Огнем и мечом

– Надо уходить! – озвучил мелькнувшую у меня мысль Фран.

– Ты что, видишь куда?! – рявкает на него Харакаш. – Самый простой для нас способ – это добраться до той твари, что их всех оживила! Алебардисты, хватит щелкать хлебалом, бейте в хлебало противника!

Первая паника проходит. Взятый в кольцо наш отряд стоит, успешно отражая атаку оживших мертвецов. Алебардисты обрушивают на головы наших противников широкие секироподобные лезвия.

И все идет хорошо до того момента, пока с левой стороны вдруг не образуется брешь. Я успела только разглядеть, что один из храмовников вдруг исчез среди не стройных, но очень плотных рядов противника. А после этого наш отряд разбился на две части, разрезанный вломившимися в образовавшуюся прореху мертвецами.

– Держаться рядом, не расходиться! – кричат на два голоса офицер и мастер меча, но уже поздно.

Теперь мне видно гораздо больше, потому как я стала намного ближе к линии боя. И сразу стало понятно, как именно прорвали нашу оборону: нечувствительные к боли и лишенные всякого инстинкта самосохранения мертвецы пытались вырывать щиты у своих противников, а так как щиты храмовников по сути своей обладали физической плотностью, крепясь к руке чуть ли не намертво, при прикладывании достаточных усилий вырывался не щит из рук, а человек из строя… Именно это мне только что продемонстрировали на одном из храмовников, что остался во второй, меньшей половине отряда.

Я крутила головой, ощущая свою беспомощность. Меньше чем за тридцать ударов сердца я увидела, как погибли два храмовника и четыре алебардиста, которых после исчезновения защиты просто выдернули из строя следом.

Это все я, это моя вина! Харакаш предупреждал, что мы будем не готовы к встрече с мертвецами! Но разве я могла знать, что их будет так много? Что за чудовищная сила способна оживить такое количество людей?!

Прямо напротив себя я вижу какое-то особенно активное шевеление. А потом с полузадавленным криком отшатываюсь назад. Как раз вовремя – стоящего передо мной храмовника вытягивают за щит из строя. Он тут же «гасит» его, освобождаясь и, казалось бы, возвращаясь в линию, но спустя мгновение на него прыгает, напарываясь животом на меч, один из мертвяков, отчего храмовник мешкает. В этот же миг мощный удар стальным шипом пробивает шлем, завершая земной путь служителя Ордена. Уже однажды убитый мною здоровяк выдергивает секиру из тела и на обратном ходу бьет меня в корпус лезвием.

– Эва! – Голос мастера меча звучит откуда-то издалека, растягиваясь в пространстве. Меня отшвыривает назад, и я не падаю только благодаря тому, что врезаюсь во Франа, который ухитряется не только устоять на ногах, но и, подставив мне плечо под спину, подтолкнуть обратно, ставя на ноги.

Я вижу, как образовавшуюся брешь перекрывает синее, покрытое пятнами крови пончо, и опускаю взгляд на свое тело, не понимая, почему я еще жива.

На кирасе отчетливо заметна длинная вмятина. Удивительно, но даже с таким чудовищным ударом моя кираса смогла справиться. Не то чтобы я очень сомневалась в силе «мифрила» своих дальних родственников, но…

– Алебарды! – рявкает островитянин, но я вижу, что помочь ему некому. А еще вижу лежащее под ногами древко, в которое тут же вцепляюсь, подтягивая оружие к себе. Бросив короткий взгляд в обе стороны, я пытаюсь скопировать то, как действуют пехотинцы, и понимаю, что хотя бы тут габариты верзилы с секирой играют на руку мне, а не ему.

Мастер меча, чуть отступив, бросает быстрый взгляд за спину и, видя меня, снова обращает внимание на противника.

– Стой за спиной и бей в голову, как копьем, не надо пытаться его зарубить!

Алебарда оттягивает руки вниз, я выставляю правую ногу вперед, перехватываю древко и упираю его пяту в собственное бедро, а потом, поймав нужный момент, выпрямляю руки, делая шаг вперед.

