Гильзы в золе [сборник]

ГИЛЬЗЫ В ЗОЛЕ

Секретарь следственного отдела, серьезная пожилая женщина, зайдя в комнату Бориса Васильевича, сказала:

– Вам тут какое-то прекращенное.

И оставила на столе потрепанную желтоватую папку.

«Старшему следователю Мосолову, – прочитал Борис Васильевич на листке, приколотом к обложке. – Примите к производству».

И росчерк начальника отдела.

Не подозревая, что таит в себе папка, Борис Васильевич сунул ее в сейф и продолжал дописывать обвинительное заключение по только что оконченному делу. А после перерыва его вызвал областной прокурор и спросил, изучил ли он новое дело. Мосолов, к явному неудовольствию начальства, ответил, что не успел.

– Звонили из Москвы и сказали, что мы здесь валяем дурака и прекращаем дела об опасных преступлениях. Они посылают тебе в помощь оперуполномоченного из Москвы и надеются, что вы вдвоем раскроете это дело.

Возвращаясь к себе, Мосолов подавлял желание шагать через две ступеньки. Из упрямства он даже решил не касаться нового дела, пока не закончит обвинительное заключение по старому, но больше десяти строк не мог написать. Отложив бумаги, он встал и раскрыл сейф.

Это случилось восемь месяцев назад.

В одном из сел Хворостянского района в ночное время сгорел дом вместе с его обитателями: шестидесятилетним стариком и двумя его дочерьми. Соседи пытались погасить пожар, но безуспешно. Местная милиция и прокуратура пришли к выводу, что пожар возник от неосторожного обращения хозяев с огнем, и прекратили следствие. Прокуратура республики отменила это постановление и предложила провести новое расследование. То обстоятельство, что ни один из трех взрослых людей не сумел покинуть горящий дом, показалось весьма сомнительным.

Протокол судебно-медицинского вскрытия не отмечал на трупах каких-либо повреждений. Эксперт констатировал, что смерть наступила от отравления угарным газом. Один из допрошенных соседей показал, будто ночью слышал несколько хлопков, напоминавших выстрелы, и видел в окно, как по улице проехал крытый брезентом «виллис». Когда свидетеля спросили, не напоминали ли слышанные им звуки выхлоп газов, он ничего определенного сказать не мог.

Оперуполномоченный подполковник Малютин, грузный, седой мужчина в потертом штатском костюме, сразу по приезде углубился в потрепанную желтую папку. Сидя за столом Мосолова, он вслух читал документ за документом. Борис Васильевич расположился напротив и молча курил. Когда папка оказалась прочитанной, оба продолжали сидеть в прежних позах перед чистыми листами бумаги, взятыми для заметок. Говорить было не о чем. Дело было почти безнадежным.

– Н-да, – протянул подполковник и встал.

Мосолов наблюдал за голубем, спустившимся на карниз распахнутого окна. Голубь был жирный и кривой. Он прилетал каждый день, и если не находил на обычном месте хлебных крошек, то поворачивался к окну тем боком, где у него был глаз, и резко стучал клювом по листу железа: требовал корм. Мосолов окрестил его Тунеядцем.

– Итак, все, чем мы располагаем, это куча золы? – услышал Мосолов вопрос.

Борис Васильевич вытащил из ящика стола кусок хлеба и подошел к окну.

– А вы недовольны? Зато версий всего две: либо убийство, либо несчастный случай. Без путаницы.

Вечером они уехали в район.

Село располагалось на буграх, дома стояли редко. Милицейский газик то спускался в низины, то поднимался на пригорки. Рядом с шофером сидел начальник райотдела милиции. Его мясистая шея нависала над стоячим воротником кителя. Он охотно отвечал на вопросы приезжих, уверенный, что в районе они пробудут недолго.

– Как же могли сгореть три взрослых человека и не один не выбежал? – спрашивал москвич.

Начальник милиции повернулся назад.

– Угарный газ… Могли потерять сознание. Ведь повреждений на трупах нет.

– А вы не допускаете, что места повреждений могли обуглиться и стать неразличимы?

