Свиток 1. Волшебный меч

Так что сволочь Ортай опять меня провел. Пока он составлял икебаны из покойников, я, с трудом понимая, что делаю, выпучив от ужаса глаза и пытаясь не сблевать в открытые раны, изображал из себя военно-полевого хирурга.

И уж можете мне поверить — я на это не сам подписался. Скорее даже наоборот. Но сколько я не отнекивался отсутствием подходящих препаратов и неблагоприятным расположением звезд, больше этим заниматься было некому. На Ортае — исполнение погребальных церемоний, а больше шаманов рядом нету.

Вздохнул я чуть свободнее, когда узнал, что, в принципе, вояки и сами могут позаботиться о своих ранах. Это вроде даже входило в программу их обучения. На мне же лежала комплексная противодуховая защита. Потому как, известное дело, стоит духам только увидеть доступ в человеческое тело сквозь порванную кожу и прорезанное мясо, они так и норовят забраться в человечье нутро и всячески там набедокурить.

Мои приемы борьбы с духами изрядно удивили Мсоя и товарищей. Я потребовал промывать раны только кипяченой водой (остывшей, естественно), а также предварительно прокипятить бронзовую иглу и нитки, которыми они взялись зашивать свои раны, и ошпарить кипятком полотно, пошедшее на перевязку. В качестве утешения я спел им «Восьмиклассницу», «Ты ж менэ пидманула» и «Вот пуля просвистела…» над кипящим котелком, а завязывая раны, использовал особо мощное магическое средство, мурлыкая «ля-ля-ля» на мотивы «Йелло субмарин» и «Йестедей».

Вот только одна беда. Прикидываться шаманом это одно, а вот реально заботиться о раненых — уже совсем другое. Поэтому на робкие вопросы о прогнозах на ближайшее будущее приходилось лишь разводить руками и честно врать, что все теперь зависит от самих больных и их защитных амулетов. Поскольку духи верблюжатников, разъезжающих на демонах, очень сильны и опасны и справиться с ними дано только очень мощному шаманству. На мое счастье, раны были не такие уж серьезные. Парочку вояк, получивших копье в брюхо и топором по голове, Мсой добил сразу, кажется, это входило в его обязанности командующего, — добивать безнадежных раненых.

Остальные раны были в основном резано-колотые, причем в мягкие ткани, ни кости, ни сухожилия не пострадали. (Насколько я вообще мог судить.)

Вот чем хорошо острое металлическое оружие — раны остаются относительно чистые и аккуратные по сравнению с теми, что наносятся каменными или деревянными аналогами. Конечно, тоже не сахар. Но, насколько я помнил, обожженный наконечник деревянного кола не столько прокалывал, сколько прорывал кожу и плоть. А про жуткие раны, которые наносили каменный топор или дубина, крушащие черепа или вырывающие куски мяса из тела и дробящие кости, даже говорить было жутко.

Еще одной большой удачей было то, что у вояк имелся набор «травок первой необходимости». Одну из которых я с ходу опознал по запаху. Та самая, которой меня лечил шаман, а потом я — Лга’нхи. Еще один корешок, если его пожевать, давал легкий наркотический эффект и использовался в качестве обезболивающего. Я сам испытал его, когда Мсой зашивал мне спину. Не сказать, что не было больно. Просто боль чувствовалась как-то более тупо и отстраненно… Сквозь эту тупость я подумал, что все-таки придется, наверное, всерьез заняться изучением местной фармакологии и фитотерапии. Поскольку пребывая на должности шамана, трудно отнекаться от подобных обязанностей.

Следующие дни мы сидели на месте, зализывая раны и думая, как жить дальше. Лга’нхи с одним из носильщиков пошел по свежему следу вражеского отряда в надежде узнать, откуда они взялись и ждут ли нас впереди аналогичные неприятности. Второго носильщика отправили назад с донесением о печальном начале нашей экспедиции. Мсой строжил своих вояк, объясняя, что они делали не так и почему это плохо. Я поддакивал ему в свободное от забот время, заодно рекламируя достоинства своего протазана и хвастаясь, как стащил своего противника, зацепив крючком. А заодно подкидывая идеи о встрече врага в плотном строю на выставленные длинные копья, и даже изобразил ему палочкой на земле, что такое каре (опять же в моем понимании). Подбросил идею о первом ряде, стоящем на колене, втором… третьем… На что Мсой логично спросил — где ему взять столько воинов? Мне осталось только развести руками.