– Почти! – кричит мне Харакаш, но я и сама вижу, что только «почти». В другой ситуации я бы сказала, что для первого раза это было неплохо и прошедшее вскользь навершие, вспоровшее щеку и оторвавшее большую часть уха, тому подтверждение, но сейчас…

Я собираюсь с силами, островитянин в это время ухитряется зацепить левую руку противника, сильно повредив запястье. Здоровяк перехватывает секиру ближе к лезвию здоровой рукой и бросается вперед, просто сметая мастера меча в сторону покалеченной конечностью. Я вижу, как мне в бок летит острый шип, слышу скрежет и звонкий щелчок, а потом меня отбрасывает в сторону, словно игрушку, и я ударяюсь головой о чью-то спину.

Помутневший взгляд выхватывает из ярких вспышек идущего ко мне гиганта, который вдруг падает, словно подрубленный. Над ним возникает силуэт человека, одетого в синие одежды.

Харакаш!

Мир вокруг качнулся раз, другой. Чьи-то руки подняли меня, поставили на ноги. С трудом удерживая равновесие, я пытаюсь подобрать упавшую алебарду и, вцепившись в древко, поднимаю взгляд. И в просвете между атакующими вижу Ее.

Женщина, которой тут явно не место, одетая в легкое, открытое всем ветрам платье, кутается в дорогой, подбитый черным мехом длинный плащ явно с чужого плеча, сжимая его рукой на груди. Ее лицо испещрено рисунками, а вторая рука протянута в нашу сторону, скрюченная, как ветвь старого дерева. Мой мозг запечатлевает ее образ, будто выжигая в памяти. Мне хватает одного взгляда, чтобы понять, кто это и что именно она делает.

– Харакаш, это ОНА! – Островитянин, нанося два быстрых удара топорами в открытое лицо поверженного врага, оборачивается на мой крик. В этот момент я вижу, как бегущий мимо него мертвец, держащий в руке копье с обломанным древком, останавливается, разворачивается и, сделав небольшой замах, пробивает им спину Харакаша насквозь.

Рядом со мной кто-то падает, непонятно, свой или чужой, но я не могу оторвать взгляда от происходящего, чувствуя, как горло дерет от крика.

Окровавленное острие копья выходит из груди островитянина, тот, словно не ощущая удара, оборачивается, взмахивая топором, и проламывает мертвецу голову.

И медленно заваливается на бок, скрываясь за наступающими на нас с новой силой ожившими.

Я чувствую, как внутри меня напрягается и дрожит, неровно колеблясь, струна, откликаясь на чье-то присутствие. А потом за спинами мертвяков в воздух взметаются, словно свитые из грозовой тучи, щупальца, раскидывая их в стороны. Перед остатками нашего строя, чуть-чуть недоставая до земли, образуется иссиня-черный, неправильной изменчивой формы шар. Он висит на месте лишь мгновение, чтобы потом, расплывшись облаком и выпустив десятки новых щупалец, броситься в сторону, разрывая на части всех попавшихся на пути мертвецов. Броситься туда, где стоит заклинательница.

Я, не раздумывая, бегу за ним следом, не обращая внимания на резкую боль в боку.

Мертвые, разом забыв про пехоту, создают настоящую стену из своих тел, отчего путь ставшего похожим на чудовищного осьминога шара напоминает борозду от плуга.

Торможу я лишь тогда, когда чернильное облако останавливается, вцепившись своими щупальцами в невидимый глазу кокон вокруг женщины. Задыхаясь от боли под ребрами, я падаю на колени, упираясь руками в землю, и смотрю, как облако неторопливо обволакивает невидимую преграду, пряча стоящую внутри женщину от наших глаз. А через десяток ударов сердца я слышу тонкий женский вскрик.

Сотканное из грозовой тучи нечто снова приобретает свою зыбкую и нечеткую форму, и на землю падает женское тело, испещренное зияющими ранами.

