Маша и Медведь-3

17. ПРОЯСНЯЕМ СУТЬ

РАЗГОВОР У КОСТРА

Ночь у лисьего острова

Маша

Под присмотром отца Филарета уничтожали останки лисы. Покуда на каменистую площадку у воды натаскивали сухого плавника, профессора достали откуда-то разнообразную фотографическую аппаратуру, в свете прожекторов фотографировали тело так и сяк. Офицеры специального отдела с «Царицына» притащили свои фотоаппараты и даже кинокамеру, снимали. Потом сожгли на стальном листе, тщательно следя, чтобы ни единого куска плоти не осталось. У меня сложилось такое впечатление, что люди боятся, как бы лисье безумие не распространилось через её останки. Пепел ссыпали в металлический контейнер и запаяли. Голову вантийца поместили в большую банку (предназначенную, как сказал профессор, для особых образцов), залили каким-то удушливо-вонючим раствором и плотно запечатали — для предоставления к отчёту.

Потом все потихоньку расползлись по своим уголкам.

Из темноты время от времени слышались весёлые голоса, здравницы, даже пение. Но мы с девчонками никуда не пошли (да и неприлично, по местным понятиям), разожгли напротив пещерки свой костерок. Капитан «Царицына» сменил взвод охраны, и гардемарины снова нас охраняли, не особо приближаясь к пещерке. Потому что у огня сидел с нами кто? Правильно, цесаревич. Со своими друзьями-охранниками Александром и Добрыней. А Кеши не было (длинный, должно быть, выдался доклад). Но как-то всех после столкновения с лисой отпустило, что ли. Мы общались и смеялись, почти как в тот памятный вечер моего первого бала. Пока с корабля не пришли ещё посыльные, притащившие несколько тюфяков и одеял, и не передали Диме записку. Он прочитал, нахмурился:

— Простите, дамы, мы должны идти. Доброй ночи.

Все эхом откликнулись:

— Доброй ночи… — и компания растворилась.

Парни ушли на корабль, Маруся с Аней потащили тюфяки в пещерке устраивать. А я не могла отлипнуть от костра. Внутри кипели и бурлили пережитые эмоции. По-хорошему, нужно было успокоиться и немного поспать, но взбудораженность ночи не отпускала.

Послышался шорох шагов, и к костру вышел Иннокентий.

— Мария, могу я попросить вас о беседе?

— Опять эти ваши секретные дела, — проворчала я. — Что, Кеша, получили от папеньки инструкции?

— Вы не представляете, в каком количестве, — усмехнулся он. — Маша, весь третий отдел имперской безопасности от произошедшего стоит на ушах. В докладах такая каша! Вы могли бы, если это не заденет сведений, которые вы не захотите раскрыть, помочь нам навести хотя бы относительный порядок во всей этой истории?

Блики костра плясали на его уставшем и расстроенном лице. В принципе, отчего бы и нет?

— Ну, что ж, давайте поговорим.

— Скажите, пожалуйста: имеете ли вы отношение к признательным показаниям некоего господина Сотейникова?

— Кого⁈ — удивилась я. — А-а-а… Это, наверное, тот неприятный тип с распродажных танцев, который хотел Марусю унизить? Мерзавец. Он должен был признаться, да.

— На самом деле это мой второй вопрос. Упомянутый вами персонаж — господин Привадин, также явился с повинной, но…как бы сказать, в его внешности не случилось столь чудовищных изменений.

— Ах, э-э-этот… — я помолчала. — Который с женой?

— Да, госпожа Сотейникова умерла.

— Я знаю.

— Откуда? — цепко спросил Кеша.

— Баба Дуня сказала.

— Баба Дуня?

— Светлейшая княгиня Голицына.

— И эти тут…

— А куда им деваться? Ищут подходящих невест. Кстати, надо будет через вашу дипломатическую службу бандерольку ей отправить.

— Вы обещались ей что-то отсылать?

— Да нет. Она предложила нам походить кандидатками в невесты. В качестве символа предварительного договора баба Дуня вручила нам два гарнитура: колье и серьги. Был уговор — до Масленицы мы думаем, после либо выбираем из предложенных кандидатов — либо возвращаем драгоценности.

