Петербургская баллада

– Меня еще взять надо, – улыбнулся он, неторопливо доставая пистолет. – Или вы думали, что в сказку попали?

Со всех сторон заклацали передергиваемые затворы. Пискунов пренебрежительно усмехнулся:

– Стра-ашно…

– Убьют ведь, – вздохнул я. – Силы неравны.

– А тебе жалко? – удивился он.

– Жалко, – честно признал я. – Вроде бы – убийца, подонок, даже в некотором смысле предатель, а почему-то жалко. Вот такой я сентиментальный и чувствительный. Я тебя живым возьму… Как думаешь, это будет красиво?

Он с сомнением посмотрел на рукав моей куртки, набухший от крови:

– Ты ранен.

– Царапина, – отмахнулся я. – Осколком от машины задело. Не помешает.

– Если победишь ты – расклад ясен, – прищурился он. – А если я?

– Совсем отпустить мы тебя не можем, – признал я. – Но… Ты получишь шанс. Маленький, но шанс. Откроешь ворота, сделаешь шаг… И это будет твоя фора. Дальше начнется охота.

– Жиденькая перспектива. Неравные какие-то шансы – не находишь?

– А ты думал, в сказку попал? – передразнил его я. – Сейчас у тебя шансов нет вообще. Одного… Ну, может, двух ты еще зацепишь. Остальные нашпигуют тебя свинцом так, что впору будет сдавать в прием цветных металлов.

– Идет! – решился он, отбрасывая пистолет и вставая в стойку.

– Я не позволю! – тяжело поднялся с земли Дивов. – Я не допущу этого безумия! Никаких договоренностей с этим… типом не будет! Взять его!

– Стоять! – донесся до нас тихий, но яростный голос. Лежащий на земле бледный как мел спецназовец дрожащей рукой с трудом удерживал автомат, направленный прямо на подполковника.

– Пусть этот парень возьмет его, – с трудом выдавливая слова, сказал он. – Сделай это, приятель… За меня… За нас…

В наступившей тишине спецназовцы опустили оружие.

– Это что такое?! – непонимающе огляделся Дивов. – Да как вы…

– Помолчите, подполковник, – тяжело посмотрел на него второй искалеченный взрывом боец, окровавленный, страшный. – Давай, парень. Давай!

Медленно мы сблизились, пошли по кругу, не сводя друг с друга глаз. Пискунов нанес удар первым, обозначив ложный выпад ногой и довольно болезненно достав меня кулаком по ребрам. И тут же получил классический удар локтем в челюсть. Упал, перекатился на спину и, вновь оказавшись на ногах, бросился на меня, осыпая целым градом хорошо скомбинированных ударов. Но он уже плыл, плыл! И в образовавшиеся бреши обороны я сумел просунуть еще два точных, сильных удара. Он сбился с дыхания, отскочил. Я шагнул вперед… И пропустил мощнейший удар ногой по корпусу. Тут же последовал прием, называемый «хвост дракона», и я оказался на земле. Оттуда, опираясь о землю всем телом, ответил сдвоенным ударом ног. Его аж в воздух подбросило… Любой другой на его месте давно вышел бы из строя… Как и на моем, признаться, не слишком комфортном… Поднявшись и заметно шатаясь, мы вновь стали сближаться. В напряженной тишине раздался металлический удар, ворота с треском распахнулись, и двор молниеносно заполнился вооруженными людьми. Краем глаза я заметил спешащую ко мне Беликову.

– Стоять! – браво заорал какой-то худосочный полковник в милицейской форме. – Милиция!

Пискунов сплюнул на землю сгустком крови, кисло усмехнулся и поднял руки.

– И все же я лучше, – сказал он мне. – Без обид. Я бы тебя сделал.

– Не факт, – ответил я. – После драки кулаками не машут… Кстати, это твоя ошибка. Ты все время пытался соревноваться с милицией, а это глупо. Убийца не может быть лучше сыщика, а сыщик – лучше убийцы. Можно быть профи в своем деле, но нельзя путать разные понятия. Расклад дашь?

– Дам, – неожиданно сказал он.

