Четвертая империя. Заговор наркомовских детей

1.2. Володя Шахурин в школе и дома

Володя Шахурин — единственный сын наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина и его жены С.М. Шахуриной, урожденной Лурье, родился в 1928 г., когда его отец еще не занимал высоких постов. В 1942 г., поздравляя сына с 14-летием, Софья Мироновна так описывала путь семьи со дня появления его на свет: «За твои 14 лет мы многое пережили! Учеба в институте, 1928 год, сентябрь месяц, начало учебы на втором курсе, крохотная комнатка на четвертом этаже в Лялином переулке, плетеная кроватка, и в ней крохотный “Вовик”, который с этого момента вошел и крепенько вошел в наш маленький дружный семейный коллектив. За эти 14 лет, Володик, ты вместе с нами окончил институт, рос вместе с нами, болел нашими болезнями, а мы твоими! Ты помогал папе в Ярославле, в Горьком, в его большой партийной работе. Ты, Володик, и сейчас очень много помогаешь папе, помогаешь, Володик, тем, что доставляешь много радости нам, бывали иногда и огорчения, но чаще всего радость за то, что у нас замечательный сын! Вот это чувство любви к тебе, огромное наслаждение сделать для тебя полезное, хорошее, прививать тебе лучшие человеческие и большевистские качества, вот это чувство помогает работать»[27]. Разумеется, с начала семейной жизни в комнатке Лялина переулка за 14 лет утекло много воды: окончивший инженерно-экономический институт и делавший стремительную партийную карьеру (председатель Ярославского, а потом Горьковского обкомов партии) А.И. Шахурин обеспечивал семье неуклонно растущие номенклатурные привилегии, включая роскошные по меркам того времени квартиры, служебные дачи и автомашины, закрытые распределители. С получением им в начале 1940 г. поста наркома авиационной промышленности семья переехала в Москву, заняв просторную квартиру в 5-м Доме Советов, а точнее, в доме № 3 улицы Грановского (быв. Романова переулка), где проживала высшая партийно-государственная элита.

При всех переменах в жизни семьи неизменной величиной в ней оставался культ сына. Инженер-текстильщик с высшим образованием Софья Мироновна не работала, а обеспечивала мужу крепкие тылы, в том числе взяв на себя все заботы по воспитанию сына. Ребенок часто болел и перенес операцию — это подвигало Софью Мироновну заводить знакомства в медицинском мире. Например, в круг людей, заглядывавших «на огонек» в квартиру Шахуриных, были самые авторитетные специалисты того времени — терапевт М.С. Вовси, хирург И.С. Жоров, директор Кремлевской поликлиники З.В. Климовицкая. В 10-летнем возрасте у мальчика прорезался интерес к музыке, в частности, к опере, и с тех пор Володя регулярно занимался на дому с педагогом по фортепиано. Затем он увлекся иностранными языками — и это увлечение получило всемерную поддержку со стороны матери. Как свидетельствовали общавшиеся с ним ровесники, Володя почти в совершенстве владел немецким языком, изучал самостоятельно английский и испанский. В седьмом классах он стал проявлять интерес к дипломатической работе. Мать с готовностью откликнулась и на эту склонность — в доме Шахуриных появились книги по истории дипломатии, а С.М. Шахурина стала мечтать о будущей дипломатической карьере сына. Если бы в более старшем возрасте у него сформировались другие приоритеты, они с гарантией были бы ею поддержаны. Узнав после смерти сына, что он являлся руководителем «молодежной фашистской организации», она решительно не могла взять в толк, зачем ему это понадобилось. По фактам выходило, что при всех своих стараниях контролировать учебу, общение и даже круг чтения сына, она его мало знала, а он отстраивал и умело скрывал свою автономную часть жизни. Трагедия на Каменном мосту со всеми сопутствующими ей обстоятельствами обернулась для Софьи Мироновны не только безутешным материнским горем, крушением надежд на блестящее будущее сына, но и полным провалом воспитательных усилий.

Однако первый тревожный звонок для нее прозвучал гораздо раньше — примерно за год до кончины сына, когда они жили в эвакуации в Куйбышеве. Там Володя сблизился с местной девочкой по имени Наташа (фамилию никто из очевидцев не мог вспомнить), которая была старше его двумя годами. Эта дружба встретила категорическое неприятие со стороны матери Володи, с формальной точки зрения, на основании дурной репутации и плохой успеваемости девочки. Однако с учетом того, что Софья Мироновна ни до, ни после не препятствовала дружбе сына с двоечниками не самого примерного поведения из «своего» круга, причиной немилости, скорее всего, являлась чужеродность Наташи той самой «проклятой касте», которая, по словам С. Сталиной, так наглядно обозначилась в Куйбышеве. Столкнувшись с непримиримой позицией матери, Володя подговорил Наташу и своего близкого друга Юрия Коренблюма на побег. В один из мартовских дней они втроем переправились на другой берег Волги и скрывались там целые сутки, т. е. достаточно долго, принимая во внимание их возраст, военные условия и холодную погоду начала весны. Обезумевшая от страха мать подняла на ноги городскую милицию, вся троица была найдена и передана в руки родителей. Этот эпизод идеально подпадал под реакцию эмансипации, или «опьянения свободой», характерную для подростков с регламентированным образом существования, после самовольной или же естественной отмены регламента. Как утверждают детские психологи, нередко «опьянение свободой» прокладывает путь к аддиктивному, т. е. саморазрушающему поведению, содействуя формированию пагубных зависимостей[28]. Что касается Володи Шахурина, то его «праздник непослушания» дал ему первый опыт прорыва из будничной рутины в неподконтрольную никому, кроме него самого, иную реальность, опыт, не потерявший привлекательной силы после водворения домой и резких выговоров родных и директора школы.

