Иммунный

Когда предварительная подготовка к началу каторжной жизни закончилась, нас (опять же колонной) повели распределять по баракам. Бараков здесь оказалось восемь. Наверно, как раз из-за этого, а не только чтобы повозки с товаром возить, через портал отправили именно восемь приговорённых, а не семь или девять.

Мне выпало заселиться в барак номер шесть. Деревянное строение без особых изысков. Крыша из дранки, широкая дверь-решётка, пара десятков окон-бойниц (тоже с решётками), два ряда нар без матрасов, но с изголовьями-чурбаками. И типа «дневальный» на входе. При появлении опоясанного мечом стражника он тут же вскочил с табуретки и хрипло отрапортовал:

— Заключённый девяносто четыре тридцать один! Происшествий нет.

Меченосец брезгливо поморщился и мотнул головой в мою сторону:

— Это новенький. Иди, покажи ему, что да как, и назад... Оба, — добавил он, взглянув на меня.

Дневальный выудил откуда-то деревянные ложку и миску (изрядно засаленные), сунул их мне и рысцой потрусил вглубь барака.

— Вот тута твоё, — указал он на нужные нары. — Шмотки хранить под шконкой. Ложку лучше держать при себе, иначе сопрут. Миску тоже старайся прятать, так спокойне́е. Усёк?

— Усёк.

— Главный тут бригадир, Корень зовут. Его шконка вон там. С ним и его дружбанами не связывайся, целее будешь. Уяснил?

— Уяснил.

— Ну, вот и кузяво. Самого-то как звать?

— Девяносто четыре семьдесят шесть.

— Фишку сечёшь, — похвалил «дневальный». — Но это для вертухаев. А для своих нормальное погоняло должно быть. Я вот, к примеру, Чак.

— А я — Дар.

— Хм... не слышал. Первая ходка что ли?

— Здесь первая. Я раньше на юго-западе чалился.

— У мореходов?

— Угу.

— Понял. Замётано...

Остаться в бараке мне не позволили. Оно и понятно: нефиг болтаться без дела! Каторжник, если не помер, не спит и не жрёт свою пайку, должен пахать. Даже у солдата свободного времени больше. Наверное, потому, что прямой прибыли он не приносит, а зэк, угодивший в лапы к откупщика́м, уже не зэк, а рабочая особь, и использовать её надо строго по назначению.

До самого вечера я проторчал возле местной кухни — очищал от жира и копоти какой-то котёл (то ли бронзовый, то ли латунный, но точно, что не чугунина и не люминий) и офонаревал от доносящихся из помещения запахов. Жрать хотелось по дикому, аж желудок сводило. Танталовы муки в чистом виде: близок локоток, да не укусишь. Пусть там даже баланду из отбросов варят, но когда две недели не ел, рад будешь любому съедобному вареву.

Работу — отдраенный до блеска котёл — у меня приняли с брезгливым выражением на лице. Но поощрение всё-таки выдали — два небольших сухаря, показавшихся мне едва ли не пищей богов... Да, управление голодом — штука мощнейшая. Никакая инфоцыганская «мотивация», никакой «личностный рост», никакие зарплатно-карьерные перспективы и рядом тут не стояли...

В барак меня отконвоировали только после того, когда туда прибыл основной контингент — три с лишним десятка хмурых уставших мужиков в таких же, как у меня, робах, только чуток погрязнее. Дневальный, если я правильно понял, кому надо всё обо мне рассказал, так что расспросами «кто таков?» никто уже не задавался. Просто проводили взглядами, дождались, когда свалят конвойные, и занялись главным делом — утилизацией, сиречь, поеданием заработанных за день пайков. Я молча следил за процессом и давился слюной.

Пытка продолжалась недолго, минут пять или около. А затем сидельцы один за другим потянулись в угол, к параше на три очка и мойке на столько же краников.

Первым, ясное дело, освободился бугор, следом его кореша.

Один из последних вразвалочку подошёл к моему топчану.

— Слышь... как тебя? Дар?

— Дар.

— Ну, так вот, Дар. Слушай сюда и не говори потом, что не слышал. Пятина с нормы идёт бригадиру в общак. Врубился?

— Пятина? — поднял я бровь. — А ежели не согласный?

Сиделец оскалился:

— А ежели кипиш начнёшь поднимать или же вертухаям в уши надуешь, пеняй на себя. И не заметишь, как чепушилой станешь.

Я встал со шконки и, чуть наклонившись, негромко, чтоб остальные не слышали, проговорил:

— Шнифты́, бродяга, разуй. Пятина в общак — это беспредел. И не надо мне в уши ссать. Пуганый. Так своему боссу и передай. А если он снова захочет ноги загнать, пусть сам идёт. С тобой мне базлать не по масти. Усёк? — от лёгкого тычка пальцами в нужную точку блатной выкатил зенки и принялся ловить пастью воздух. — Ага. Вижу, усёк. А теперь развернулся и двинул к бугру... Всё. Бывай...

Что любопытно, никаких действий со стороны местного пахана не последовало. Он просто зыркнул недобро в мою сторону и отвернулся, словно ничего не случилось.

Ох, чую, бдить в эту ночь придётся со страшной силой. Такие заходы никогда просто так не кончаются.

— Зря ты быка врубил, — послышалось от соседних нар. — Блеснуть чешуёй, конечно, прикольно, но Корень, он, сука, злопамятный. Может, и на перо втихую поставить, у него это запросто.

Я хмуро посмотрел на сказавшего. Обычный мужик. Или, скорей, мужичок. Лысоватый, сухонький, с бегающими глазками. И руки такие... музыкальные. На запястье — 9444. Типичный жулик, короче.

— Я — Жирдяй. А ты вроде Дар, да?

— Да.

— Нас с тобой в пару, наверно, поставят.

— В каком смысле?

— В смысле, работать.

— И что за работа?

— Как и у всех — драконьи зубы искать. А если не повезёт, то и драконьи слёзы. Хотя, как по мне, это просто драконьи окатыши. Дерьмо, одним словом...