Выход воспрещен

Глава 9. Лучше поздно, чем никогда

В застенках было хмуро и тоскливо, но мне было пофиг. Очень уж спать хотел, ну а что в камере, то не беда. В вотчине незабвенной Неллы Аркадьевны, моем теперь родном СНИИСУКРС-е, нумеров не было, а вот деть нас с Салиновским куда-то было нужно. Общага-то накрылась, причем в плане коммунальных удобств, — целиком. А камера… пф, думаете, исследовательская камера с ограничителями сильно от этой отличается? Нет. А к тем я привык.

Пашу тогда, по прибытию, сразу куда-то уволокли, а вот меня добрейшей души майор решила попользовать на полную, как наиболее эффективный и очень гуманный способ воздействия на захваченную дурищу-обоссанку, оказавшуюся криптидом-пирокинетиком невероятной силы. Очень даже верно поступила, если так подумать. Юлия Матвеевна с очень прозаичной фамилией Сидорова, очнувшись в застенках, то есть, в камере, да еще и голяком, да еще и с надетым на голяк КАПНИМ-ом угнетающего типа, да еще и со зверски улыбающегося уставшей и задолбанной рожей мной, сидящем на стульчике напротив…

В общем, раскололась девка до задницы с писком, визгом и плачем вселенским. Аж трясло нашу Сидорову.

Всё оказалось проще пареной репы. Юленька скрыла, что владеет не одной, а аж тремя способностями, сознательно решив в свои младые 19 лет, что нечего государству её как пирокинетика и пиросенсора в опасные места пихать. Пожары там гасить, жизнь в перелетах и военных городках проводить, а то и на военку работать. Опасно и неудобно. А вот контролируемая способность по ограниченной манипуляции с материей — совсем другой поворот событий. Тихо, комфортно и полезно. Как скрыть получилось на всех этих ваших проверках? Да довольно просто, всё-таки эта самая манипуляция такой спектр энергий выдает, что хрен что разглядишь нормально, несмотря на полвека опыта. Да и кто в своем уме будет скрывать способности? Это же, считай, хоронить их, закладывая под себя бомбу, если, конечно, речь не о смене цвета ноготочков.

Будь наша Сидорова чистым пирокинетиком, так бы и случилось. Но она была пиросенсором, имея возможность снимать с открытого пламени воздушные колебания в очень широком радиусе. Достаточном, чтобы иметь возможность подслушивать, что творится в соседних комнатах. А так как любопытство девичье неискоренимо, то занималась она этим на постоянной основе, одновременно развивая и собственный пирокинез по смежной дисциплине.

А теперь вопросик, уважаемая аудитория: что может о себе услышать девушка с гарантированно «копушной» способностью от своих соседок по общаге, вовсю и бесплатно пользующихся её талантами? Напомню — советская общага. Место со своими законами и правилами. Здесь интернетика общедоступного нет, чтобы плевать на мнение соседа, здесь своя социальная жизнь, другой просто нет. И, вдобавок, существует огромная разница между чувствами обычной заэксплуатированной девчонки и эмоциями доведенного до ручки могущественного пирокинетика.

Юленька решила сжечь общагу. Вот просто, спалить к ядреной матери. Без жертв, конечно, девочка-то она добрая, только достали её до самых фаллопиевых труб такие «подружки», исходящие говном и завистью за её спиной, а между собой планирующие, как они будут сдавать Сидорову в «аренду» знакомым, проживающим в Стакомске. Чай вещи-то новые всем нужны, а от этой стервы везучей не убудет. Достали бедолажку по самые гланды, чего уж тут. А тут еще и я, такой страшный и тревожный, но с благодарностью вылез, да такой, какую она не видела со времен поступления!

