Чёрное Солнце Таши Лунпо

Вена, 18 ноября

Только на семнадцатый раз писк будильника проник в мозг Ганса Вайгерта. Самому будильнику это было безразлично. Он пищал бы так долго, пока в его электронных внутренностях протекал бы электрический ток. Может быть, вплоть до конца всех дней. Или пока хозяин прикажет его схеме прекратить — и нажмет кнопочку с обозначением «Off».

После 22-ого звука пора было уже дать ему эту команду. Вайгерт валялся и на ощупь искал правой рукой нарушителя спокойствия, или, точнее: ту белую пластмассовую кнопку, через которую хозяин мог передавать свои распоряжения машине.

Первые обе попытки не удались, что зависело, пожалуй, от того, что Вайгерт закопал свою голову в подушку и рука пыталась справиться с будильником вслепую, полагаясь лишь на осязание своих пальцев. Все же, наконец, ей это удалось. Короткое нажимание и зуммер прекратился. Хозяин приказал.

Вайгерт не обижался на будильник. Для него он был как паромщик, который каждое утро переводил его из одного мира в другой. Из царства сна в действительность жизни. По утрам организм Вайгерта действовал медленнее, чем обычно. Как будто жизнь решила, снизив свой темп, растянуть время и продлить саму себя. Но трюк этот не мог удаться. Ведь мир снаружи пульсировал в привычном ритме, требовал людей, которые занимали свое место в нем и приспосабливались к этому темпу. И потому телу Вайгерта приходилось каждый день снова синхронизировать свои процессы с процессами в мире.

Как раз сейчас пришло время для этого. То, что нельзя изменить, нужно принимать. Когда он поднимался, то чувствовал стук молотков в голове. Прошлая ночь требовала своей дани. Медленно пробивались воспоминания. Какое же кафе это было? «Фогги Дью» с его превосходными импортами из Ирландии, причем все не меньше 43 процентов объема? Или если это был «Бирфлут», где дюжина кранов для пива торчала из стенки и не хотели заканчиваться. Нет, все же нет. Пожалуй, это был действительно «Фогги Дью». Молотки в голове застучали сильнее.

Только немного света проникало через закрытые жалюзи окна спальни. Но этого вполне хватало для ориентации. На ночной тумбочке переполненная пепельница, рядом пустая упаковка сигарет и зажигалка. Два стакана, в одном из которых все еще были остатки виски, довершали натюрморт. 2 стакана!?

Вайгерт повернул голову направо. Необычная для этого времени дня быстрота движений вызвала боль. Она все еще лежала там. Нога высунулась из-под одеяла — и что за нога! Над ее голыми плечами лежали волны длинных, белокурых волос. Глаза — они вчера были еще темно-синими, если Вайгерт мог вспомнить — были закрыты. Тени для век немного стерлись. Это наверняка произошло, когда их горячие тела так близко соединились, чтобы штурмовать вершину вожделения.

Вайгерт познакомился с нею вчера, в «Фогги Дью», вероятно. Ее имя… Ева? Нет, это бы он запомнил. Но буква «е» точно была в имени. Даниела, вероятно? Вероятно. А может быть, и нет.

Как бы то ни было. Прежде чем уйти, он должен был ее разбудить. Но до этого еще было время. А, собственно, который час? Будильник. У него же есть и другие задания, не только пищать. Один лишь взгляд проинформировал Вайгерта, что уже через двадцать минут десятого. Как раз время дню принимать свой темп.

Он осторожно встал с кровати. Он еще не хотел будить ее. Беседы утром после этого в большинстве случаев протекали неудобно. Уже часто Вайгерт обдумывал, как можно было бы избегать этой ситуации. Но он пока еще не нашел решение. И потому старался свести общение до необходимого минимума.

В спальне царил хаос. Всюду лежали разбросанные предметы одежды. Сейчас он как раз стоял на своих джинсах. В открытой двери лежала ее юбка. Двумя шагами дальше, еще в передней, черные трусики, который он там стянул с нее. Если бы их сложить, они вряд ли были бы больше почтовой марки. На полпути к двери на ковровом покрытии лежала его вчера еще белая рубашка. Вчера кто-то случайно разлил на нее красное вино, да еще одного из этих ужасных урожаев. Сегодня ему точно не придется ее надеть. Из-под рубашки высовывался один его носок. И совсем рядом ее черные чулки без пояса, швы которых так соблазнительно подчеркивали ее длинные ноги. Собственно, Вайгерт искал свои трусы. Но их нигде не было видно. И он решил остаться таким как есть: голым.

