Лекарство от Мозгошмыгов

Ксено уже вошел в транс, а я с ужасом осознаю, что ничего не могу сделать. Опять. Как тогда, много лет назад. В голове начинают звучать чужие голоса, мелькать образы.

Отец, бледный, лишившийся своих кучерявых светлых волос. Серо-землистое от химиотерапии лицо, потухшие глаза.

Сердце заходится в бешенном танце, взгляд не может сфокусироваться ни на чем, кроме слепящего голубого света.

Черные одежды на похоронах сестры. Ее мертвенно бледное лицо на красивой атласной подушке. Оно так похоже на мое собственное…

Я… Надо просто… Почему так тяжело…

Пустой безжизненный взгляд матери, сгорбившиеся плечи, горькие морщины около рта и глаз.

Что-то болезненно лопается внутри, сметает все стенки, острым лезвием крошит нутро. Слез уже становится мало, судя по жжению в глазах, оттуда давно должна течь кровь, но нет – это все та же прозрачная соленая жидкость. В груди ворочают ножом, я не могу дышать, тело не слушается, я уже не владею им. Бешено слабнущим зрением гляжу, как Ксено падает на колени, начинает таять, воздев голову к верху, видя то, что не доступно мне.

Он пропадает окончательно, растворяясь в этом чертовом голубом свечении, магия всполохами затухает в комнате, оставляя в ушах звенящую тишину. Я, не соображая кто я, что я, подползаю к схеме, царапаю ногтями дощатый пол, словно безумная оглядываю затершиеся цепочки, древние символы.

Ушел. Я одна. Все всегда возвращается. Это моя ноша, мое наказание, моя личная боль. Что-то внутри меня взрывается, затапливая жидким огнем все тело. Невозможная, нечеловеческая боль, хриплый исступленный вопль, поражающий безнадежностью каждый уголок этого дома. Темнота ослепляет своим мраком, я больше не контролирую сознание, оно уплывает, пока тело болезненно выгибает от рвущейся наружу магии.

Где-то в лесу нервно поднял голову красивый олень, замерли потревоженные феи. Все живое ощутило всплеск боли и ужаса, но всего лишь на краткое мгновение. Спустя секунду они вернулись к своим делам. А на выжженных досках маленького коттеджика свернувшись калачиком лежит обнаженная девушка, белые, нет, седые волосы которой опасно полыхают жаром запертой магии.

Комментарий к Глава 19 В которой тихо серебрятся волосы Глава получилась тяжелая, писала ее достаточно долго.

В чем, собственно, мораль – Все возвращается бумерангом. Луна на своей шкуре прочувствует то, что испытали ее родные, когда она ушла от них.

Моя героиня отнюдь не просто так имеет такое “грязное” прошлое. Суицид – то, что мы должны искоренять, не уподобляясь авторам Золотого Века литературы, спешащих показать, как их герои заканчивают свою жизнь, надеясь “избавиться от проблем”. Бедная Лиза, Катерина из “Грозы” Островского и прочие – все эти барышни НЕ являются эталоном. Это глупая и бессмысленная вещь. Не будьте столь малодушны.

Это самый обычный фф, но я все же хочу показать на примере своей героини – Лавгуд – что ничего не проходит просто так. Надеюсь, что вы вынесете что-то из этого полуночного бреда. Все же хочется внести “особый смысл”, даже если это обычная выдуманная история по выдуманной книге.

Всем счастья и добра! Жду отзывов и тапок!)

====== Глава 20 В которой я занимаюсь ремонтом ======

Драко хмурится, потирает лоб, кусает губы. Сегодня с утра пришло письмо от отца, который по какой-то причине велел задержаться им во Франции до конца лета. Мать неделю назад резко стала вести себя по-другому. Она, берегущая свою молочную кожу от палящих лучей курорта, стала совершенно нездорово бледна и нервна, постоянно одергивая детей за мелкие и незначительные вещи.