— И вы взяли⁈ — почти ужаснулся Кеша.

— Нам очень нужны были накопители, — честно сказала я. — Маруся получила тяжёлую энергетическую травму. Мы же тогда не знали, что через неделю шкатулку её матери вернут, может, и продержались бы. И так замучились к реке каждую ночь летать.

Кеша некоторое время помолчал, а потом честно сказал:

— Знаете, ничего понятнее не стало.

Я устало засмеялась:

— Потому что мы скачем с пятого на десятое. Давайте я вам вкратце и по порядку расскажу, как всё было, а вы по ходу, если что-то уточнить захотите, сразу спрашивайте.

Долго мы с Кешей сидели. И иногда я говорила: «Нет, это я рассказывать не буду».

Потом он взъерошил руками волосы и уставился в огонь чуть ли не с отчаянием:

— Маша, честно вам скажу: я не представляю, как буду это докладывать. Насколько это… изменит все расклады? И внутриполитические… А уж внешне!

— Тут я вам помочь не могу, потому что не очень пока в теме. Маруся меня просвещать пыталась, да всё не до того нам. Так, по верхам проскакали…

Помолчали.

— Маша. Я вынужден вас спросить ещё об одном.

— Про цесаревича?

— Как вы догадались?

— Все на него глаза пучат. Как же не спросить⁈ Что вы хотели?

— Насколько серьёзно вы воспринимаете ваши… м-м-м… отношения?

— А у нас были отношения?

Мы уставились друг на друга. Интересно, что он знает про «Трёх котов»?

Иннокентий слегка покраснел.

— Кеша! Ну, вы даёте! — я почувствовала, что тоже краснею. — Дима — симпатичный парень, но… Вы поймите, я привыкла к реалиям Гертнии. Там взаимоотношения неженатой молодёжи гораздо свободнее. Если вы имеете в виду: не думала ли я о замужестве, сразу отвечу: нет! Как можно выйти замуж за человека, которого практически не знаешь? Как он воспитан? Что любит? Какие книги читает? Да, может, он вообще грубиян и деспот⁈

— Кто грубиян и деспот? — спросила совершенно сонная Маруся, выглядывая из пещерки.

— Жених потенциальный! — сердито ответила я.

— А-а. Нет, таких женихов мы отметаем с негодованием.

— Вот и я говорю. Ты чего вышла?

— Так ты кричишь, словно режут тебя.

— Я вроде тихо.

— Вот. Ещё страшнее. Тихо кричишь, сдавленно, — Маруся остановилась около нас, — как будто режут тебя с большим умением. Пошли спать уже, хоть чуть-чуть надо.

Я, и впрямь, вдруг почувствовала страшно навалившуюся усталость:

— Извините, Кеша. Мы пойдём. Доброй ночи.

Хотя, впору уже доброго утра было желать, восточный край горизонта вовсю светился нежным персиковым цветом.

— Баю-бай, баю-бай, — строго сказала Маруся, укладываясь на тюфяке, — поскорее засыпай! Будешь глазками в потолок хлопать, придётся применить к тебе усыпляющую магию.

— Пф!

— Вот, попфыкаешь потом.

Я засмеялась, пристраивая голову на свёрнутой шали, и мгновенно провалилась в сон.

ПЕРЕЛЁТНЫЕ ПТИЦЫ

Кто просыпается раньше всех? Конечно, профессор Попов, в любое время суток бодрый и жизнерадостный, как мячик. Однако, выскочив на улицу к большому столу, он с превеликим изумлением увидел, что там уже сидит Виктор Иванович, дописывающий, судя по всему, четвёртую тетрадь.

— Поразительное зрелище, Виктор Иванович!

— Где⁈ — немедленно закрутил головой тот.

— Да вы же! Вы разве не ложились?

— Знаете, прилёг, но никак не смог уснуть. Столько событий! Хотелось всё записать. Вот и…

Тетрадями и ручками летописца намедни снабдили офицеры с «Царицына», у которых всяческих письменных принадлежностей имелся изрядный запас.