– Не думаю Не видно было. При вскрытии я стоял рядом с врачом на таком же расстоянии, как теперь от вас… Неприятное впечатление, доложу я вам. Вспухшие ткани и угольная корка да слой пепла на столах под каждым трупом.

– А вы не интересовались анализом крови умерших? – спросил Мосолов, побывавший в районной больнице и обстоятельно побеседовавший с врачом, который производил вскрытие.

– Анализом крови? А что это, собственно, дало бы?

– Совсем немного. Вы бы увидели, что активного углерода в крови не найдено.

– Следовательно? – спросил начальник милиции.

– Следовательно, отравление угарным газом исключается, – проговорил сердито Мосолов.

Это был нокаут. Начальник райотдела стал багровым.

– Кстати, легкие и дыхательные пути умерших оказались чистыми. В них не найдено ни пятнышка копоти. Люди не вдохнули ни одного кубического сантиметра дыма.

– Вы хотите сказать, что все трое…

– Я констатирую, что они не умерли от угарного газа.

– Почему же в таком случае на трупах нет ранений?

– Не знаю. Но вы не вскрывали черепных полостей. Об этом сказано в протоколе.

Начальник райотдела вытер платком затылок.

– А каким образом на улице оказались корова, овцы и куры? – отрывая взгляд от окна, спросил молчавший до сих пор Малютин. – Кто их выпустил из сарая?

– По-видимому, соседи, когда тушили пожар.

– Свидетель Плотников, который первым увидел огонь и первым появился на улице, утверждает, что корова и овцы уже бегали по двору без привязи, а куры жались в кучу в палисаднике.

– Вы полагаете, что кур выпустили бандиты?

– А почему бы и нет? В сарае, объятом пламенем, животные, насколько мне известно, ведут себя довольно неспокойно. Они, пожалуй, могли бы поднять на ноги соседей. А у одного из соседей, помнится, есть двустволка.

Начальник райотдела расстегнул крючки воротника.

– Хм… Не пришло в голову.

– А что вы думаете о выстрелах?

– Черт его знает. Иногда ночью вон сторож как ахнет. Да и выстрелы ли это? Может, выхлопы какие. Мало ли через село машин проезжает.

– И все едут с погашенными фарами? Как эта? – спросил, усмехаясь, Мосолов.

Голая заброшенная усадьба показалась за поворотом неожиданно. Шофер осадил машину и заглушил мотор. Мосолов легко спрыгнул на землю, за ним грузно вылез Малютин и совсем нехотя покинул сиденье начальник райотдела. Приехавшие приблизились к пепелищу. Взглядам представились фундамент с кучей золы, закопченная печь с трубой, а в глубине участка уцелевший чудом погребец под серой соломой. Между ним и фундаментом виднелась площадка, усеянная выцветшим навозом, а чуть правее чернел остов полусгоревшего сарая. В траве ходила соседская гусыня с пушистыми гусятами. Борис Васильевич влез на фундамент и ковырнул ногою мусор. Он был плотный, слежавшийся.

– Где обнаружили трупы? – спросил он.

– Старика нашли на печи. Дочери лежали вот здесь, на полу, на месте сгоревших кроватей, под обломками кровли.

Мосолов взял лист бумаги и стал набрасывать схематический план места происшествия.

Ознакомление с тем, что уцелело на усадьбе после пожара, продолжалось около двух часов.

Весь следующий день Мосолов без отдыха допрашивал соседей и родственников погибших, скрупулезно выясняя, какие вещи имелись у старика и дочерей. Надежда на успех связывалась в основном с металлическими предметами, которые не могли бесследно исчезнуть в огне. С их помощью следователь и оперуполномоченный надеялись получить ответы на узловые вопросы обеих версий.

В доме, как выяснилось, видели зингеровскую швейную машину, будильник, самовар. Хозяин дома не расставался с карманными часами фирмы «Павел Буре». Можно было полагать, что оплавленные остовы этих вещей находятся в золе.