Ни она, ни мать Астории ничего не говорят, хотя явно что-то знают. Малфоя-младшего это злило. Сама же Гринграсс, будучи эмпатом, попала под влияние жениха и матери, ощущая теперь постоянную тревогу. Да вот только эмпатия и телепатия – вещи разные, так что девочке оставалось только теряться в догадках вместе с Драко, который изо дня в день становился все мрачнее.

И вот теперь она ощущает волнами исходящие от него неверие и какое-то болезненное отчаяние. Достаточно пары шагов, и вот она уже стоит уткнувшись носом ему в лопатки, стараясь отгородить от внезапной и явно неприятной новости. Парень дрожащими пальцами протягивает ей пергамент. А там две строчки, которые выбивают из-под ног почву.

«Лорд вернулся. Он в мэноре. Останьтесь во Франции до конца лета, в Хогвартс отправитесь портключом. Веди себя тихо и осторожно, будь внимателен, береги мать и невесту. Я в порядке. Не пиши – за нами следят. Следующее письмо получишь 4-ого сентября.

Л.А.Малфой»

Астория заторможенно скользит взглядом по буквам, ощущая в груди неприятный зуд. Сзади раздается грохот – Драко в ярости разбивает изящное зеркало над столом. Осколки блестящим дождем осыпаются на гладкую поверхность, парень рычит, сжимая окровавленную кисть. Драко Люциус Малфой еще никогда не ощущал себя столь беспомощно.

Северус Снейп сидел на колченогом табурете в своей гостиной в домике на Тупике Прядильщиков и таращился в пространство перед собой, стараясь игнорировать тянущую боль в левом предплечье. Он сопротивляется зову до последнего, но очень скоро все опять повторится. Снова вызов, снова Малфой-мэнор, снова порция Круцио и ядовитая усмешка на змеиных губах.

Эта цикличность, порядок, уже больше походящий на какой-то безумный обряд – все это похоже на нескончаемый кошмар, из которого при всем желании не выберешься. Щипай свои руки, кусай губы, моли о том, чтобы проснуться, но этого не будет, ибо наистрашнейший из кошмаров вернулся и так просто от него уже не избавиться.

Снейп, в силу жажды знаний, неплохо разбирался в некромантии и раскопал в свое время все, что только можно было достать по этой сфере магии. Руквуд же, возродивший безумного полукровку, совершил ритуал по всем правилам, соблюл даже самые плавучие аспекты «возрождения», да вот только… Вместо Темного Лорда, властного предводителя аристократии, умного и сильного мага на свет явился лич. Существо не из этого мира, обладающее плотью и зачатками разума, а еще неуемной жаждой смертей и боли.

Личи питались тьмой и смертью, ведь из нее и были созданы, личи были безумны и кровожадны и относились к классу опасности S по классификации темномагических существ. Существ, а не людей. Лич, сидящий в мэноре, как Кощей над златом, от своего изначального образа имел только представление о том, что он Лорд Волдеморт, владел частью магии исходника и помнил лишь предпоследний отрезок жизни из частицы разума, заключенного в нем.

«Слепив» свою игрушку, Августус Руквуд, как фанатик плясал вокруг бывшего Лорда, искренне веря, что победил смерть и вернул к жизни Господина. Те немногие пожиратели, что были на свободе, а в основном это была шпана из Лютного и пару серьезных, но совершенно сбрендивших экземпляров, к Лорду ломились дружной толпой, вслух и нарочито вальяжно рассуждая о захвате власти и убийствах.

Были и те, кому было чихать на Мерлина, Моргану и лича, в частности, с Астрономической башни – эти просто хотели беспредела и погрома. А были те, кто, как и Снейп, усиленно пытался сделать хоть что-то, чтобы избавиться от личного палача. В их число входил Люциус Малфой, его вассалы, оставшиеся в свите Эйвери, Треверсы и, как ни странно, Буллстроуды.