История с Наташей и побегом получила неожиданное продолжение в Москве. О ней новым одноклассникам поведала прошлогодняя свидетельница — ученица Галя Куйбышева. Огласка привела Володю в ярость, и он публично ударил Галю по лицу. Этот поступок возмутил учителей и многих школьников, в частности, Володю громко осуждала Светлана Молотова. Под большим давлением педагогов он извинился перед Галей, хотя, было очевидно, что не раскаялся. Ставшая известной в 175-й школе эскапада с побегом за Волгу и инцидент с Галей Куйбышевой серьезно подмочили Володину репутацию среди учителей и большой части учеников.

Правда, нельзя исключить, что это был не первый случай, когда он сталкивался с неприязнью то ли сверстников, то ли взрослых. На такую мысль наталкивает письмо А.И. Шахурина сыну от 1 августа 1941 г. В ответ на его запрос, как правильнее ему распорядиться собой в военное время (по свидетельству матери, он даже подумывал о том, чтобы поcтупить на фабрично-заводское обучение или завод)[29], отец настоятельно советовал учиться и развивать свои богатые природные задатки. При этом рисовал головокружительную перспективу их применения в послевоенное время: «После того, как мы разгромим фашизм… все народы, которые заживут тогда свободно и счастливо, будут с радостью принимать на английских островах и на землях чудесной Испании и Италии талантливого русского певца, представителя героического народа (уже не знаю, сколько раз орденоносца) Владимира Шахурина»[30]. Вряд ли эта зарисовка «неба в алмазах» была чем-то иным, нежели неуклюжей родительской попыткой вытеснить из головы сына отрицательные суждения о себе, которые он мог слышать от учителей, знакомых взрослых или детского окружения. По словам американского детского психолога и психиатра В. Оклендер, подобные негативно окрашенные сообщения — так называемые интроекты, получаемые ребенком в ответ на нарушения запретов и ограничений, ломают его психику, искажают самоопределение, а, в конечном счете, толкают на новые нарушения. На этом фоне заверения ребенка в его нормальности или даже, как в письме Шахурина-старшего, в исключительности, не могут устранить его переживаний по поводу своей плохой репутации, поскольку он не в состоянии дифференцировать правдивых суждений от ложных[31].

Нарком авиационной промышленности СССР

Алексей Иванович Шахурин

Но если по своим прежним местам учебы Володя и имел какие-то проблемы, то они не шли ни в какое сравнение с той кризисной ситуацией, которая надвигалась на него в 175-й школе. В ответ на настороженное, а порой презрительное отношение к себе он сознательно нагнетал напряженность: пропускал мимо ушей требования учителей соблюдать дисциплину на уроках и переменах, а по ходу их нотаций демонстративно смотрел на часы, подсчитывая, сколько времени у него отнято, надменно разговаривал с некоторыми одноклассниками и учителями, веря, как те считали, в свою абсолютную безнаказанность[32]. Когда однажды он испортил статью школьной стенгазеты, где критиковалось поведение его товарища из 8 класса Юры Кузнецова, то классная руководительница расценила этот поступок как демарш против здорового коллектива школьников[33]. К учебе и отметкам Володя относился халатно, и только к концу года стал несколько выправляться по успеваемости. К этому «букету» качеств добавлялись психофизические изъяны, которые приходилось учитывать в общении с ним — сильное заикание и нервный тик. Директор О.Ф. Леонова запечатлела такой словесный портрет этого ученика: «Бледное подергивающееся лицо, заикание, невыдержанность в тоне с товарищами, а иногда и с преподавателями»[34]. Если к этому присоединить небольшой рост, болезненность, то, помимо учительского третирования, по всем законам «жанра» Володе предстояло стать объектом травли со стороны ровесников, или, как бы сейчас сказали, подросткового буллинга.

Собственно, начало тому было уже положено. Приведя однажды на уроке какой-то воспитательный пример и выразительно глядя на Володю, математик Ю.О. Гурвиц произнес: «В семье не без урода». Весь класс дружно рассмеялся. По свидетельству матери, этот случай больно задел сына, дома он сказал: «Мама, почему же я должен быть посмешищем всего класса, я не буду ходить в школу»[35]. Не менее сильный эффект произвело дошедшее до него предостережение классной руководительницы девочек о том, что Шахурин — «испорченный мальчик», и им не стоит с ним тесно общаться. Позиция учителей в определенной мере развязывала руки и его недругам среди соучеников. Хорошо осознавая вытекающий отсюда объем последствий для себя, он не раз просил родителей забрать его из этой школы и перевести в другую. Те обещали, но только после исправления поведения и оценок, которые, увы, плохо поддавались исправлению[36].

Разумеется, ситуация не была тупиковой и подлежала взрослой коррекции. Наиболее укорененным средством советской школьной педагогики 1930-1940-х, достаточно успешно применявшимся по отношению к проблемным подросткам, являлось поручение привлекательной для них и заметной для остальных общественной работы, позволявшей проявить лучшие качества и на этой основе самоутвердиться в детском коллективе. Будь у Володи такой шанс, скорее всего, он сумел бы реализовать свои несомненные лидерские и организаторские способности в социально одобряемых практиках. (Кстати, подобный небольшой эпизод имел место: мобилизованный вместе с другими учащимися на подвозку дров от пристани к школе, Володя быстро объединил вокруг себя ребят и умело наладил весь процесс)[37]. Однако такого рода постоянная общественная нагрузка в 175-й школе, по меньшей мере, с тем составом учащихся и в то время, была и в дефиците, и не в чести. Оставшийся наедине со своими проблемами Володя решал их по собственному разумению.