Назад, в пионерское лето

13. Рук твоих касаясь…

Юг Московской области, 11-12 июня 1985 года

Ничего и никого не видя вокруг себя, я шагал по дорожке вдоль жилых корпусов лагеря. Вроде бы, в колонне пионеров своего отряда — и при этом один на всем белом свете. Рядом, впереди и сзади — ведь это шли не мои товарищи, приятели или, хотя бы, недоброжелатели, а товарищи, приятели и недоброжелатели Младшего. Но самого Младшего больше не было. По крайней мере, здесь, со мной, в 1985-м.

Как меня раздражали его наивность и зашоренность! Как бесило упрямство! Я почти всерьез грозился вытеснить его сознание из тела или навсегда отрезать от контроля. А теперь я его потерял — и тем самым будто бы утратил огромную и, может быть, лучшую часть самого себя. Да, собственно, так оно, наверное, и было.

Что с ним сталось? Перенесся вместо меня в будущее? Не факт. Помнится, Гришин утверждал, что такое невозможно: из прошлого можно лишь возвратить ранее заброшенное туда сознание, а Младший, в отличие от меня нынешнего, так сказать, местный. Был. Правда, Гришин, Круглов, да теперь вот еще и Казанцева — они много чего всякого говорили. А у нас тут, блин, аномалия, которая любые их слова запросто перечеркивает. Так что, может, Младший и впрямь подменяет теперь меня в XXIвеке — как я его в веке XX? Если, конечно, ему было куда вернуться — история-то теперь наверняка изменится. Как минимум, моя собственная история: сколько там пророчит безжалостная Сара Коннор? Семьдесят три балла?

Но даже коли Младший, вопреки многомудрым теоретическим выкладкам Гришина, и попадет в будущее, и ему посчастливится найти там пристанище в моем — нашем — теле, то еще это будет везение! Из тринадцати (ладно, почти четырнадцати) лет — прямиком на шестой десяток! Вся жизнь — мимо! Ну а то, что, вроде бы, еще осталось впереди… Чуждый, непонятный, буквально вывернутый наизнанку по сравнению с привычным мир, все другое — начиная с общественного строя и заканчивая бытом! Тут уже прямая дорога — в психушку!

Себе бы я такой судьбы не пожелал, Младшему — тоже.

Но какова альтернатива?

Небытие?

Или где-то там, на небе — ну или в бездне ада, это уж как сложится — Младший теперь ждет, когда я к нему снова присоединюсь? То-то ангелы недоумевают, а черти охреневают!

Прости, Младший! Я тебя в это втянул — пусть сам толком и не понимая, что творю — и подвел! Не уберег. Но значит, теперь просто обязан спасти других. Тех, кто был тебе дорог — так же, как и мне. Наших с тобой родителей. Нашу сестру. И я это сделаю! Обещаю! Чего бы мне оно не стоило!

* * *

На следующий день после злополучного конкурса инсценированной песни (накануне я даже не поинтересовался результатом нашего выступления, но мне рассказали и непрошенно: второе место — ошиблась Ласкер, не первое, но и не последнее, четвертое) наш отряд снова заступил на дежурство по лагерю. Выбирать себе пост я не стал — какая, на фиг, разница? — и оказался поставлен перед фактом: иду на обход в паре со Стоцкой. Не знаю, Вика уж тут мне подсуропила или само так сложилось, но опять же: плевать!

Корпуса мы обошли за час с небольшим: проверили чистоту и порядок, выставили оценки дежурным, сделали замечание седьмому отряду за плохое состояние уголка в холле… Ну, то есть это Стоцкая проверила, выставила, сделала — я лишь тупо переходил за ней из здания в здание, из комнаты в комнату, полностью погруженный в свои мысли.

Со мной что-то происходило — и я пытался понять что. Ведь дело было отнюдь не только в горечи утрате. С исчезновением Младшего будто бы изменился я сам — и радикально. Но как именно, я пока не понимал.

Тем временем покончив с делами на местах, мы с напарницей устроились в деревянной беседке, подальше от лагерного шума, и Вика принялась заполнять журнал дежурства, перенося в него свои сделанные в корпусах заметки. Я по-прежнему бил баклуши, силясь разобраться в себе.