В первые два дня работа приезжих привлекала внимание прохожих. Зеваки глядели, как Малютин и Мосолов, одетые в старые выгоревшие рубахи, просеивают через оцинкованные решета золу. Зрители подолгу стояли у фундамента. Однако вид пожарища скоро навел на них скуку, и любопытные разошлись. На третий день около фундамента остановился мальчишка-водовоз. Его тоненькому окрику «Стой!» лошадь не желала подчиняться. Он уперся ногами в край грядки и натягивал вожжи до тех пор, пока лошадь наконец не встала. Мальчик съерзнул босыми ногами на оглоблю, с нее на траву и несколько минут разглядывал согнутые спины приезжих.

На четвертый день, к удовольствию Бориса Васильевича и москвича, около сгоревшей усадьбы уже никто не останавливался.

– А не могли ли часы и будильник расплавиться? – спрашивал Малютин, разгибаясь и вытирая рукавом пот. К уху протянулась полоска сажи.

– Часы и будильник могли, швейная машина – нет. В сорок третьем, после освобождения Воронежа, их на пожарищах даже собирали, отчищали от копоти и кое-как приспосабливали к делу. Да и часы с будильником совсем исчезнуть не могут. Должно что-нибудь остаться.

В работе следователя велик элемент случайности, но не той, которая приходит сама, а той, которая открывается в результате неустанных упорных поисков. На пятый день работы Мосолов, растирая пальцами комок золы, взятой из решета, ощутил под рукой что-то твердое, продолговатое. Он пытался разломить комок, но тот не поддавался. Борис Васильевич отковырнул от него щепоть земли, затем другую. Вглядевшись, он не сдержал возгласа удивления: из комка торчала стреляная гильза. Пока до Мосолова доходило все значение находки, оперуполномоченный уже был на ногах.

– Подожди очищать, – остановил он товарища. – Надо показать понятым.

Через полчаса на том месте, где была обнаружена первая гильза, нашли вторую, точно такого же калибра. Третью же не отыскали ни в этот день, ни в следующий. А третья должна быть – убитых было трое. Не нашли также ни остова часов фирмы «Павел Буре», ни зингеровской швейной машины, ни самовара, ни будильника. Куча обгорелых гвоздей, дверных петель, чугунных и глиняных черепков, топор без ручки, смятый чайник, изувеченная посуда – это было все, что обнаружили при осмотре, кроме двух гильз.

Вечером Борис Васильевич и Малютин лежали в сарае на охапке сена. В раскрытую дверь был виден кусок чернильного неба.

– Откопали на свою шею, – вздыхал Малютин. – Теперь попробуй не раскрой. Не посмотрят, что по двадцать лет работаем.

– А ты думаешь, посмотрят? Приедешь в столицу, а тебя к комиссару третьего ранга. «Доложите, мол, товарищ подполковник, обстановку». А ты: «Так, мол, и так, товарищ комиссар, убили всех троих» – «Кто же эти негодяи?» – «А вот этого, товарищ комиссар третьего ранга, я и не знаю. Их уж-жасно трудно ловить».

– Насмешник ты, Мосолов. Это я уже давно заметил.

– Тогда лучше спи, ты знаешь, когда нам вставать.

Фонарь «летучая мышь» едва освещал могилу, но копачи работали уверенно. Судебный врач, приехавший из города, дремал, сидя на чемодане с инструментами. Стук лопат о дерево заставил его очнуться от дремоты и встать. Подняли крышку, обитую красным материалом. Ткань была порезана лопатами. Удостоверившись, что эксгумирован тот самый труп, который предстояло исследовать, эксперт опять сел на чемодан и погрузился в дремоту, а рабочие понесли гроб на машину, стоявшую метрах в ста от края неогороженного деревенского кладбища. Навстречу им вспыхнули фары, выхватывая из темноты покосившиеся кресты и заросшие дерном холмики. Вторая пара рабочих выбрасывала последние лопаты земли из соседней могилы. Через минуту-две они пропустили под оба конца гроба два длинных куска тесьмы и подняли его наверх. Лезвием лопаты вскрыли крышку. Распухшее лицо мужчины было подернуто белой плесенью. Истлевшая одежда еще не рассыпалась. Третий труп оказался короче гроба: ноги частично обгорели.