Рысюхин, ты что, пил?

Глава 5

Выехали мы из Буйнич довольно таки поздно: утро не у всех было добрым и подзатянулось. Ехали неспешно — и трясёт меньше, и Воронок недостаточно отдохнул, а до Рогачёва расстояние около ста вёрст, можно сделать в первый день короткий переход до Быхова, а уже во второй — нормальный. Оттуда чуть больше пятидесяти километров до Бобруйска, где мы с отцом задержимся на сутки, а конь отдохнёт, как положено. В этом городе, хоть он формально и такой же райцентр, как наши Смолевичи, попечением местного владетеля Боброва из обширного и обеспеченного семейства или даже, можно сказать — клана известных на всю Империю строителей Бобровых, был построен большой зверинец, имеющий как лицевую, так и изнаночную части. Причём некоторые изнаночные твари выставлялись на лицевой части мира, но ненадолго — как только начинали слабеть, служители тут же утаскивали их «вниз» для отдыха. При зверинце, куда многие титулованные особы не гнушались отправить какую-нибудь новую, доселе невиданную зверюгу, имелись гостиница (дороговатая, правда) для людей и конюшни для их верховых и упряжных животных, где можно было заказать услуги ветеринаров, гарантирующих полную проверку здоровья, лечение, если нужно, и полный отдых за одни сутки. Воронок наш подобное обхождение уж точно заслужил.

Хороший, простой и понятный план — казалось бы, что могло пойти не так? И, наверное, всё бы так и было, если бы не батино смурное состояние. Прямо возле ворот на выезде с гостиничной территории на тракт мялся какой-то однодворец[2]. Ну, а кто ж ещё, если одет как крестьянин, пусть и зажиточный, но со старой саблей на боку — чтобы не перепутали, стало быть, уважающего себя шляхтича с простолюдином. Увидев нас, он подскочил к коляске:

— Уважаемые господа, вы, я слышал, собираетесь в Бобруйск?

В воздухе появился слабый, но отчётливый запах неприятностей.

— Допустим, так, — осторожно ответил папа.

— Юзеф Подрепейницкий, шляхтич герба «Репейник» из Вишнёвки, что под Бобруйском. Панове, если вы окажете честь взять меня в попутчики, то я могу показать вам короткую дорогу до Бобруйска. По расстоянию — как отсюда до Рогачёва, даже чуть меньше. Дорога в основном через лес, по тенёчку, и не такая тряская, как мощёный тракт до Быхова.

Этот прохиндей мигом «срисовал» состояние отца и очень грамотно вернул пассажи про тенёк и тряску, это да. Тем временем тот продолжал:

— Я понимаю, мы с вами до сего дня не были знакомы, и вы вправе подозревать меня даже и в злом умысле. Но я клянусь Репейником, что не замышляю ничего вам во вред, только хочу добраться домой. Кроме того, за меня могут поручиться мои свояки из местной охраны.

Те самые свояки тем временем подтянулись поближе и начали уверять в полной благонадёжности возможного попутчика. Тот согласен был ехать на козлах и править экипажем, тем более, что только он знал дорогу — при условии, что его сабля будет лежать в коляске, дабы не позорить статус недостойной шляхтича работой. Будь отец в форме — он, скорее всего, смог бы отцепить этот репей, а так был не в состоянии спорить и согласился. Как я понял позже, у него был и иной резон. Стоило только проехать километров пять-шесть и выехать за границы деревни, где Быховский тракт ушёл влево, к Днепру, как отец оживился:

— Юра, достань-ка с холодка бутылочку нашего светлого! И человека угости.

Ну, да, понятно — самому пить с утра, пусть даже с лечебными целями вроде как не пристало, а вот угостить попутчика и с ним продегустировать фамильный продукт уже совсем другое дело. Хоть по сути и одно и то же.

Я приподнял задний край полога, чтобы добраться до большого холодильного ящика.

— Ух ты, и правда — холодненькое! Это как это?