— Андрей, ты сегодня совершенно сам не свой, — проговорила в какой-то момент девочка, оторвавшись от своих записей. — Это из-за Яны?

— Что? — вскинул я голову. — А, да… — ответил, осознав вопрос. — Вернее, нет, — поправился, впрочем, тут же.

Сперва я на «капитана Казанцеву», конечно, негодовал, мысленно виня ее в исчезновении Младшего, но потом остыл. Яна хотела как лучше — в том числе, для меня — и просто делала свою работу. О том, что нас с Младшим в голове двое, она, скорее всего, понятия не имела — по крайней мере, никак такого знания не выдала. Нужно было, конечно, мне самому ей все рассказать — тогда бы, возможно, эмиссар из будущего как-то скорректировала свои действия. Но я решил схитрить: на Младшего у меня были виды в деле спасения наших родителей и Женьки, хотелось, чтобы юный пионер сохранил память — а то вдруг бы Яна ему ее как-нибудь подчистила? Вот и дохитрился.

Сама Казанцева — не капитан ФСБ, а тринадцатилетняя девочка — тоже в итоге пострадала. Ее увезли назад в Серпухов, но, похоже, уже не в ожоговое отделение. Как по секрету рассказала какой-то из девчонок Марина — а та разнесла новость уже по всему отряду — официальной версией было помутнение у Яны рассудка — из-за шока после ожогов. Пребывая вне себя, Казанцева, типа, и сбежала из больницы в лагерь. Как, зачем — и сама не знает. Последнее — близко к истине, кстати.

— Это все я виновата, — пробормотала между тем Стоцкая, имея, очевидно, в виду ту свою злополучную подножку.

— Нет, — на автомате покачал головой я.

Ну, то есть Янины ужасные ожоги — да, целиком и полностью на Викиной совести. Но не потеря памяти. Разве что, не будь Казанцева вынуждена попусту терять время — в больнице и на дорогу до лагеря — период, вычеркнутый из ее жизни амнезией, мог бы оказаться короче — но сам визит капитана ФСБ в 1985-й так или иначе бы состоялся — и повлек последствия…

— Не надо меня оправдывать! — нервно мотнула головой Стоцкая. — Я знаю, что виновата!

— Все мы в чем-то да виноваты… — вздохнул я.

— И утешать меня — тоже не надо!

Ну да, меня бы самого сейчас кто утешил! Но своей бедой мне поделиться было не с кем — в отличие от Вики… Которая, кстати, своим выпадом против Казанцевой нечаянно подарила моему Младшему лишнюю пару дней!

Вот так всегда — кто-то теряет, кто-то находит…

— С Яной все будет хорошо, — проговорил я. — Вот увидишь.

— Ты думаешь? — твердая уверенность в моем голосе, похоже, заставила девочку прислушаться к сказанным словам.

— Я знаю, — в отношении известного мне будущего это было чистой правдой: карьера офицера ФСБ — далеко не самый худший вариант, согласитесь. Другое дело, что теперь все у Казанцевой может пойти и иначе…

Почувствовав, что сомнения могут отразиться в моем тоне — или взгляде — для убедительности я осторожно положил ладонь на кисть собеседницы…

Скидыщ! Так, кажется, это называлось в одном популярном мультфильме.

Вокруг нас словно пробежала гигантская волна, смывая к чертям подмосковный 85-й. И на смену ему вдруг нагрянул крымский 94-й. Мы со Стоцкой по-прежнему находились в беседке, но уже не деревянной, а каменной, и стоявшей не в лесу, а на морском берегу. Красавица Вика — женщина двадцати трех лет, молодая вдова — сидела у меня на коленях, и мы жадно, просто неистово целовались. На моей подруге был только купальник, даже меньше того: верх его бесстыдно задрался, открыв моей руке доступ к высокой груди с лихо торчащим острым сосочком — чем я, понятно, и не преминул воспользоваться. Пальцы Стоцкой тоже отнюдь не отдыхали…

— А-ах! — тринадцатилетняя Вика резко отдернула кисть, разрывая контакт.

Мы с ней снова кисли в пресловутом 85-м. Или девушка отсюда никуда и не отлучалась, витал в будущем один я?

