Кровавый Гарри

Глава 27

Как все же магия меняет человека. Человек с ружьем — совсем не тот человек, что был безоружен. Меняется все, и отношение окружающих, они иначе смотрят, иначе относятся. Прислушиваются. Глядят по-всякому, кто с опаской, кто с уважением, а кто и с напускным безразличием. Но человек видит и чувствует сосредоточенную внимательность. Кем он был? Может быть кем-то, кого и без того уважали, а может и нет. И сам он меняется.

Магия — оружие. А еще положение, статус, адвокат и прокурор. Без магии слаб человек, в обычной драке самые сильные побеждаются небольшой группой тех кто лично слабее, но вместе представляют силу превосходящую одиночку. Достаточно троих. Если они не испугаются некоего силача, то и конец тому силачу. Их масса в совокупности больше, рук и ног больше. Главное — не бояться.

"Любопытно, — думал Максим, — каково было бы с рождения жить в мире, где человек не останавливается в росте, а с годами набирает все больший вес, крепость мышц и костей? Когда вам двадцать, и вы смотрите на всех как на равных вам в принципе, это одно. Но что если вы увидите людей ростом метром шесть, и весом в тонну? Что останется от вашей иллюзии равенства? А ведь они здесь все жили и живут именно так.

Магия создает мир где нет ощущения равенства, где все разумные с детства живут в принятии неравенства как данность."

Максиму пришла мысль об аналогии с джунглями, в той детской сказке о мальчике Маугли, в которой животные обладали разумом и речью, правилами и обычаями.

Маугли было непросто и легко одновременно. Непросто потому, что джунгли — мир в котором все поделено, всяк занимает свою нишу и не пускает в нее других. Если что — дерется насмерть, побеждает или погибает. Встроиться в тот мир было возможно только через кровь. Жить в нем — непрекращающееся испытание. Но в чем-то Маугли было легко. Обученный с детства, не знавший другой жизни человек чувствовал себя там словно рыба в воде. Ни малейших иллюзий о том кто есть кто. Маугли шел по джунглям и видел всякого таким каков тот есть на деле, без прикрас, без масок, без фальши. Вот стоит волк. Хищник. Хладнокровный убийца. Но он свой и потому не представляет опасности. А вот медведь, опасен, но если его не злить, то ничего и не будет. Вот леопард — лучше обойти его, если тот голоден. А здесь травоядные, их можно убивать и есть. Много, много кто обитает в джунглях, и каждый определяется сразу, и каждый сразу определяет тебя, выказывая это и своим поведением. Удобно.

"Мир магии и есть джунгли, — размышлял парень, — и нужно было обладать удивительной глупостью, чтобы не понимать это столь долго. Весь этот мир с неотвратимим упорством пытался встроить меня в себя, дать мне должное мне место, но я, как человек иного мира (если мне все это не приснилось), с самым глупым апломбом "человека образованного", с забитой всякой чушью головой, сопротивлялся тому, что здесь является самой жизнью, а значит, сопротивлялся жизни. Глупец. Мало того, я ведь еще все норовил сделать этот мир поудобнее привычному себе, изменить целый мир под свои представления вокруг себя. Подправить. Возможно ли быть дураком еще большим? Возможно. Но легче от того не становится."

Защита замка рухнула почти сразу как он нанес пару прощупывающих ударов. Отец обманул и хотел, чтобы Максим это видел. Ювелирная работа. Удивляло скорее то, что она вообще держалась, и парень рассмеялся от понимания своей роли. Перед кем была эта демонстрация, на кого рассчитана? Отец всегда лупил по двум зайцам, как минимум. Сейчас он показывал Максиму насколько тот ему уступал, показывал вассальным магам кто есть кто, и что он еще в силе. Показывал осажденным всю тщетность сопротивления, но еще что-то он показывал и самому себе.

— Молодец, Максим, погоди, — Половский стоял рядом, и, образно выражаясь, держал руку на пульсе, — сейчас их время, штурмовиков.