Батя начал рассказывать про новинку. У нас в городе недавно такие шкафчики делать начали, Пырейникова младшая привезла идею, а дед заинтересовался и решил тряхнуть стариной. Правда, сделал на продажу совсем немного, не торопясь ваяет в своё удовольствие по одному ящику в неделю, причём двух одинаковых не найдёшь: всё что-то экспериментирует и меняет. В нашем, к примеру, поставил воздушный винт, от отдельного макра запитанный, который воздух гоняет. Арктических холодов в ящике не добьёшься, конечно, но даже в самую жару внутри всё остаётся прохладным. Так этот ящик у нас дома стоит, но на кой его там оставлять, если мы оба здесь вот, а бабуля его баловством считает — зачем, мол, нужно, если ледник есть, который энергию не потребляет? Батя специально для поездки придумал, как закрепить холодильный шкаф лёжа, вместо оригинального кофра — и, я вам скажу, на редкость полезная и удобная штука получилась! Денег, конечно, это удовольствие стоит, но не слишком много: одного накопителя из ископаемого макра хватает на двое-трое суток, в зависимости от температуры снаружи и количества продуктов внутри. Стоит такой в Смолевичах рубль у всё тех же Пырейниковых. Сын у старика, Пырейников-младший, по потенциалу до единички недотянул немного, свитки делать не может, даже этикетки нам или «живые» открытки, на которых картинка шевелится, но макры оружейные и накопители обрабатывать в состоянии. Где он заготовки берёт, точно неизвестно, сплетни пересказывать не хочу, но для моего револьвера один заряд стоит пятьдесят копеек для верхнего ствола и семьдесят для большого нижнего.

Револьвер у меня знатный, дед под заказ сделал заранее, чтоб внукам дарить, вот только внук у него всего один оказался, я. Сверху обычный ствол длиной двадцать пять сантиметров, к нему сзади приставлен крутящийся барабан, в который заранее можно забить пять зарядов с пулями. Специальная качалка поворачивает барабан на одну позицию и сдвигает его на сантиметр вперёд, надевая на ствол. За счёт этого, как отец объяснил, зарядная камора и ствол строго на одну линию ставятся, без перекоса, и сила от взрыва макра наружу не вырывается. Для этого в передней части каморы сделаны на конус. Калибр пулевого ствола тринадцать миллиметров — старый вариант в полдюйма при переходе на метрическую систему «округлили» в большую сторону. Ствол нарезной, с тремя нарезами, пули использую колпачковые — так-то их пока через весь ствол пропихнёшь, замаешься, а в камору чуть ли не просто пальцем пропихнуть можно до упора.

А под этим стволом ещё один, вместо шомпола, с отдельным спуском. Он получается короче верхнего, потому как и на продольные движения барабана место надо, и зарядная камора часть длины отбирает. Этот ствол гладкий, охотничьего двенадцатого калибра, если не больше, под усиленный заряд с картечью. Жуткая вещь получается! Если вблизи, пока картечь не разошлась, то в доске-сороковке дыру пробивает — мой кулак спокойно пролазит. А если на расстоянии метров семь-восемь и больше, пятно получается такое, что даже целиться толком не надо. В общем, или на многочисленную мелкую дичь или на особо вёрткую. Или на крупную тварь, как последний шанс, в упор если бить.

Я, как шляхтич, да ещё из боевого рода, носить такое оружие имею право. Но не дай Рысь применить не против тварей Прорыва или не для самозащиты! Вообще у нас в роду принято, чтобы один из сыновей главы семьи, если этих сыновей несколько (то есть — почти в каждом поколении) шёл в армию на постоянный контракт. Больших чинов никогда не получали, выше капитана никто не поднялся, но служили честно и право семьи на шляхетское достоинство подтверждали достойно. Я как единственный наследник от обязательной военной службы освобождён, но, опять же по традиции, хотя бы один трёхлетний контракт пройти собираюсь. И гонял меня батя как положено, и огневой бой, и холодное оружие — только не какая-нибудь, простите за выражение, шпага, против тварей мало полезная, а тяжёлый палаш и лёгкий топор. Вот только когда служить? Ни перед Академией, ни сразу после неё времени на это не будет, а дальше загадывать пока рано.