Признаться, я даже удивился. Улик против него и впрямь было с гулькин нос. Что с того, что его вина была очевидна всем присутствующим. Не редкость, когда личность преступника известна всем, а юридически сделать ничего не возможно. Как шутит та же Беликова: «Перед законом все равны… А перед следствием – нет».

– Я дам расклад, – повторил он. – Тебе. Пусть остальные от зависти обгадятся.

– Дурак, – сказал раненый спецназовец. – Душевнобольной дурак!

Пискунов даже не посмотрел в его сторону.

– У нас работа такая, – сказал он, глядя мне в глаза. – Обижаться даже как-то нестандартно. Не беззащитных детей калечил. Ботаники по домам сидят, а в мужские игры с иным характером играют… Только уж довези меня до места сам. Что б эти… коллеги мне какую-нибудь заподлянку по дороге не кинули. А я тебе по дороге по себе весь расклад дам. Про других не стану – сами ищите. Идет?

Дивов лично надел на него наручники, подтолкнул к своей черной «Волге»:

– Ты так и так мне весь расклад дашь. Без всякой торговли.

– Да ну? – весело посмотрел на него Пискунов. – Уверен? – И, обернувшись ко мне, спросил: – Едешь?

Немного растерявшись, я посмотрел на Дивова. Тот секунду подумал, нехотя кивнул:

– Садись.

Я сел справа от Пискунова, дюжий двухметровый спецназовец подпер его плечом слева. Дивов, с наскоро перевязанной головой, устроился рядом с водителем:

– Поехали.

– Куда? – спросил водитель.

– Давай прямо в контору, на Литейный, – распорядился подполковник, повернулся к Пискунову. – Ну, рассказывай.

– Пусть он спрашивает, – кивнул на меня Протей.

Я задумался. Специфика моей работы была несколько иной, и допросы такого порядка мне проводить не приходилось.

– А… Зачем? – наивно полюбопытствовал я. – Зачем вообще все это?

– Ни фига себе вопросы! – опешил Пискунов. – Как зачем?.. Ну… Каждый зарабатывает так, как умеет. Амбиции опять же, да и принципы… Веришь – ни одного хотя бы «просто плохого человека» я за эти годы не тронул. Мразь была первостатейная. Растлители, такие же убийцы, но «без понятий», бандиты, отмороженные на всю голову… Да все я знаю, что ты мне сказать можешь! Просто… Жизнь так сложилась. Выпало так, и все.

– Знаешь, – сказал я, – когда-то я слышал одну историю. Арестовывали в совдеповские времена одного крупного диссидента. Запамятовал: то ли Сахарова, то ли Лихачева. И молодой оперативник, знакомый с трудами этого человека, извинился: «Работа такая», на что тот ему ответил: «А вот работу себе, молодой человек, каждый выбирает сам». Я не пошел бы в спецслужбы, занимающиеся политикой и инакомыслием, как видишь, не стал и «шестеркой» на воротах какого-нибудь босса или, тем более, киллером. А своей работы не стыжусь. Сложно, злюсь от глупости законов и малозначимости моих усилий, но… не стыжусь. Даже оправдываться не приходится.

– Я и не оправдываюсь, – пожал он плечами.

Мы замолчали. Возмущенный Дивов переводил взгляд с меня на него. Наконец не выдержал:

– Ну?!

– Что? – посмотрел я на него.

– Давай… Допрашивай.

– Так вроде… и так все понятно, – сказал я. – Остальное специфика, тонкости.

– Но именно эти «тонкости» нам и нужны! – взорвался подполковник. – Где хранит оружие и грим. Связи. Старые дела. Номера счетов. Помощники.

– Я в этом не разбираюсь, – сказал я и отвернулся к окну.

– Да вы что?! – начал было Дивов, но Пискунов перебил его:

– Который час?

– Час? – непонимающе посмотрел на него подполковник. – Около одиннадцати, а что?

– Точное время?

– Двадцать два сорок две, – посмотрел на часы Дивов.

– Жить кто-нибудь хочет? – с веселым любопытством осведомился у нас Пискунов.

– В каком смысле?

– В прямом. Думаете, я заминировал одну машину? Нет, на той должен был уехать Сергей с Пановым. А остальные… На всякий случай.