— Понимаю, — согласился профессор и принялся разводить огонь в уличной печке. Скоро начнут просыпаться люди, можно уже и чай ставить.

— Не знал, что в этом регионе работают орнитологические станции, — Виктор Иванович, усердно изображавший летописца, едва успевал поднимать голову от своей тетради, и профессор Попов с удивлением спросил:

— С чего вы взяли?

— Я видел несколько окольцованных птиц. Э-э-э, я не очень силён в биологии, поэтому не возьмусь достоверно утверждать, но, по-моему, все они были одного вида. Возможно, перелётные?

— Конечно, перелётные! Не слышал ни об одном орнитологическом институте или станции в Океании. Ближайшие — Индия, Китай, а, вполне вероятно, птицы прилетели и вовсе из Европы. А если из Америки⁈ Я слышал, во Французской Луисиане открыли филиал Парижского университета.

— Возможно, возможно, — отрешённо пробормотал Виктор Иванович. — Некоторые птички вовсе не пугливые. Одна даже садилась прямо на стол. Или это вообще была одна шустрая птица?

— О! — придушенно вскрикнул профессор. — Не шевелитесь, кажется она вернулась! Жаль, что у меня нет сачка, но, может быть, если она ручная, мы сможем приманить её и прочитать метки…

Профессор пошарил в кармане и нашёл пару обломков от вчерашних галет. Возможно, птички привыкли, что их подкармливают, и ждут от людей того же? Высыпав на ладонь несколько крошек, он начал бочком подбираться к кусту, на котором сидела птичка, с любопытством наблюдающая за его перемещениями.

— Цып-цып-цып… Цы-ы-ып-цып-цып… На, возьми! Хоро-о-о-ошая птичка, хоро-о-о-ошая…

Профессор подошёл совсем близко, ме-е-едленно приблизил руку… К его восторгу птичка не вспорхнула, а аккуратно перешагнула к нему на палец.

— Ах, красавица! Краса-авица! — восторженным шёпотом хвалил профессор птицу. — Ну-ка, милая, посмотрим… Хм…

— Что там у вас? — спросил только что проснувшийся, потягивающийся Баграр.

— Профессор сумел подманить окольцованную птицу, — негромко пояснил ситуацию Виктор Иванович.

— Странно… Очень странно… — забормотал Попов. — Обычно указывается цифровой код, ну, иногда возраст… А здесь — просто «Катя».

— А ну-ка! — подошедший Баграр подставил коготь, и птичка радостно на него перескочила. — Ты моя умница! Немножко растерялась, но всё сделала правильно. Вспоминаем: как разворачивать формулу?..

Профессор, совершенно нелепым образом разинув рот, таращил глаза на маленькую девочку, сидящую на руках у огромного медведя:

— Феноменально!..

Виктор Иванович строчил в своей летописи как пулемёт — фиксировал новое дивное событие!

— Катенька!!! — громогласно воскликнула Аня, уснувшая вчера первая, и сегодня первая же из девчонок выспавшаяся. — Живая! Живая!

Уж на эти крики из всех домиков начали выглядывать люди и площадь живо наполнилась народом.

— А где же, барышня, ваши туфельки? — полюбопытствовал профессор Попов.

— В океане потерялись, пока меня водяной кулак тащил.

Виктор Иванович потеснился на лавочке:

— Господа, дайте же барышне присесть! Юная дева, не расскажете ли вы нам о постигших вас приключениях?

— Расскажу, — согласилась Катя, и Виктор Иванович потянулся за новой тетрадью.

— Да погодите вы с рассказами! — засуетилась Аня. — Дайте хоть дитё накормить.

— Одно другому не мешает, — дипломатически успокоил Аню профессор Попов. — Мы будем чай пить и беседовать. К тому же, первый чайник уже поспел! А господа с «Царицына» любезно поделились с нами прекрасными бисквитами. Вы как к бисквитам относитесь, Катенька?

— Хорошо, — кивнула Катя.

— Прекрасно! К тому же, если ребёнок будет рассказывать и есть, Виктор Иванович ничего не пропустит в своих записях.