— Что это снова было? — испуганно пробормотала Стоцкая.

Снова? Так-так…

— А что ты видела? — спросил я.

— Тебя… И себя… Только мы были постарше. Будто бы где-то на море… Мы с тобой… — она заметно покраснела. — Не могу рассказать! — потупилась смущенно.

— Целовались? — бесцеремонно спросил я — и неожиданно для самого себя тоже смутился.

— Да… — едва слышно прошептала девочка. — И не только… Ты тоже это видел, да? — снова несмело подняла она на меня взгляд.

— Видел, — не стал отрицать я.

— А я не просто видела… Я как будто бы там сама и была! Я… Я что, схожу с ума? — беспомощно сложила бровки домиком моя собеседница. — Как Казанцева? Это мне кара такая, да?

— Это не кара, — покачал я головой. — И нет, крыша у тебя не поехала. Просто мы с тобой только что наблюдали маленький кусочек будущего. Нашего будущего.

— Взаправду? — захлопала глазами моя собеседница. — Все так и будет?

— Если жизнь пойдет своим чередом — то да.

— Откуда ты можешь это знать? — нахмурилась, словно опомнившись, Вика.

— Уж поверь: знаю.

— Обалдеть… — прошептала она — кажется, действительно поверив, хотя бы на миг. — Ой! — вздрогнула затем, покосившись куда-то вниз. Опустила туда же руку — и покраснела еще гуще прежнего. — Мне нужно зайти в корпус! Переодеть… гольфы! Да, гольфы. Срочно!

Вскочив на ноги, девочка тщательно оправила юбку, подхватила со стола журнал с авторучкой и стремглав выбежала из беседки.

А я… Я наконец понял, что именно со мной не так: одновременно с тяжестью от потери я ощущал и необычайную, пугающую легкость — наверное, с самого мига исчезновения Младшего, просто осознал это только теперь. Такое невероятно сложно объяснить словами тому, кто через подобное не прошел, но попробую. Похоже, груз прожитых десятилетий, неумолимо давивший мне на плечи до недавнего времени, куда-то исчез! Нет, знания, опыт — сохранились, ушло нечто иное. Трудноуловимое — и при этом очевидное… В фильме «О чем говорят мужчины» есть замечательная сентенция: «С какого-то возраста появляется вопрос: “Зачем?”» Ну, помните: «девушки две какие-то левые, квартира в Отрадном, а завтра на работу…»[1] Верно, знаете ли, подмечено!

Так вот, среди прочего, это самое давно привычное возрастное «Зачем?» надо мной больше совершенно не довлело! Этим мое нынешнее состояние, разумеется, не исчерпывалось — то был лишь один из аспектов комплекса ощущений, в котором я теперь, кажется, таки разобрался.

«А что если Младший никуда и не делся?» — осенило меня. Что если его сознание, непроизвольно пытаясь спрятаться от Яниного шарика, просто слилось с моим? Или мое — с его?

С меня — эрудиция и опыт, с Младшего — непосредственность и юный задор? Он теперь — я, а я отныне — он?

Чем не объяснение?

Либо дело заключалось в другом: юный организм, лишь притворяясь послушным и подконтрольным, втихую перестроил меня под себя? Гормоны там и все такое?.. Не это ли имела в виду в душевой Казанцева, когда предупреждала, что рано или поздно молодое тело «скушает» мое сознание? Ему — телу — было тринадцать (почти четырнадцать), и именно на столько я сейчас себя и чувствовал. Именно столько мне сейчас и… было!

Вот, родилась формулировка: просто мне снова было тринадцать — ладно, без малого четырнадцать — лет! Обалдеть…

* * *

На следующий день у отряда «Данко» была запланирована экскурсия — в Мелихово, в музей-усадьбу А.П.Чехова. В автобусе — скрипучем ЛАЗ-699, приехавшем за нами в лагерь — мы со Стоцкой сели как можно дальше друг от друга: девочка — впереди, рядом с Майей Абашидзе, я — в самом хвосте, на длинном ряду из пяти сидений, где компанию мне составили Толик Степанов, а также Михеев, «Кржемелик» и «Вахмурка».