Психанула девка. План у неё был простой — спалить всё к ядреной матери, изобразить погорелицу, а на новом месте уже жестко ставить свои правила в отношении своих же способностей. Не корысти ради, а нормированного дня для. Только вот оказалось, что раздухаренный на полную пирокинез нашей жидкосисьтой крысавицы «выключить» просто так оказалось нельзя, а надо было медленно планомерно гасить его проявления, вырывающиеся у дуры с заду в виде четырех крутящихся столбов огня. Времени у Юльки не было, попу уже подпаливало разожжённое, вот она с отчаяния и попыталась удрать, таща за собой эти контрольные «хвосты» выпущенной способности, которыми и поджигала общагу. А тут такой красивый я с обнимашками и КАПНИМ-ом, об который контроль и загасился. Прекрасный принц улыбнулся, красавица обомлела и описалась, контроль развеялся, а тут и милиция подоспела. Конец истории. И общаге. И, судя по всему, свободе Сидоровой.

Такая себе история.

Чувствуя сильную лень выходить из каземата, я, заложив руки за голову, принялся валяться и думать над тем, что случилось. Ведь, казалось бы, дебилизм чистой воды оставлять бесконтрольными весьма могучих индивидуумов вроде той же Сидоровой? Почему нас, таких красивых, не выращивают в закрытых городках с ошейниками, начиненными взрывчаткой?

А потому что пробовали. Всё пробовали за прошедшие 40 лет. Гасили всем народом адаптантов, решивших, что имеют права на большие блага, ловили криптидов, сочиняли эти самые военные городки, даже хотели уничтожить Зоны с деревьями этими светящимися и артефактами — каждое из этих решений приводило к катастрофе. Каждое заканчивалось срывом, конфликтом, бунтом. Что со стороны измененных людей, что со стороны простых. Самым ярким эпизодом стала история общества «Стигма», но там всё сложно и эпично. Проще говоря, с нашим братом продолжают мучиться во всем мире, как и алкать благ от способностей, но единственным цивилизованным методом для «выращивания» неогенов как полноценных физически, психически и идеологически членов общества, является лишь советско-китайский Стакомск…

В общем, ну его в баню. Я простой советский герой, победивший Злыдня, хочу за это какаву, новую хату и учицца! Где моя какава?!

А дверь в камеру оказалась закрытой. Здрасти.

— Не понял? — вслух не понял я, дёргая решетку своей камеры. Та самым прозаичным и непоколебимым образом оставалась на месте.

Закрыто. Совсем не понял?!

Подёргал еще. Точно закрыто. Еще раз совсем не понял. Я же свой? Гад, урод, лейтеха конторы, задержал Сидорову козу и вообще ни в чем не виноватый?!! Какого бабуина?! И где мои ботинки и носки?!

Панику я испытать не успел, хотя был уже на верном пути. Терпеть ненавижу находиться ограниченным. И в прошлой жизни не любил, и в этой не люблю, особенно после всех исследований, которыми подвергался летом в Подмосковье. Но тут, к счастью, со стороны свободы высунулась протокольная молодая рожа в милицейской фуражке, имеющая на себе некоторые следы заспанности.

— Изотов? — осведомилась морда хриплым со сна голосом, — Виктор Анатольевич?

Мне очень хотелось скорчить рожу в стиле «Да неужели?!», но побоялся, что для сонного мозга товарища милиционера, никак не могущего сфокусировать на мне свой орлиный взор, это может кончиться плохо. Поэтому, буркнув «Да», встал вполоборота своей травмирующей физией, дабы юный служитель закона и порядка мог беспрепятственно отомкнуть моё узилище. Тот, правда, не стал совершать такого деяния, вместо этого отцепив с груди рацию, и доложив через неё, что мол, Изотов очнулся.

Я, блин, спал! Почему очнулся-то?!

Рация, жутко зашипев, разразилась какой-то нечленораздельщиной, совершенно мной не понятой. Правоохранитель, отличающийся знанием особого радио-ментовского, тем не менее информацию принял, а затем перевел на русский, размыкая попутно моё узилище:

— Вам на минус третий, Виктор Анатольевич. При выходе, налево, шестой кабинет. Медосмотр. Вещи оставьте, вас срочно ждут.