Раньше пожиратели были привязаны к Повелителю через метки, однако, сейчас же это лич был привязан к ним через отметины на предплечьях и постепенно тянул магию на поддержание жизнедеятельности. Это и было самым жутким. Связь можно было разорвать только полным упокоением темной твари. А эту самую темную тварь мог упокоить только некромант.

В Британии некромантов было три, но их политика везде и повсеместно заключалась в одном – не лезть в дела волшебников. К тому же исключительно в Британии отношение к темной магии было таким бедственным, что практически все жившие там специалисты перекочевали на континент – там и кормили лучше, да и платили тоже. Так что некромантам, а континентским в особенности, было плевать на возню в Англии. Проблематично.

Оставались потомственные некроманты. Те, в ком была хотя бы капля крови Певереллов при должной последовательности смогли бы изничтожить лича, возомнившего себя Богом. Но и тут загвоздка. Живых наследников Певереллов было два: сам лич и, собственно, Поттер.

Северус тяжело вздохнул, отлепился от табурета и усиленно потер трехдневную щетину. Ситуация складывалась не очень, а перспективы были и того краше.

Веки были тяжелыми, память возвращалась медленно. Первое, что я почувствовала придя в себя, был озноб. С трудом размыкаю глаза, морщусь от яркого дневного света, отлепляя щеку от жесткой поверхности пола. Зрение расплывчатое, так что активно моргаю, прогоняя «мошек».

Я лежу посреди какой-то комнаты, память услужливо подсказывает, что это библиотека. В следующее мгновение становится понятна причина холода. Я без одежды, абсолютно. Зябко повожу плечами, усаживаясь на месте и хмуро трясу головой. Тяжелая, словно накачанная свинцом, часть тела ноет и кружится. Хрипло кашляю, горло болит, связки явно повреждены. Проходит минута или две, прежде чем я начинаю вспоминать.

Воспоминания возвращаются в виде волны образов и чувств. Но вот что странно, за всем этим я наблюдаю словно со стороны, не ощущая абсолютно ничего. Лавгуд провел ритуал, ушел из этого мира. Я впала в истерику, произошел выброс. Прислушиваюсь к себе, но ничего кроме физического дискомфорта не испытываю. Тело ломит нещадно, будто по мне проехались бульдозером, так что попытки встать заканчиваются провалом. А еще на задворках разума бьется навязчивая мысль о том, что я что-то упускаю. Оглядываюсь.

Пол, стены и потолок в библиотеке изрядно подкоптились, но книги остались целыми, защищенные рунными контурами. И то хлеб. Ликориса на портрете не наблюдается, так что кое-как топаю в ванну, чтобы привести себя в порядок. Все махинации выполняю на автомате, нисколько не заинтересованная в продолжении истерии.

После горячей воды и масел чувствую себя гораздо лучше, а тело избавляется от деревянности и даже приобретает некую легкость. Хм, да я полна сил, оказывается. Думаю, что смогла бы сейчас достаточно много и затратно колдовать, не боясь истощения. Насухо вытираюсь, облачаюсь в платье цвета бургундского вина, волосы оставляю распущенными, предварительно тщательно их расчесав.

Волосы. Мне кажется, или в них что-то изменилось? Внимательно разглядываю свою шевелюру в зеркале, пытаясь понять причину зрительного дискомфорта. Ответ приходит достаточно быстро. Изменился их цвет. Не так кардинально, чтобы заметить это сразу, но достаточно, чтобы уловить разницу.

Мой натуральный цвет был очень светлым, но даже такой оттенок встречался у людей, не был каким-то неестественным. В дневном освещении они были просто светлыми, в теплом освещении слегка пшеничными. А сейчас пряди откровенно побелели. Не уверена, что белые волосы вообще существуют в природе у кого-либо кроме альбиносов, однако, что есть, то есть. А потом на глаза мне попалась прядь, которая была темнее всех прочих, портя общую картину. Эта прядь была блеклой и седой. При ближайшем рассмотрении этих прядей оказалось больше. Мда, поседеть в 14 с хвостиком лет, это надо уметь.