Рысюхин, надо выпить!

«Вот знаешь, дед — эта оценка, в отличие от трёх других, не радует почему-то. Будто чужая, или ненастоящая».

«Не заморачивайся. Если учесть, сколько ты новейших для вашего мира идей осветить умудрился — тот, который вроде как старался „лишнего не ляпнуть“, так там не то, что на „отлично“, там на парочку диссертаций хватит».

«Не ври — не писал я ничего лишнего. Всё лишнее было устно сказано».

«Хех, помнишь, всё же. Ну, тогда считай один балл компенсацией за оскорбления и проклятие, уж на „хорошо“ у тебя точно было».

Я вздохнул, ещё раз заглянул в «зачётку» и сунул её в саквояж. На этом движении словно вернулись желания и воля, хоть усталость никуда не делась, но при этом идея сходить в столовку уже не казалась отвлечённой теорией, а была руководством к действию.

«Всё правильно — гештальт закрылся, подсознание синхронизировалось с сознанием».

«Даже не буду спрашивать, что ты имел в виду. Помню твою привычку объяснять одно непонятное слово с использованием трёх других таких же непонятных. И тем более не буду сам смотреть в твоей памяти!»

«Оно правильно. Немецкие философы — это натурально карательная литература. Особенно если в подлиннике, а у меня в закромах и на такое наткнуться можно, когда-то имел неосторожность полюбопытствовать».

«Ты так хорошо знаешь немецкий⁈»

«Когда-то знал, на уровне свободного общения и чтения не адаптированной литературы для удовольствия. Потом забыл по большей части, но с новой системой памяти можно попробовать восстановить».

А после столовой, точнее, после того, как я полчаса посидел на стуле в состоянии ленивой неги, вообще бодрость духа образовалась. На этой бодрости я и вышел на лицо, позвонить Мурочке, отчитаться о закрытии сессии. Узнав о результате, а лишнего я не рассказывал, ни к чему, Маша категорически заявила, что это нужно отпраздновать. Мол, мало того, что первая сессия, так ещё и на одни «отлично». И не успел я предложить место и время для празднования, как мобилет у неё отобрали, а я был категорически приглашён будущей тёщей в гости. Вздохнув, я пошёл обратно на изнанку — за цветами и приводить себя в соответствующий вид.

Надежда Петровна, выглядывая из своей выгородки, поинтересовалась результатом и услышав «все четыре на 'отлично» заявила, что «и не сомневалась даже».

— Праздновать будешь?

— Обязательно! Сейчас переоденусь — и к Машеньке в гости, тёща пригласила вот только что.

— Ну, такое празднование я одобряю! Не то, что остальные — сегодня всё общежитие будет массово и злостно нарушать целую кучу правил внутреннего распорядка.

Я только вздохнул украдкой: если бы не внезапное приглашение домой к Мурлыкиным, я мог бы после свидания с Машей успеть вернуться к празднованию. А так придётся только внести старосте группы свою долю, чтобы не считали, что «зазнался» и «оторвался от товарищей».

В гостях всё было чинно и благородно, хоть мы с Машей и урвали пару раз минут по пятнадцать на то, чтобы по обниматься, поцеловаться и пошептать на ушко всякие милые глупости. А так — обедали, нахваливая таланты хозяйки, пили чай с купленным мною по дороге тортиком и по чуть-чуть настойки, пели с Машей под гитару. Затем пришлось рассказывать сказку про Василису Премудрую, при этом я отказался от сюжетного хода с подменой царского сына — как-то от него нехорошо попахивало, хоть царь и условный и заведомо чужой, но всё же намёк на то, что царь может не сдержать был заведомо лишним. Потом пришёл Мурлыкин, с ним выпили ещё чуть-чуть, а потом меня отправили назад в общежитие. Не то, чтобы я рассчитывал на что-то иное, но…

Приехал я в Буйничи к девяти вечера даже с учётом заезда на вокзал, чтобы выкупить ранее заказанный билет на поезд до Минска. Общежитие гудело, как улей.

«Скорее, как трансформатор».

«Какой ещё трансформатор? Опять ты за своё?»

«Понижающий для рассудительности и повышающий для веселья!»

Я подумал, что трезвому гулять вместе со своими будет тяжко, а догонять их не хочется категорически. Потому принял горячий душ, чтобы согреться, и лёг спать. Причём к собственному удивлению «выключился» мгновенно и спал аж до восьми утра. Может быть, ко мне кто-то и стучал в дверь — вроде бы слышал что-то такое, или то мне снилось, но вставать, открывать и общаться не было ни сил, ни желания.