Дон Алехандро и его башня

— Ничего вы в безопасности не понимаете, — буркнул Оливарес. — Чтобы женщина удержала язык за зубами? Это что-то из разряда божественных чудес.

— Попросить ее пока не брать выходной и не появляться в Дахене, — предложил уже я. — За что мы ей выплатим набольшую надбавку.

Обсуждение свернулось само собой, потому что моя сигнальная паутина сообщила, что к нам кто-то приближается, поэтому я ринулся в башню, бросив:

— По дороге кто-то едет.

Оливарес пошел за мной, желая закончить разговор. Серхио от него не отстал. Там мы все вместе и ввалились в башню, сразу наткнувшись на Хосефу.

— Хосефа, хочешь прибавку к жалованию? — огорошил я ее вопросом.

— Спрашиваете, — хихикнула она. — Кто ж на такой вопрос ответит нет? Разве что дура какая?

Я решил, что это положительный ответ, потому что вряд ли Хосефа считает себя дурой, и предложил:

— Удваиваю жалование при условии, что ты не общаешься с родными никоим образом и не ходишь в Дахену.

— Это зачем такое?

— Затем, что, если ты кому проболтаешься о гостящей у нас донне, убьют и тебя, и ее, — пояснил я. — А я не хочу вас терять.

— А долго так сидеть?

Но этот вопрос мог ответить только Оливарес. Он и ответил:

— В течение недели решится.

— Неделю посидеть тут можно, — решила Хосефа. — Что меня тянет в Дахену? Да ничего там интересного нет. Но нужно смотреть, чтобы донну никто посторонний не увидел. За себя я отвечаю — я никому не полсловечка, а вот за донну уже нет.

Лицо, о появлении которого сигнализировала моя сеть, уже благополучно проследовало по дороге и вышло из зоны действия чар, то есть увы, ехало совсем не к нам, чтобы сообщить, что все благополучно разрешилось. Впрочем, для экстренных сообщений у Оливареса был почтовый артефакт, парный к такому же у Карраскильи. Предмет чародейской гордости, жутко дорогое устройство, в которое входила только небольшая полоска бумаги. Зато перемещение было мгновенным и о приходе оповещал сигнал. Это я знал исключительно по рассказу проклятийника, потому как артефакт при мне еще ни разу не срабатывал. Но особо полезным он мне не казался, потому что я был уверен, что сообщение на него придет только в случае положительного исхода, при отрицательном Карраскилья будет спасать свою шкуру.

Собственно, я уверен, что, планируя заменить Рамиро на меня, эти два чародея, Оливарес и Карраскилья, как раз и занимались собственным спасением, потому что наверняка где-то по своей или королевской воле вошли в конфликт с младшим принцем. Очень уж характерная рожа была у Оливареса, когда он говорил про Рамиро. Не думаю, что чародеев так уж пугали наклонности принца, поскольку сами они чужую жизнь не слишком уважали.

Преследуемый этими безрадостными мыслями, я автоматически прошел на кухню, вытащил корзину с любезно выкопанной вчера Сильвией картошкой и принялся ее мрачно чистить. Душа требовала успокоения, а эти клубни на развод не подойдут, слишком молодые. Не ждать же, пока они высохнут и станут не то чтобы непригодны для использования, но однозначно для жарки не подойдут? Пюре — тоже хорошая тема, но не сейчас. Сейчас душа требовала именно жареной картошки. Стресс зажевать от общения с проклятийником.

— Ты это собираешься есть? — мрачно спросил проследовавший за мной Оливарес. — Совсем с ума сошел?

— Я вам предлагать не буду, — пообещал я. — И без того желающих хватает.

— Сангреларские растения вредны для здоровья.

— В этих нет чародейской энергии.

— Все равно, на себе экспериментировать нельзя. Ты важен для страны.

— Я не экспериментирую, а пользуюсь опытом предков.

Оливарес наклонился ко мне и прошептал так тихо, чтобы Хосефа не слышала:

— То есть твой прежний учитель это ел?

— Можно и так сказать, — согласился я, вспоминая всех моих прежних учителей и преподавателей. Никто из них не испытывал отвращения к картошке, насколько я помнил. — И не только он.

— Отчего он умер?

Вопрос можно было трактовать двояко, но учитывая время, которое прошло с момента моего попадания сюда, ответ был однозначен:

— От старости, дон Уго, от старости. И уж точно не от употребления картофеля.

— Ладно, — проворчал Оливарес, но тоже так, чтобы слышал только я, — вопрос с донной откладываем. Ей пока ничего не сообщаем.

— Если вы, дон Уго, предпримете в этом направлении не согласованные со мной шаги, то я на вас очень обижусь.

Смысл, который я вкладывал в слово «обижусь», Оливарес понял без дополнительных подсказок, но говорить, что я обнаглел, не стал. Он поморщился, придвинул к себе табуретку и сел напротив. Я встал, промыл нарезанные клубни, поставил сковороду с маслом на плиту и принялся резать картошку на мелкие ломтики.

Серхио, как завороженный, наблюдал за этим процессом.

— Дон Оливарес, у них нездоровый интерес к этому растению, — запричитала Хосефа, рассчитывая найти в проклятийнике поддержку. — Один раз попробовали — и все, зависимость.

— Просто получается вкусное и необычное блюдо, — пояснила вошедшая в кухню Исабель. — Дон Контрерас, вы же поделитесь с нами?

По прищуренным глазам Оливареса стало понятно, что ему пришла в голову страшная мысль: мы все здесь уже напрочь отравлены сангреларским растением и посему совершенно бесполезны для его целей.