Свиток 1. Волшебный меч

Больше Накай старался не попадаться мне на глаза, и охрана тоже предпочитала держаться в отдалении. Вот только не уверен, что Лга’нхи вообще понял, что это я ради него старался. Дылда неблагодарная!

И вот мы пришли в очередную Крепость. На мордуйскую она походила не только названием, но и размерами, и особенностями архитектуры. Те же самые унылые каменно-саманные домики, покрытые соломой. Такие же плетни из лозы и сложенные из камней невысокие заборчики… И такой же дворец-сарай, что и у Мордуя.

Принимали нас вполне себе хорошо. Без особой ласки и дружелюбия, но с уважительной предупредительностью. Благо Ортай всю дорогу расписывал крутизну Лга’нхи, мои шаманские достижения на поприще войн в потустороннем мире и ту великую помощь, которую оказал нам Мордуй. Кажется, я даже слышал, что мое волшебное копье будет охотиться за моими врагами даже после моей смерти, благодаря символам, начертанным на нем, естественно, именно в мастерских Олидики. Последнее подчеркивалось неоднократно.

Вот даже не знаю — говорить ему за это спасибо или нет. Не уверен, что он пекся о моем благе, рассказывая эту ложь.

Впрочем, и моя невинная шалость с носом Накая сыграла свою роль, вылив немало водицы на мельницу авторитета простых ребят из Олидики. Только вот после этого от меня все, даже наши, не говоря уж о иратугцах, старались держаться подальше и общались с опаской, словно с ядовитой змеей. Кажется, я все-таки перестарался.

Естественно, местный пахан по имени Виксай дал пир в нашу честь и одарил подарками.

В качестве подарков шла та самая цветная ткань, одежду из которой я отметил на Осакат еще в самую первую нашу встречу (как же давно, кажется, это было). Как мне пояснили, тайна окраски этой ткани была страшным военным секретом местных шаманов, и больше никто в окрестных царствах ничего подобного сделать не мог. Так что подарки нам были сделаны действительно царские.

Мы вроде тоже отдарились неплохо. Ортай преподносил Виксаю и его лучшим воинам оружие и бронзовые висюльки. А я выделил из добычи несколько чаш и котелков, особенно подчеркнув, к большому удовольствию Ортая, происхождение данной посуды, и вполне себе тонко намекнул, что у верблюжатников такой еще много. Всего-то и делов, сходить, убить и взять. Кажется, Виксай серьезно заинтересовался…

Виксай, кстати, понравился мне куда больше Мордуя. Честное, открытое лицо и повадки гуляки-воина импонировали куда больше хитрожопости политика Мордуя. И пивко у него было вполне себе забористым, и угощение славное. Только, боюсь, из-за этого самого пивка мы и вляпались в очередные проблемы.

Все начиналось чинно и благородно. Приветственные речи, ответные речи благодарности, обмен подарками, жареный барашек, каша, пиво, похвальбы, пиво, пение былин, пиво, воинские игры, пиво, «ты меня уважаешь?», пиво, «да кто ты такой?», пиво…

Как я понял, на пирах Викса — это было нормальным явлением. Если у Мордуя в особой чести были шаманы и мудрецы, Викса более уважал вояк и охотников. Так что едва только пир перешел рубикон между чинной благопристойностью и искренним весельем, сидящие за столами дюжие вояки пошли мериться пиписьками. Все без удержу хвастались своими подвигами и свершениями. Кто-то там завалил горного козла, забравшись на какую-то местную Джомолунгму, а кто-то изловил оленя голыми руками, бегая за ним по просторной долине. А я! А я-я-я!!! Я дрался с воинами соседнего царства и, завалив их вождя, добыл вот этот доспех! Вот! А этот кинжал видишь? Вот этим вот кинжалом я лично зарезал… Хвастались, как малые дети новыми игрушками. Потом пошли показывать удаль молодецкую — армрестлинг, борьба, кто дальше кинет камень, дальше прыгнет, кто поднимет бочку с пивом… Детский сад, короче. Я сидел и взирал на это с благодушием старого и мудрого Акеллы, наблюдающего щенячьи бои со скалы Совета, даже не подозревая, какая беда подкрадывается ко мне с фланга. И вот — начали петь былины. Причем не абы какие, а воспевающие подвиги каждого конкретного бойца за столом… И тут я почувствовал, как кто-то тихонечко попихивает меня локтем. Вернее, это Лга’нхи казалось, что он тихонечко попихивает. Я-то был уверен, что мне снова пытаются переломать ребра.