Максим и не думал спорить. Он представлял себя зверем, могучим, сильным, но очень глупым. "Недоинформированном" — мелькнула мысль. Потому — лучше побольше молчать, и делать вид, что поводка не существует.

"Делай что должно и будь что будет, правило весьма универсально. Но что же должно и что будет? Неведомо, пока посмотрим на штурмовиков так называемых".

При всем его внутреннем скепсисе, действие разворачивалось увлекательное, в чем-то даже красивое.

Нападавшие и защищавшиеся казались гурьбой мальчишек играющих в снежки. Столь комично они (в глазах Максима) обменивались заклинаниями.

— Собачья свалка, — произнёс вдруг Половский, — иного я и не ждал.

— Смешались в кучу кони, люди, — машинально отозвался Максим, — детский сад, штаны на лямках.

— Какие ещё кони? И причём здесь штаны? — Удивился Половский.

— Так…

— Нет, ну действительно, Максим Юрьевич, выглядит все это так, словно все пьяные донельзя. Никакой выучки сверх действий в тройках, максимум — четвёрках, вот вы, по своему армейскому опыту, что скажете? Взгляните только вон туда, — Половский указал на правый от них отряд магов, человек в тридцать, что отчаянно старались додавить всего шестерых защитников, — они больше мешают друг другу, и потеряли уже троих. Убрать половину, не меньше, и уже бы все закончили, да и без жертв с нашей стороны, скорее всего. А тут ударов словно градом сыпят, да все наспех, все не верно. Да даже мои парни, как и я, нигде не воевавшие, справились бы куда лучше и быстрее!

Максим мысленно усмехнулся. Указанный отряд и и впрямь казался откровенно бестолковым. Противник уверенно оборонялся от наскакивающих магов, легко выставляя щиты "елочкой", меняя позиции, заставляя бить по пустому и практически не отступая. Штурмующие же несли потери, кроме трех указанных погибших (и Максим сомневался, что его отец будет пытаться вернуть к жизни хоть кого-то), что изломанными окровавленными куклами валялись в траве, было ещё несколько серьёзно раненных.

— Почему мы не используем оружие? — Вырвался внезапный вопрос.

— Оружие? — С удивлением переспросил юноша.

— Ну да, оружие, — Максим решился все-таки занять себя давно интересующей темой, — почему все эти маги безоружны?

— Но ведь магия и есть оружие. — Недоуменно произнёс Половский.

— Это есть, верно. Как клыки и когти у тигра. Но мы ведь люди, юноша, не правда ли? Почему мы сражаемся как дикари, практически врукопашную? Как же цивилизация? У нас есть столько всего для комфортной жизни, наши предки столько всего изобрели, а оружия нет или почти нет. Война ведь двигатель прогресса, не правда ли?

— Признаюсь, не совсем понимаю о чем вы говорите, наследник.

— Ну как же, — нетерпеливо продолжил Максим, — где артефакты, усилители, броня, накопители, где это все? Я артефактов видел всего три штуки за последние месяцы. Почему они не у всех, или, хотя бы, не у многих?

— Да ведь это безумно дорого, наследник!

— Дорого? А жизнь не дорого? Лезть с голым пузом под раздирающие заклинания — не дорого?

— Дорого. Но артефакт уровня… да хоть как ваш посох, о котором я слышал, и которого сейчас нет с вами, к сожалению, вот он стоит больше такого замка со всем содержимым. Мало кому по карману. Да и как его использовать не имея достаточно сил?

— Поясните, Половский, теперь я вас не вполне понимаю. Что значит — недостаточно сил? Разве он не создан как раз для того, чтобы увеличивать недостающие силы?

— Теоретически да, возможно. Но зачем он тому, кто и с посохом будет слабее другого сильного бойца? Непременно отберут, убьют и отберут, а после продадут кому-нибудь из аристократии. Вот у вас есть артефакт, да не один, но вы, я имею в виду род Соболевых, способны защитить их. Но что делать тем, кому артефакт принесёт гибель, а и не спасение?