В этот же миг все мертвые, что как-то еще пытались двигаться, замирают, и на этот раз – навсегда.

Медленно, словно опускающийся на траву рассветный туман, облако ложится на землю, вытягиваясь и меняясь, пока передо мной не оказывается знакомое лицо.

На губах островитянина застыла полуулыбка, а глаза плотно закрыты. Кажется, что он всего лишь крепко уснул, но сквозная рана в груди, там, где должно быть сердце, с торчащим из нее обломком копья не оставляет никаких иллюзий.

Мы победили.

Но мой наставник, друг и брат мертв.

И это – моя вина.

Глава 16
О мести, девичьей чести и овцах

Как мне потом пересказал Альвин со слов находившихся рядом солдат, я просто легла на землю рядом с островитянином, прямо на останки чужих тел, и сказала, что очень устала.

Он же сказал, что для меня и Харакаша сделали носилки из алебард и тут же снятых сюркотт, и храмовники, превратив ближайший шатер в полевой лазарет и одновременно покойницкую, поставили рядом с телом островитянина караул. Сказал, что когда с меня сняли кирасу, то там было столько крови, что никто не знал, почему я до этого момента вообще оставалась живой.

Смутившись, что явно чувствовалось по голосу, Альвин также сказал, что ответственный за мое раздевание и оказание мне всей возможной помощи храмовник вместе с остальными храмовниками, что видели защитницу веры без одежды, ждут, когда я смогу принять их для покаяния.

– А еще, – после непродолжительного молчания снова заговорил мой оруженосец, – пришло письмо из замка от короля. Я прочитал бы, но не могу открыть.

Он явно ждал моей реакции.

А я…

– Дай. – Я протянула руку, и он, встрепенувшись, вложил мне в ладонь запечатанный сургучом тубус. Мои пальцы кольнуло, перед глазами встал образ отца, который тут же истаял. Я наклонила ладонь, позволив пеналу из кожи скатиться на кровать. – Читай.

Осторожно сняв крышку, Альвин развернул сложенный пополам лист бумаги. Пробежал взглядом по строчкам, едва слышно вздохнул, потом поднял на меня глаза и вздрогнул, поняв, что я все это время смотрела на него.

– Читай, – с нажимом повторила я, и он подчинился:

Альвин снова набрал воздуха в грудь, но, дернув глазами из стороны в сторону, ничего не сказал.

– Читай до конца.

– Это конец. – Я встретилась взглядом со своим оруженосцем. Он, не выдержав, отвел взгляд и снова посмотрел на письмо:

«В столице отвратительная погода для прогулок, но отменная для рыбной ловли. Когда вы вернетесь, я предлагаю нам порыбачить на озере. Харакаш – прекрасный рыбак, главное, никогда не спрашивать его про острозубок».

– Теперь все.

– Хорошо.

Альвин аккуратно сложил письмо обратно в тубус, закрыл его крышкой и положил возле прикроватного столика.

Некоторое время мы сидели в тишине. Я, закрыв глаза, слушала звенящую пустоту в собственной голове. Альвин… наверное, тоже что-то слушал.

– Тебе надо больше есть, – прервал молчание мой оруженосец, выполнявший сейчас по совместительству не только роль телохранителя, но и няньки.

– Хорошо.

– Эва…

В дверь постучали. Альвин, поправив одеяло на кровати, подошел к двери и, приоткрыв ее, о чем-то тихо переговорил с пришедшим. Я не прислушивалась, мне было неинтересно.

Я думала о том, как именно граф Стефан должен умереть.

– Ваше высочество, храмовники… – Альвин обернулся ко мне от дверей, и я шевельнула кистью, лежащей поверх одеяла.

– Защитница, – сказали они отчетливо, но тихо, опускаясь перед кроватью на одно колено. Альвин вышел, прикрыв за собой дверь. Как и в прошлые разы, он следил, чтобы никто не подошел к двери в то время, пока я принимаю храмовников.