Чего тебе надобно, старче? Так… глаза пылают, рожа хмуро-недовольная… Чего-то он от меня хочет… Чего??? А! Ну, конечно же, в мои обязанности шамана входит воспевание подвигов лучших воинов нашего племени. И мне еще повезло, что лучший воин нашего племени попутно является еще и единственным. Одна только беда — не умею я петь!

В смысле, былины эти ихние. Нет, не подумайте, что там требуется какой-то сверхсложный вокал. Обычно былина занудно поется на одной-двух нотах. Но вот местная поэзия отличается какой-то особенной выкрученностью и, не побоюсь этого слова, извращенностью. Каждое слово должно сопровождаться разными украшающими завитушками и завирушками. По-человечески ничего сказать нельзя, а надо выкрутить да извратиться, подобрав немыслимые эпитеты к банальнейшим вещам. И излагается все это длинными, наподобие гомеровских, строфами.

Мой мозг, честно говоря, не был способен запомнить ни одну балладу, даже хрестоматийную «про Ска’гтаху, убийцу тигров» — наиболее популярный шлягер, исполнявшийся в нашем племени по каждому случаю и даже без такового. Видно, к такому изложению надо привыкать с самого детства, находя особую прелесть в разгадывании шарад и загадок, таящихся за каждым эпитетом. Лично я вечно путался в «длинноразящих стремительнобыстрых и кровавоалчущих древесного брата рогах» и «гибельнесущих, громоубойных, смертьнавлекающих братств веревки и камня». Блин! Ну скажи ты просто — «ткнул копьем» или «хрякнул кистенем», фигли извращаться? Но местные простоту не ценили, а жаждали словесных красивостей. И в данный момент жаждали их от меня.

Встал…

— Дело в следующем, граждане… — начал я предварительное вступление, раздумывая, чего же дальше делать. Публика недовольно заерзала — она не торжественного доклада желала, а концерта. — Петь я вам не буду! — честно предупредил я публику. — Ибо через пение осуществляется моя магия, и пускать ее в ход без серьезной причины — это как подпалить дом, чтобы погреться. Тыщи мильенов убитых и покалеченных духов и демонов вам это подтвердят! (Похоже, публика заинтересовалась, по крайней мере, я смог ее заинтриговать.)

Чего же им, блин, соврать? Про последнюю битву с верблюжатниками уже спел Ортай. Правда, сволочь такая, особо выделил героизм своих вояк. Но это и понятно — рекламировать своих его прямая обязанность как шамана племени. Про нас с Лга’нхи он упомянул вкратце между делом, мол, «тоже присутствовали и даже, кажется, подрались… может с врагами, может, между собой по пьяни… теперь уже и не вспомнишь». Короче, все, как у нас, пока союзники дрались, эти русские тоже что-то делали… Впрочем, ладно. На то он и язык, чтобы перебалтывать конкурентов.

Одно хреново, мне с Ортаем в болтовне… в смысле — в пении былин, не сравниться. И если я начну описывать ту же историю, получится блекло и невыразительно. Репутации Лга’нхи будет нанесен урон. А он, вон, и так сидит с рожей каменного истукана и ревниво так на всех посматривает. Его можно понять, репутация и слава тут, пожалуй, единственные богатства, которые можно накопить. Так что, если рядом восхваляют другого и обходят стороной тебя, это хуже, чем если бы другой за тебя зарплату получил. Это не просто потеря — это позор!

