Когда в задаче одни неизвестные

Капитан Шурагазиев

— Итак, гражданин Нугманов Умырзак, вам известно, в чем мы можем вас подозревать, что заставляет...

— Нет, нет и нет, — перебил парень. — Что вы шьете мне мокруху? Я что — спятил?

Шурагазиев помолчал.

— Какой ты горячий, Нугманов, беда с тобой. Мы-то ничего не хотели бы тебе шить, это ты себе шьешь... Давай-ка подумаем вместе. На перроне убили человека. У нас есть несколько сигналов, есть несколько подозрений, догадок, кто мог это сделать. Обязаны мы их проверить?

Парень молчал.

— Обязаны или нет? Как считаешь?

— Обязаны...

Шурагазиев кивнул.

— Так, обязаны... Сам говоришь: обязаны... Вот мне и приказали проверить тебя...

— А что, на меня кто настучал?

Шурагазиев предупреждающе поднял руку.

— Погоди... Пока мы рассуждаем... Ну вот, я проверяю, где ты был, когда убили человека на перроне, где был сразу после убийства, а ты молчишь.

— Не могу, не могу я сказать... А это не я...

Шурагазиев подождал, неторопливо, вроде бы с интересом, оглядывал голые стены следственной комнаты.

— Та-ак, — снова заговорил, переводя взгляд на парня. — Давай-ка дальше думать Человека обвиняют в убийстве, а он почему-то не желает доказывать, что невиновен. Почему же? Выходит, он действительно имеет какое-то отношение к тому убийству. Так?

Нугманов помолчал.

— Мокруха — это вышка в моем положении... — сказал негромко. Снова помолчал. Вдруг с надеждой глянул на Шурагазиева. — А если я был в тот вечер и до утра у одной знакомой?

— Чего же тогда скрывать?

— Но у нее муж вернулся из командировки, а у нас не все готово... Вы придете — погорит она...

— Ну-ка, успокойся, — сказал капитан, — и давай все по порядку. Спокойно давай.

— Нет, ничего я не скажу, — вдруг снова изменил решение парень. — Я не убивал... Доказывайте — я буду молчать, ничего вы не докажете.

Шурагазиев легонько покивал.

— Верно говоришь, будем искать истину, это наша работа, будем... Но вот какая штука... Ты обижаешься, что мы, представители власти, все еще держим тебя под наблюдением, — вон как наседал на меня. Ты считаешь себя таким же гражданином, как и все другие. Но настоящие граждане должны помогать следствию, а не мешать...

— Э, гнилой заход... Чего вы уговариваете? Чего агитируете?

— Ишь ты — агитируете... Ты на грех не наводи, я с тобой по-хорошему.

— А как потом перед ней, перед мужем? Засыплю я ее...

Шурагазиев поднял руку.

— Не психуй. Проверим так, что не бросим тень на невинных.

Нугманов вроде повеселел.

— Я вам верю.

— Спасибо, — кивнул Шурагазиев. И самым доброжелательным тоном: — Ну, давай, чего там.

— Кадиша... Мы с ней дружили. Потом ребята угнали с завода машину риса, продали — и я с ними пил. А все повесили на меня... Пошел я в отсидку. К Кадише подвалил один, взял ее на понт, наплел на меня всякое... Женились. Я вышел, увидались — она меня, только я...

Шурагазиев готов был улыбнуться — а парень-то ничего. Не удержался, сказал:

— Вот видишь, как к тебе относятся, а ты хотел свою жизнь поломать... Подумай только.

— Да, любит, наверно, — посветлел парень. — И мы хотели вместе жить, она хочет уйти от мужа. Но пока с матерью Кадише не фартит, никак не уговорит ее Кадиша — ребенок-де, и вообще расходиться нехорошо, у казахов не принято... Позавчера вечером и всю ночь я и был у Кадиши... А нынче, в обед, должен приехать ее муж — как же проверить? Как зайдете, при муже?

— Ох, парень, не впутывай ты меня в свою личную жизнь, сами разбирайтесь, втроем. — Шурагазиев заметил: Нугманов нахмурился, замолчит еще опять: — Да, да, с Кадишой сами решайте, — поспешил капитан. — Это хотел сказать. Только по закону делайте... А проверять... Есть у Кадиши близкая подруга?

— Правильно! — весело сверкнули глаза парня. — Есть, Гульсара... Она сейчас должна быть как раз одна — на смену ей вечером, а мать уехала к старшему сыну.

И вот капитан Шурагазиев сидит у Гульсары, ждет, когда придет Кадиша... Временами щемило сердце, вроде бы давало перебои — вот черт, неужели так сказались нервные нагрузки последних дней?.. А Кадишу эту следовало бы приструнить. Но это после, сначала проверить алиби Нугманова. Потом надо сказать: пусть делают все по закону, если любовь. Закон один для всех. Да, один. Пусть не крутят.

Кадиша была весьма привлекательной. Маленькая, ладная. Белое лицо, пухлые нежные губы, милая родинка у краешка верхней губы.

— Кадиша, — сразу сказал ей Шурагазиев, как только Гульсара оставила их вдвоем, — вы, надеюсь, понимаете, что я, работник милиции, по пустячному делу не стал бы вас беспокоить?.. Понимаете?..

Женщина кивнула, откинулась на спинку стула.

— Да, дело очень серьезное... Прошу, скажите: не было ли у вас позавчера вечером гостей?

Бледное лицо молодой женщины стало совсем белым.

— Что, милиция... Кто сказал?.. Известно?..

— Да, нам многое известно... А теперь, поймите, это очень серьезно...

— Что, муж писал в милицию?

— Слушай меня внимательно, Кадиша. — Шурагазиев боялся, что женщине сделается дурно. — Слушай очень внимательно. Один человек обвиняется в убийстве...

— В убийстве?.. — глаза Кадиши округлились.

— В убийстве. А он говорит, что был в то время, во время, когда произошла поножовщина, был у знакомой... И очень оберегая ее, не хотел говорить...

— Он был у меня! — крикнула, перебивая, женщина.

— Кто — он?

— Умырзак.

— Фамилия?

— Нугманов.

— Работает?

— На комбинате стройматериалов.