За моими размышлениями и разговором проводника с отцом я даже опомниться не успел и понять, как так получилось, что Юзеф уже сидит на переднем диване напротив папы, у них в руках уже вторая бутылка пива, а у меня — вожжи. Попутчик на мой немой вопрос в глазах только махнул рукой и пояснил, что все повороты он и так знает, а вожжи ему не мешают, даже если и зацепит по уху — не страшно, он, мол, привычный. Я только вздохнул и вынул для себя из холодильного шкафа баклажку купленного в розлив в Могилёве кваса. Причём при покупке особо уточнил, ржаной ли он? Продавец сделал удивлённое лицо и спросил:

— А какой ещё может быть?

— Ну, мне тут, неподалёку, в корчме вместо нормального кваса какое-то жуткое варево из бураков подсунуть пытались.

— А, ну так то квас был, а это квас — разные вещи, понимать надо!

Он издевается, что ли⁈

Дорога через лес была, может, и короткой, но прямой бы я её не назвал: сплошные ухабы, бугры, ямы и прочие корни, которые не давали разогнаться и вынуждали двигаться шагом с пешеходной скоростью, едва ли быстрее, чем ломовая подвода. Плюс к тому извивы дороги, старые «вечные» лужи, объезды вокруг них, а кое где и объезды вокруг объездов, разбитых до полной непроходимости. Качало коляску, как лодку на волнах, в результате и спутников моих укачало обоих — бате после пива пришло облегчение, а наш провожатый, наверное, тоже был изрядно «уставший». Я и сам впал в какую-то полудрёму. Ну, а что? Ничего особенного не происходит, всё тихо, плавно и спокойно. Отец и Юзеф храпят в противоход, звук получается ровный, гулкий, как от леспромхозовского дизельного трактора; Воронок бредёт, свесив голову, как крестьянская лошадка; молодая листва шумит на ветру; еловые лапы колышутся; коляска покачивается с носа на корму и с борта на борт; крысолюды крадутся между кустами… Что, мля⁈

Как я не дёрнулся и не заорал — до сих пор не понимаю. Изнаночные твари были разумные или полуразумные, по официальной точке зрения, поскольку в чём-то наподобие одежды и с оружием, поэтому тоже не визжали и не дёргались, похоже, собирались тих сблизиться с коляской на расстояние прыжка. Я плавным движением достал из-под сиденья свой револьвер, без рывков поднял его, направив ствол в правый дверной проём и сразу, без задержки, пока враги не опомнились, бахнул из нижнего ствола картечью. С расстояния примерно шести метров облако свинцовых пулек накрыло трёх крыс из пяти, причём одну, похоже, свалило замертво. И тут же, вскочив на ноги и схватив револьвер двумя руками, открыл стрельбу по двум оставшимся.

Воронок у нас конь обученный, от выстрелов в панику не впал, не стал ни убегать, ни наоборот, резко останавливаться: как шёл, так и продолжил идти, только встрепенулся, поднял голову и косил взглядом в мою сторону. Пан Юзеф едва ли не одновременно с моим первым выстрелом перевалился через борт, каким-то чудом подхватив свою саблю, уже без ножен, и побежал в сторону врагов, забирая влево, в сторону коня, чтобы не перекрывать мне линию огня. Разбуженный выстрелом отец тоже сразу выхватил свой револьвер. Взглянув направо, где наш проводник уже готовился зарубить последнего живого и невредимого крысюка (я пятью выстрелами умудрился три раза вообще промазать и один раз попасть не в того, случайно добив подранка вместо того, чтобы подстрелить копейщика) он вскочил на ноги и сделал то, до чего я не додумался: посмотрел поверх сложенного тента назад и на левую сторону дороги. Я, чтобы не мешать ему, сел на пол коляски в проходе между сиденьями и в растерянности не мог сообразить, что делать дальше: заряжать револьвер или доставать палаш и готовиться к схватке на холодном оружии.