— Поэтому я вам просто расскажу, — продолжил я, нащупав нить и начало повествования. — И все сказанное мной будет чистая правда, ибо ни одного слова красивых преувеличений вы от меня не услышите. Значит, дело было так. Вышел, значитца, Великий Вождь Лга’нхи во чисто поле звать подлых верблюжатников на битву жестокую. Но устрашились вороги злобные, попрятались по кустам, разбежались по норкам и оврагам, ибо страшен Великий Вождь Лга’нхи во гневе…

Дальше последовал «максимально честный» рассказ о том, как Лга’нхи гонялся по всей степи за армиями верблюжатников, а они, в страхе и ужасе, удирали от него, избегая честной битвы. И обиделся он на них за это, и попросил совета… естественно, у мудрого меня. Мудрый я, между делом, сбегал до вражеского лагеря, разделся и голышом залез в озеро, сделав вид, что купаюсь, дабы толпы местных отморозков не слишком-то пугались моего грозного и воинственного вида и приняли за своего. Потом я голыми руками замочил верблюжьего всадника, наивно купившегося на мою хитрость, надел его одежду и сел на речном бережку, подманивая врага. (…И не фиг так радоваться. Подумаешь, какого-то там верблюжатника замочил, — мелочь какая… Не обо мне сказка, а о Великом Вожде Лга’нхи. Вот слушайте, что дальше-то было.) Ведь Великого и Ужасного Вождя Лга’нхи мудрый я закопал рядом в землю, дабы робкие враги, не видя в пределах горизонта сие воплощение Ужаса и Своих Ночных Кошмаров, осмелели и выползли из уютных захоронок на свет божий. (Что именно привлекло полчища агрессоров именно к моей скромной персоне, я уточнять не стал. Их былины были переполнены еще не такими роялями и несуразностями.) Ну, короче, подступили полчища супостатов ко мне, а тут Лга’нхи как выскочит, как выпрыгнет, полетели клочки по закоулочкам… Этому он, значит, с ходу — хрясь!!. Тому — бац. Тем пятнадцати, что справа стояли, — хрясь-хрясь-хрясь… Слева ваще океан трупов и гора крови. А когда еще несчетное количество врагов набежало, он, значит, хватает свое копье, и тада-а-ах!!! Тут бы верблюжатникам и конец пришел, он бы их всех поголовно убил бы и съел, да злобные вороги предательским путем (а как же иначе) уязвили меня прям по яй… в ногу. Ясно дело, что Великий и Ужасный по такому случаю свернул банкет, разделавшись по-быстрому только с застрявшими в пределах действия его копья супостатами, подхватил меня и скрылся в Степи… Ну а я, ни много ни мало, нашаманил ночь, под покровом которой мы и ушли от врагов, утащив с собой безразмерную добычу. Вот так все оно и было! Честно-честно. Не верите мне, спросите у Лга’нхи, он тоже там был, мед-пиво… в смысле, кровь вражью лил, аж по рукам текло… а по яйцам попало почему-то мне. Занавес!

Вот врать не буду, особых восторгов я не вызвал. Увы, новаторские формы искусства весьма неохотно принимаются косной по своей натуре публикой. Это сейчас за картины импрессионистов сумасшедшие деньги платят, а по-первоначалу их создателей считали придурками и бездарностями. Увы, Мы — великие революционеры в искусстве, всегда подвергаемся нападкам и гонениям…

Хотя, думаю, мне определенно удалось стать некой сенсацией вечера благодаря своей оригинальной и неповторимой манере подачи информации. Не пытаясь соревноваться в «красивостях», я попытался взять закрученностью сюжета.

Потому как большинство местных былин излагало историю типа «пошел, дал по роже, обчистил карманы, вернулся». А чтобы скрыть примитивность истории, вероятно, и вставляли все это «пышнонадутое поносословесное языказамотание в узел». У меня же повествование проходило через множество поворотов и коленцев, имело кучу интриг и хитрых уловок, типа купания в озере, закапывания в землю и нашаманивание ночи, под покровом которой… По сравнению с местными историями оно тянуло на «Войну и мир».