— Зачем же всем артефакт такой силы? Маги не равны, это понятно. Но что мешает простым магам, не аристократам, иметь что-то, что позволит увеличить возможности хоть в два раза?

Так а кто им будет делать? Может быть вы, Максим Юрьевич?

— При чем здесь я, Половский?

— Ну а кто согласится? Для создания артефакта, сиречь наделения неживого предмета свойствами для работы с магией — силушка нужна, да немалая. И взять её негде кроме как от себя оторвать. А подобные фокусы с магическим ядром только высшая знать и выдержит. И то… перед смертью обычно.

— Как — перед смертью?

— Ну, когда уже все равно. Тогда да, можно и о потомках подумать, да принести себя в жертву во славу рода. Да только кто потом артефакт этот отдаст чужому, за какие хочешь деньги? И кому я это все рассказывают, наследнику Соболевых? С вами все в порядке, Максим Юрьевич?

Максим смутился, но постарался не подать виду, выпустив нижнюю губу.

— Более чем, мой юный друг, более чем. Иногда нужно расслабить голову, вот и размышляю тогда как сейчас о чем-нибудь. В странном мире мы живём все-таки. В странном.

— О, смотрите, наследник, слева наши прорвались.

— Вижу.

— Теперь пойдёт резня. — Половский довольно осклабился, и его конь, почуяв настроение хозяина, что-то вхрапнул.

— И не жаль вам их?

— Кого?

— Ну тех кто в замке. Чисто по-человечески?

— Весёлый у вас нрав, наследник. Шутки любите. Это хорошо, и мне и людям моим по сердцу. Только привыкнуть надо немного.

— В каждой шутке, мой юный…. Ого! Что это?

Столь успешно развивающаяся атака на левом фланге быстро захлебнулась, какой-то из магов защитников ударил чем-то тяжёлым, превратив в кисель с полдюжины нападавших, отчего прочие рассыпались в стороны и начали отступать. Защитники их не преследовали, слишком мало их было, но они восстановили подобие линии, закрывая всю ширину предзамковой поляны.

— О, это и есть наша, то есть ваша цель, Максим Юрьевич. Ольга Мартынова, во всей красе.

— Ты её знаешь?

— Нет, не видел никогда раньше. Но больше некому, все просто.

— Ей всего двенадцать!

— Да, это мне известно.

— И девочка в двенадцать лет смогла нанести подобный удар?

— Мартыновы — высшая аристократия, что же здесь удивительного? Впрочем, вы правы, наверняка она опустошила свой резерв этой атакой, а если и нет, то ещё один подобный удар — и все. До завтра восстанавливаться. А завтра у неё уже не будет.

Максим вздрогнул. Приказ отца он помнил хорошо, даже слишком хорошо, чтобы стараться о нем не думать. Слова "принеси её сердце и голову" казались некой абстракцией, к реальности имеющей опосредованное отношение. Нет, он воспринял их серьёзно, слишком часто его учили верить сказанному, но представить себе это он не мог даже со всем накопленным багажом опыта и сновидений. Девочка в его представлении была… девочкой. Двенадцать лет. Косички, бантик в волосах. Что-то юное, доброе, наивное. Глядящее на мир большими глазами. Неиспорченное.

И ему, Максиму, вменялось уничтожить её. Изуродовать. Так было нужно для рода. Нужно его отцу. И что ему делать? Бунтовать?

Максим гнал от себя мысли о предстоящем, но они невольно возвращались. В конце-концов стал складываться некий компромисс, в его воображении, он надеялся выполнить приказ, но не убивать эту неизвестную ему Ольгу лично. Вот бы кто (да хоть тот же Половский) принёс ему уже мёртвое бездыханное тело защитницы, с каким облегчением бы он тогда вздохнул! И ладно уж, взяв себя в руки, отпилил ей голову, а надо, так достал бы и сердце. Мёртвой уже все равно.