Так же, как я разводил руками при «лечении» раненых. Собственно, все лечение сводилось к жеванию горькой травки, с последующим выплевыванием приготовленного препарата на свежую рану, перевязками и вокальными упражнениями. Хорошо, хоть тут никто не ждал от меня ни безупречного вокала, ни стопроцентного выздоровления. Благо насчет последнего народ знал, что умереть можно даже от простой царапины, и даже опытный шаман тут бывает бессилен. А в первом случае, кажется, даже радовались, когда мой голос звучал особенно противно и мерзко, уверенные, что это-то и отпугивает духов.

Почти все время во рту у меня стояла непроходимая горечь. Уверен, горечь была от жевания травки, а не от своей бесполезности и происходящего из этого факта отчаяния. Впервые чьи-то жизни зависели от моих умений и знаний. Впервые мои ошибки или успехи имели такую высокую цену. Плохо написать картину, выкрутить горшок или слепить модель — это удар по самолюбию, ну или по кошельку, не более… А вот не справиться с лечением — это чья-то смерть. Нет, не «чья-то», а конкретного парня, которого ты знаешь уже несколько дней, а то и недель, с кем делил пищу у костра и тяготы пути, перебрасывался шуточками, переругивался и обменивался байками… Угнетает одна только мысль о том, что не справишься. Но надо делать довольную и беззаботную рожу, чтобы пациент не умер от страха при виде безнадеги на лице «доктора». Да. Надо срочно учиться.

Я попробовал втянуть Ортая в медицинские беседы. Но, как я понял, он с медициной тоже не дружил. Его уделом были гадания, звезды и амулеты. Он мог предсказать идеальное время для посевов, вызнать у духов время поворота светового дня с зимы на лето и обратно, сотворить особо мощные защитные амулеты и даже предсказать погоду на завтра… С таким кругом забот ему было не до какого-то там банального лечения, бывшего суть прерогативой простых и незамысловатых шаманов вроде меня.

Пришлось просить Осакат и ее служанку поискать лечебно-плевательную травку, мол, «Надо обновить запас». Они довольно быстро натаскали мне целый ворох. Травка оказалась довольно известной и распространенной. Вроде подорожника или ромашки в средней полосе России. Забросил удочку еще и насчет обезболивающих корешков. Тоже притащили. Причем ободранные от «вершков». Ан фигушки. Так я никогда не узнаю, как выглядит растение. Пришлось делать заказ на полный гербарий, мотивируя это темными шаманскими надобностями… Потом попробовал сделать заказ на валерьянку, первое, что пришло мне в голову. Вы когда-нибудь пытались объяснить на пальцах, как пахнет валерьянка? И не пробуйте. Я-то уже Дебил, мне можно. А вам надо беречь свою репутацию.

Пришлось просто велеть девчонкам и свободным от забот воинам и носильщикам тащить ко мне все известные им полезные травки, мол, я сам выберу нужные. А получив образцы, осторожненько выспрашивать, что это и от чего помогает… Образцы завертывал в куски материи, на которые наносил волшебные руны, разведенной в перетопленном жиру из верблюжьего горба цветной глиной. Что вызывало особенно большое почтение у окружающих и тайную зависть Ортая.

Так началось мое обучение первобытной медицине.

Может, благодаря дезинфекции, может — травкам, а может — просто крепкому здоровью пациентов, но все мои больные шли на поправку. Ни одного случая заражения и гангрены, которой я так опасался. Так что последние пару дней я пребывал в более чем превосходном расположении духа. Естественно, это не могло остаться безнаказанным. Особенно когда рядом моя дорогая названая сестренка и исчадье ада по совместительству — Осакат.