Лучше бы пожрать дали. Хотя, о чем это я? Вон, что к лифту провожает, дорогу показывая, уже спасибо. Это вам не общество консюмеризма, фальшивой демократии и тирании сферы услуг! Тут всё сам!

Не знаю почему, но горжусь. Вот прямо еду на лифте вниз, лапам нижним пипец как от металла холодно, на огромный герб с серпом, молотом и кулаком смотрю — и гордость берет. За державу, кующую из чугуния утюги, а не штампующую пустоглазых барист. Утюги, конечно, не гении обжигают, но утюг — это утюг, а бариста — это тлен, навязанная роскошь и бессмысленно просираемый человеческий ресурс! Типа цыгана, но по своей воле и с вкусным кофе.

Быстро дошлёпав к нужному кабинету, я ворвался внутрь, мечтая куда-нибудь сунуть озябшие ступни, но оказался в большой пустой комнате с металлическим кругом посередине метров трёх в диаметре. От его вида мне стало еще холоднее, вполне заслуженно, кстати. Воздух тут тоже был прохладный, а освещение безжизненно-ярким. Неуютно. Может, не туда попал?

— Изотов? — раздался незнакомый женский голос из динамика у потолка.

— Да…? — нервно проблеял я, по очереди поджимая ноги и грея подошвы о икры.

— Я вас ждала. Зовите меня Анна Владимировна, — уведомили меня сухим деловым тоном, — Раздевайтесь. Вещи на кушетку в углу, сами в центр круга. Выполняйте.

Ну… всё-таки я немножко скучаю по стране, где проктологи и урологи грели ладошки перед осмотром, а не во время его. Что-то вспомнилось. Ну и ладно, хоть без экзоскелета-ограничителя побуду.

Встав ровно на середину круга, я замер, гордо свисая руками вдоль бедер, вместо того чтобы стыдливо прикрыть ладошками свои втянувшиеся и сморщенные от холода гениталии. Стыло и зябко, поэтому задавать вопросы типа «А где приборы?», «А где медсестра?», «А это не больно?» — явно бестолково. Судя по деловому тону невидимой докторицы, которая вполне могла бы в своих трусах намораживать эскимо, вопросами я только продлю свои мучения. И то, очень ненадолго.

— Ноги на ширину плеч, руки поднять параллельно полу! — раздалась следующая команда.

Сканер, что ли? Приказ я выполнил.

— Закройте глаза! Замрите!

Это несложно…

Куда сложнее, можно сказать, даже в невыносимой степени, почувствовать, как твои конечности оказываются в плену металлических захватов гибких манипуляторов, мгновенно оказывающихся на руках, ногах, поясе и шейном отделе. Секунда оторопи, ты ошалело открываешь глаза, обожженный холодом прицепившегося к тебе металла, а затем пораженно сипишь, будучи резко вздёрнутым в воздух, с максимально разведенными конечностями. Правда, насладиться тебе этим подвешенным состоянием, похожим на готовую к вскрытию лягушку, тебе дают всего лишь пару секунд. Затем следует новый, финальный удар от судьбы в виде голоса из динамика. Прекрасно мне знакомого голоса. Ненавидимого.

— Спасибо, Миша. Как и всегда — никаких нареканий!

Захлебываюсь от накатившего приступа злости.

Вместе с этими звуками одна из стен становится прозрачной, демонстрируя висящему в воздухе мне вторую половину лаборатории. Вот там полно приборов, с лампочками, экранами, переключателями, трубками, проводами и прочей лабуденью. Но это ерунда. Там еще немало людей, большую часть из которых я знаю. К примеру, два майора, одним из которых является Валерий Кузьмич Радин, а вторым Нелла Аркадьевна Окалина, возвышающаяся над простыми смертными своей монументальной фигурой. Сухощавый молодой человек в белом халате, ехидно поглядывающий на меня поверх монитора, это Михаил Ожегов, ближайший помощник и заместитель полного, лысеющего и очкастого ученого, неотрывно меня рассматривающего.