Дивов умудрился повернуться к нам всем корпусом, ошалело тараща глаза. Подумал секунду, мотнул головой:

– Врешь! Пытаешься провернуть какую-то аферу! Не выйдет.

Пискунов безразлично пожал плечами. Я посмотрел ему в глаза, покачал головой:

– Не врет. Останови машину! Подполковник, срочно звоните водителям других машин… Пискунов, ты все же подлец! Там же люди!

– А вот работу каждый выбирает для себя сам, – странным, отрешенным голосом сказал Пискунов. Мне показалось, что он находится в каком-то трансе. Кажется, он упоминал о контузии?..

– Из машины! – рявкнул я. – Быстро!

Мы уже въехали на Литейный проспект. Водитель – умница! Не штаны в спецшколе просиживал. Он свернул в один из дворов, уводя эту бомбу на колесах с забитого людьми проспекта, бросил ее у глухой стены, кубарем вылетел из машины, отползая под защиту мусорного контейнера. Дивов хладнокровно дождался, пока спецназовец вытащит из машины Пискунова, и только тогда последовал за ними. Я едва успел укрыться за каменным крыльцом какой-то парадной. И тут рвануло! Не знаю, что это была за взрывчатка, но Протей ее явно не пожалел. Уши у меня словно засыпало песком, а в голове стоял такой звон, словно бомба разорвалась не в десяти метрах, а прямо в моем черепе. На этот раз машина горела. И как горела! В прямом смысле – синим пламенем да еще с копотью. И сквозь этот дым я увидел безжизненно распростертое тело спецназовца и стоящего с поднятыми руками подполковника. Неясная тень метнулась к выходу на Литейный. Из-за контейнера, где прятался водитель, ударил выстрел – все же молодец парнишка, из него выйдет толк! – из-под арки бабахнуло в ответ раз, другой… Выхватив пистолет, я бросился следом за убегающим Пискуновым. Мне было легче: ему приходилось расталкивать прохожих, да и скованные руки мешали бежать, но все же шаг за шагом он отрывался от меня. Стрелять я не мог – кругом были люди, но они же мешали вести прицельный огонь и Пискунову. И все же он уходил. Медленно, но уверенно отрываясь от меня метр за метром. Бессильная ярость охватила меня. Неужели уйдет?! Вот так, просто, посреди десятков людей, в самом центре города вновь скроется один из самых удачливых и опасных убийц, о которых я только слышал?! Ну уж нет! Сдохну, но догоню! Догоню!

Свернув на одном из перекрестков, он вылетел на площадь и неожиданно остановился, повернувшись ко мне лицом. «Открытое пространство, – догадался я, – он понимает, что я успел бы выстрелить раньше, чем он перебежит площадь. Что ж… Значит, здесь…»

– В остальных машинах не было взрывчатки, – крикнул он. – Мне нужно было избавиться только от вас с Дивовым. Дай мне уйти, и никто не пострадает!

Между нами было не более сорока метров. Его силуэт был отчетливо виден на фоне Спасо-Преображенского собора. Скованными руками он держал перед собой пистолет, и я понимал, что с такого расстояния он не промахнется.

– Не могу, – сказал я. – Сдавайся, останешься жив.

– Не могу, – ответил он. – В тюрьму я не сяду. Давай!

Мы выстрелили одновременно. Падая, я успел заметить, как навзничь рухнул и мой противник. Когда чуть стих первый взрыв боли, первое чувство, которое я испытал, было удивление: пуля Протея попала мне в ногу. Для такого стрелка, как он, это было более чем странно… Сидя в грязи, я смотрел, как, содрогаясь всем телом, ворочается в талом снегу мой противник, пытаясь подняться на ноги. Моя пуля ударила его туда, куда и предназначалась – в самую середину груди. Наконец ему удалось выпрямиться. На фоне собора, с прижатыми к груди руками, он был похож на кающегося. Подняв голову, он взглянул на меня, и на его лице появилась слабая улыбка:

– Все же… я… лучший, – скорее угадал, чем услышал я. – Даже кость… не задел… А теперь… не мешай…