Я как раз сидел и разбирал свою добычу, которой у меня оказалось больше всех. Поскольку, по логике моих сотоварищей, доспехи и оружие всадника принадлежали убившему его Мсою, а вот седло и притороченные к нему тючки с барахлом — мне, суровому победителю верблюда. Поначалу я особо не интересовался этой своей добычей — был слишком занят лечением. Но сейчас, когда больные шли на поправку, было сложно удержаться и не покопаться в награбленном. Естественно, рядом паслась Осакат с подружкой, буквально выхватывающие у меня из рук каждую вещь, которую я не прятал от них за спину. Что может быть интереснее для двух девчонок, чем покопаться в награбленной добыче? Только милый щебет, болтовня и ценные указания по ее распределению.

Вояка, которого завалил Мсой, явно был не из бедных. В его седельных тюках чего только не было. Не было самого важного — запасного верблюда, который бы мог тащить все это вместо меня, поскольку барахла на нем было навешано центнера полтора, а то и два. Пивасик по сравнению с этим воякой явно двигался налегке.

Больше половины всего груза была еда — какая-то крупа, напоминающая пшенку, и сушенное до каменного состояния мясо. Ни девчонки, ни Ортай, тоже ошивавшийся рядом, крупу не опознали. А на мое предложение попробовать сварить из нее кашу, ответили опасениями, что подобная пища может кишеть враждебными духами… и потому — ну ее на фиг.

На фиг вас, опасливые вы мои! Как подаренные бронзулетки на шею вешать да халаты мерить, так никакие духи не страшны. А как кашу мне варить, так сразу бдительность проснулась! Вот вам, засранки малолетние, новый фирменный котелок, живо за водой, и чтобы через десять минут вода кипела! А боитесь духов — вот вам в нагрузку волшебно-профилактическое «ля-ля-ля» на мотив «В траве сидел кузнечик». О!!! Как вы завываете, таким пением глистов выводить можно, где уж тут духам устоять!

А мы пока углубимся в следующий тюк… Опять какие-то тряпки… Вывалим в сторону, пусть Осакат, царственным движением отправившая служанку-подружку варить кашу, в них копается… Прынцесса фигова!

— Чего ты сказала?!?! — От слов Осакат появилось ощущение, что меня вдруг верблюд лягнул.

— Говорю, эта рубаха как раз твоей жене подойдет. Смотри, какая большая!

— Какой жене?

— Ты что, Дебил? Улоскат, конечно… Ты же ей сам межевые столбы отдал… Забыл, что ли?

— Так это же ты мне сказала столбы отдать… (Вот ведь, гадина, — так меня подставила.)

— Ну конечно! Ты ведь уезжаешь… А раз ей при всех цепь свою надел, вот пусть она столбы поставит и начнет поле пахать, я еще велела твою мотыгу и семена ей передать… А ты приедешь и урожай уберешь. Вам на всю зиму еды хватит. И не придется эти вон, — она ткнула пальцем в мешки с крупой, — в Крепость тащить… Улоскат ведь много есть придется, раз она ребеночка ждет. Так что ты не переживай, будет у вас еда. Всем троим хватит. А это непонятное зерно лучше высыпи.

(…Вас когда-нибудь били пыльным мешком по голове? А два раза подряд??)

— Ребеночка???

— Конечно. А иначе, чего тебе эту старуху в жены брать? — уставилась она на меня, демонстративно наивным взором. — Ты же такой большой человек. Шаман! Ты бы любую мог посватать… Вон Линсат, — указала она мне на свою стройную миловидную подружку, возящуюся возле котелка. — Она и рода хорошего, племянница Ортая. И в возраст как раз входит, этой осенью ее замуж отдавать будут. Ортай ей в приданое мотыгу, топор, два котла, семь бронзовых чаш и стадо коз дает. Она бы за тебя с радостью пошла, хоть ты и странный. — Линсат оторвала свой взор от котелка, зазывно так стрельнула глазками и согласно кивнула мордочкой, мол… — «А как же, с радостью, только свистни… Ой, извините, уже поздно, — занятый вы дяденька. Обломитесь, не видать вам ни топора, ни мотыги, ни стада коз, ни маво юнаго телу».