, как другие.

— Все шли, и я пошел.

— Так что, если бы все шли топиться, и ты бы пошел?

Я задумался.

— Нет, не пошел бы.

— Запомни раз и навсегда. Прежде, чем куда-то войти, подумай, как оттуда выйти.

Казалось бы, всем известные прописные истины, но сказанные в особой ситуации человеком, которого обожаешь, запомнились на всю жизнь. Не раз меня эти правила спасали от неприятностей, и научили думать самому, а не поддаваться стадному чувству.

А еще она учила меня быть добрее к людям, терпеливее относиться к их недостаткам. Она любила повторять: «Как ты к людям, так и люди к тебе». И еще «Подумай, что о твоем поступке люди скажут».

Как-то уже в аспирантские годы ситуация была настолько тяжелой, что я надумал бросать аспирантуру. Тем более начальник управления приглашал и предлагал хорошую должность. Сестра, узнав о моем намерении, высказалась категорически против.

— Ты что? А что ж люди скажут? Все знают, что ты поступил в аспирантуру, а теперь бросаешь? Что, кишка тонка? Нельзя тебе бросать. Забирай жену в Киев и продолжай учиться.

— Куда ж я ее заберу? Сам без прописки и живу на квартире.

— Куда хочешь, но забирай. Вместе легче будет.

Задумался. Доводы для меня серьезные. Сделал так как она сказала. И не ошибся.

Может поэтому в моей жизни так часто встречались хорошие люди и помогали мне в критических ситуациях. А по отношению к плохим людям, мать говорила грубую, но доходчивую фразу: «Не трогай говно. Вонять не будет».

Уже в зрелом возрасте я как-то хорошо помог дочке знакомой женщины. Талантливая девочка, сирота из глухой деревни. Моей помощи оказалось недостаточно. Нужен был звонок одному должностному лицу. Я звоню своему другу, начальнику департамента министерства.

— Ты можешь хоть раз просто так помочь человеку?

Обиделся.

— Ты чего это, сразу вот так? Что я не человек, что ли? Если могу, то помогу. А в чем дело?

Я объяснил ситуацию. Он сам нашел телефон и позвонил кому надо. Попросил повнимательней присмотреться к девочке. Сработало. Присмотрелись. Помогли. Девочка попала, куда хотела, где смогла реализовать свой талант. И мать, и девочка не знали, как меня благодарить.

— Большое спасибо Вам за помощь. Как я могу отблагодарить Вас?

— Деточка! Никакой благодарности мне не надо. Мне столько людей делали добро, что дай бог каждому, а я не могу их отблагодарить. Теперь я должен делать добро другим людям, чтобы как-то компенсировать то добро, что мне перепало. Мне достаточно того, что ты достигла, чего хотела.

Мне люди помогали, и я помогал. Не все помнили добро, но не ради благодарности я помогал. Как-то я помог людям, которые не заслуживали этого. Жена была в недоумении.

— Зачем ты им помогаешь? Они же столько гадостей тебе сделали.

— А я не им помог, а себе.

Жена не поняла.

— Понимаешь, я всем помогаю, а если я им не помогу, люди подумают, что я злопамятен, и уважать меня перестанут. А так все будут знать, что я ровно ко всем отношусь.

А привычка мастерить тоже осталась на всю жизнь. Как-то в техникуме один парень из соседней комнаты в общежитии похвастался безделушкой из фанеры, вырезанной лобзиком. Понравилось. Пошел в магазин, купил лобзик и вырезал картинку не хуже. Тот парень удивился:

— Как, никто не показывал, и ты с первого раза сумел выпилить.

Так я овладел и этим ремеслом. Со временем выпилил большую шести рожковую люстру со множеством деталей. Соседу понравилась, просил продать. Я отказался, так как делал подарок матери. Кто приходил к ним, все обращали на нее внимание, а мать с гордостью говорила: «Это Иван подарил». А красивый настенный шкафчик довольно сложной конструкции выпилил сестре в подарок. Долго он украшал ее дом.