Когда он в ванной увидел в зеркале свое лицо, то был приятно удивлен. Он ожидал худшего. То, что он стриг свои черные волосы действительно коротко, вновь оказалось полезным. Они были не слишком растрепаны. Щетина придавали ему несколько дерзкий вид, и потому он решил отказаться от бритья. Зеленые глаза выглядели несколько заспанными, но после хорошего душа и таблетки от головной боли это тоже уладилось бы.

Вайгерт открыл воду — ледяную — и стал под струей. Это был его стиль привести себя в нужный темп и синхронизироваться с движением мира. На его теле были еще следы загара прошлого лета. Было прекрасное, горячее лето, каким Вайгерт его любил. Всякий раз, когда позволяло время, он ехал на выходные на одно из озер, которые создавали действительно многочисленные ландшафты Зальцкаммергута или Каринтии.

Он не брал настоящего отпуска, он решил перенести его на следующий год. Пять недель в Шотландии. Высокогорье. Туманные долины. Тихие вечера перед камином. Прокуренные пабы. Волынки. Виски из солода. В следующем году.

Холодная вода струилась по его телу и пробуждала в нем жизнь. По Вайгерту было видно, что он — пусть даже и много лет назад — усердно занимался спортом. Но его профессия оставляла ему для этого все меньше времени. И, наконец, он совсем бросил спорт. Вместо этого он стал еще больше курить — это, пожалуй, профессиональная болезнь журналистов.

Вайгерт выключил воду и потянулся за полотенцем. Вытирая себя насухо, он решил отказаться от завтрака. Времени все равно не хватило бы. Лучше он перекусит уже в редакции.

Когда он зашел в спальню, чтобы взять себе свежие вещи из шкафа, белокурый ангел, который подсластил ему ночь, проснулся. Когда она открывала глаза, Вайгерт увидел, что его память его не подвела. Они были действительно темно-синие.

— Доброе утро!

— Привет!

— А который час? Судя по голосу, она действительно проснулась. По-видимому, она не только по вечерам все делает быстро.

— Половина десятого. Я, к сожалению, должен уходить. Работа зовет.

— Ты всегда начинаешь так поздно?

— Большей частью. У жизни журналиста тоже есть свои преимущества.

— У студенческой жизни тоже.

Теперь снова ему вспомнилось: французский язык и история, рассказывала она вчера. Французским она владела, никакого сомнения. До истории они уже не дошли.

— То есть, я должна уже уходить?

— Точно, мое сокровище.

— Ну, тогда… Она сбросила одеяло и встала с кровати. Если бы было немного пораньше, Вайгерт не смог бы сопротивляться. Но было уже половина десятого. И жизнь снаружи давно шла в полном темпе. Он не хотел заставлять ее ждать.

Она подбирала свои вещи с пола.

— Ты не видел случайно мои трусики?

— Они лежат там снаружи, в передней.

Она засмеялась.

— Ах, да, точно.

Собственно, она была симпатичной.

Она наклонилась за своими трусиками. Грация движения показывала, что она осознавала ее действие. Она любила свое тело, она продемонстрировала это ему уже прошедшей ночью.

— Как мне тебя найти?

— Я запишу тебе мой номер телефона.

Она натянула трусики. Прозрачная передняя часть как раз была достаточна, чтобы прикрыть самое необходимое. Сзади вообще ничего не было, если не считать тонкой ленточки. Вайгерт множество раз видел подобные картины.

Она потянулась к сумочке и вытащила из нее шариковую ручку и листок. Пока она записывала свой номер, Вайгерт застегивал рубашку. Он надеялся, что хотя бы сегодня на ней не появятся, по крайней мере, пятна от красного вина.

— Вот!

Она протянула ему листок. Когда он взял его, она его поцеловала.

— Не выбрасывай.

— Я буду его беречь как зеницу ока. Мне как раз уже пора…

— Все ясно. Она поняла прозрачный намек и быстро оделась.

— До скорого, колючая борода.

Еще один поцелуй, и она исчезла. Она не записала ему своего имени.

Когда Вайгерт поднял жалюзи, чтобы впустить в спальню уже не такое свежее утро, он заметил, что снаружи начинался прекрасный день. Только солнце, как показалось ему, висело немного ниже, чем обычно в это время.