Как богатыри на Москву ходили

Глава 3. Змей Горыныч заманивает Добрыню на Сахалин

Ай леса в той долине тёмные,

но звери там ходят гордые,

непокорные, на люд не похожие,

с очень гадкими рожами.

Если медведь, то обязательно людоедище;

если козёл, то вреднище;

а ежели заяц с белкой,

то вред от них самый мелкий:

всю траву да орехи сожрали —

лес голый стоит, в печали.

Вот в эти степи богатырь и въехал.

На ветке ворон не брехал.

В народ в селениях не баловался,

а у моря сидел и каялся

о том, что рыбу всю они повытягали,

стало нечего есть. Выли теперь

и старые времена поминали,

о том как по морю гуляли

киты могучие, да из-за тучи

бог выглядывал робко.

— БОГатырь? — Не, холоп тот!

— Какой БОГатырь, как наши?

— Наши то краше:

деревенски мужики

и сильны, да и умны!

— Нет, тот повыше,

чуть поболее крыши!

— Врёшь, он как гора,

я видел сам БОГАтыря!

— Да за что вы БОГАтыря ругаете?

Сами, поди, не знаете,

шеломом он достаёт до солнца могучего,

головой расшибает тучу за тучею,

ногами стоит на обоих китах,

а хвост третьего держит в руках!

Вот на третьем то киту

я с вами, братья и плыву!

Тёрли, тёрли рыбаки

свои шапки: «Мужики,

уж больно мудрёно,

то ли врёшь нескладёно.

Наш кит, получается, самый большой?

Почему же не виден БОГатырешка твой?»

— Потому БОГатырь и не виден,

народ его сильно обидел:

сидят люди на китах,

ловят рыбу всю подряд,

а БОГатырю уже кушать нечего.

Вот так с байками и предтечами

сахалинцы у моря рыбачили

и не ведали, и не бачили,

как история начиналась другая

про огромную рыбу-карась.

Вот это про нас!

Но как бы мужик ни баил,

а Добрыня по небушку вдарил,

и на остров-рыбу спустился.

Народ в ужасе: «БОГ воротился!»

— Да не бог я, а богатырь!

— Вот мы о том и говорим.

Хотим, БОГатырешка, рыбки,

ведь мы сами хилы яки хлипки.

Сколько б неводы наши ни бились,

они лишь тиной умылись.

Ты б пошёл, взлохматил море синее,

к берегу рыбёшку и прибило бы.

Вздохнул богатырь, но сделал

всё что мужланы хотели:

взбаламутил он море синее,

шторм поднял, да сильно так!

Затопило волной долину,

дома затопило, овины,

медведей, белок и зайцев,

да жителей местных нанайцев.

А как волна схлынула,

так долина гнилая и вымерла:

стоит чёрная да пустая.

Никитич что делать не знает.

Ни людей, ни рыбы, ни леса.

— Куды ж это влез я? —

стоит добродей, чешет репу.

— Да уж, вляпался ты крепко! —

слышен голос с болота.

— Кому ещё тут охота?

Со всех сторон хороша,

выходит баба Яга:

— Одна я в тундре осталась,

так как мудрая, не якшалась

с людями, зверями. Всё лесом…

А какой у тебя интерес тут?

— Я, бабулечка, тоже не сдался,

с чертями срамными дрался.

Да сам народу погубил, ой, немерено!

Как жить теперя мне?

А ищу я Забаву Путятичну,

жену царскую. Пасечник

нашёлся на нашу пчёлку:

уволок её далече за ёлку.

Ничего ты о том не слыхала?

— Знаю, рыцарь, я об этом. Прилетала

дева-лебедь, сидит в Озёрском,

плавает в водах холодных

моря Охотского, стонет:

то слезу, то перо уронит.

Говорит, что летать не может,

изнутри её черви гложут.

Помутнело в глазах у Добрыни:

— Ну бабка, — промолвил былинный

и бегом к Охотскому морю. —

Горе какое, горе!