Ветры границы

5

Когда Степан Федорович Шкред через две недели вернулся в отряд, ему сообщили, что надо срочно готовить на окружные соревнования стрелковую команду. Он уже знал своих лучших стрелков и трудностей при формировании не встретил, единственным условием, которое смущало его, была необходимость иметь в составе команды женщину. Насколько ему было известно, ни одна из женщин штаба, ни одна жена офицера не могла похвастать особыми достижениями в стрельбе. Что делать?

Домой он пришел в плохом настроении. Маша, как всегда, почувствовала это, но не стала надоедать расспросами. Лишь поздно вечером, когда ребята уже заснули, она подсела к нему на диван.

— Ну что с тобой, Степа?

Он махнул рукой и сказал:

— Через месяц стрелковые соревнования. В нашу команду должна входить женщина. А тут никто с ними не занимался.

— Нашел о чем грустить. А я? Сколько я тебя упрашиваю: научи, научи, а ты? Скажи кому — не поверят: у начальника боевой подготовки отряда жена стрелять не умеет!

— Все! Сдаюсь! Убедила!

— Вот и включай меня в свою команду.

Он посмотрел на ее округлившуюся фигуру и поцеловал в голову:

— Умница ты моя. А как же животик?

— Ничего, ведь на границе живем!

Назавтра, управившись с домашними делами и оставив ребят с Ниной Михайловной, Мария отправилась на стрельбище.

Там уже ждал ее Степан.

— Как добралась? — заботливо спросил он жену,

— Как видишь, — немного резко ответила она. Ей не хотелось, чтобы он все время подчеркивал ее особое положение. — Давай начинать!

Он взял в руку пистолет, показывая, как им пользоваться, сделал несколько холостых спусков. Ему хотелось, чтобы она не боялась оружия. Маша подержала пистолет, как бы взвешивая на ладони, потом вернула его мужу. Незаметно он вложил патрон в патронник и снова отдал оружие Марии.

— Нажимай на спусковой крючок!

Она начала целиться. Рука дрожала, и мушка чертила зигзаги. Наконец раздался выстрел, и пистолет упал из ее рук. Она побледнела.

— Ну что ты, милая?! Испугалась?

— Испугалась, — приходя в себя, прошептала она.

— Может быть, не будем продолжать?

— Что ты, Степа, я привыкну, я не буду пугаться.

С упорством мальчишки она пыталась повторить каждое его движение. Вот он оттянул назад казенную часть пистолета, и она увидела, как обнажился блестящий стальной ствол, а сбоку открылся вырез. Из обоймы на пружине поднялся короткий патрон и уставился пулькой в ствол. Медленно возвращаясь на место, казенная часть пистолета задвинула патрон в канал ствола.

— Теперь стреляй! Смотри как! — Он поднял согнутую левую руку, положил на нее пистолет и выстрелил.

— Десятка! — кричала, торопясь к мишени Маша. — Ура! Дай-ка теперь мне!

Он вкладывал боевой патрон в патронник, предупреждая, что пистолет заряжен, она точно так же, как это делал он, положила пистолет на согнутую левую руку, прицелилась и выстрелила. Руку толкнуло отдачей. Она на мгновение зажмурилась и потеряла из виду мишень. Потом снова все стало на свои места. Уже не пугаясь звука выстрела, привыкнув к приятному холодку металла, она стреляла и стреляла, пытаясь попасть хотя бы в восьмерку, но увы…

— Давай, Степа, я из автомата попробую. Там же ведь и из автомата заставят стрелять?

— Ну как же ты сможешь? — уговаривал он ее, но Маша была непреклонна.

— Учи — и все.

— Стрельба из винтовки лежа! — скомандовал Степан.

Маша бегала по полю, выбирая подходящее местечко. Бывало, катается с боку на бок, а удобного положения так и не найдет.

— Смех и грех с тобой! — скажет Степан, а сам найдет небольшую ямку, поможет Маше занять положение для стрельбы и тренируется с ней до тех пор, пока она не перестанет жмуриться перед выстрелом, пока не перестанет бояться. В общем, через три недели поехали все на соревнования. И что же? Команда Степана Федоровича Шкреда из-за Маши оказалась за пределами почетных мест. Правда, главный судья соревнований при подведении итогов отметил Марию Павловну Шкред как «самую молодую и перспективную участницу». Вот где проявился характер Марии! Ее самолюбие было уязвлено, она хотела победы и добивалась ее настойчиво много лет.

Потом никогда не возвращалась домой после соревнований, не заняв призового места.

Ночью Маше снился сон, будто живут они со Степаном и детьми в удивительном, сказочном краю. Голубое небо, такое же голубое море, желтый песок на берегу и сосны, видно, и природа справляла здесь свой праздник, и все кругом дышало красотой и покоем. Все они впятером вбегают в прозрачную обжигающую холодом воду, поднимая брызги и смеясь. Потом гуляют по тенистому парку со столетними липами и дубами, с могучими соснами, стройными, как мачты, кормят с ладони белочек… Все это было так явственно, что казалось, она ощущает на себе прикосновение пушистого беличьего хвоста.

Потом появились откуда-то ветряные мельницы с растопыренными неуклюжими крыльями, эти крылья стали быстро вращаться, и мельницы, все выше поднимаясь от земли, улетали в небо, на глазах превращаясь в маленькие точки. Маша до боли в глазах вглядывалась в них, и вдруг эти точки стремительно понеслись на нее и превратились в двух лебедей, один был молочно-белый, другой с седоватым отливом. Птицы приземлились недалеко от нее и принялись старательно и деловито складывать из стеблей растений гнезда. «Наверное, птенцов будут выводить», — улыбнулась она своим мыслям, продолжая наблюдать за птицами, удивляясь их верности и привязанности. «Совсем как люди», — думала она. И будто слышит голос Степана; «Однажды у нас на заставу прилетел лебедь, видно, ранен был, на лапке кольцо приделано, по этому-то кольцу и узнали: из Москвы он. Пограничники, как водится, кормили его, ухаживали за раной. Скоро лебедь окреп, величаво и грациозно поднимался на второй этаж казармы. А осенью улетел в родные края. Видишь, у каждого своя родина, свое дорогое сердцу место на земле». «А мы с тобой кочуем, как птицы перелетные», — хотела она ему сказать, но он опередил ее: «Пограничникам становится мил и дорог тот кусочек на земле, который поручили им охранять. Нам вот становится родной теперь эта приморская земля, на этой земле сосредоточено для нас то, что мы называем Родиной: вся страна и дом, в котором живем»… «Правда, Степа, правда», — прошептала она и тотчас проснулась от сильных болей в пояснице, во всем теле.

Несмотря, на грузность, быстро вскочила, накинула халат и побежала к соседке, Нине Михайловне. Та взяла ее за руку, усадила, посмотрела на часы и сказала: «Говори мне, когда боли отпускают, а когда снова возобновляются». Посмотрели — через десять минут. Позвонили Степану Федоровичу, который уже был в штабе:

— Марию Павловну надо срочно в роддом.

Машина «скорой помощи» примчалась через двадцать минут. Степан Федорович сидел рядом с женой, гладил ее руки и успокаивал: «Потерпи, милая, все будет хорошо», — и только он один знал, что стоят ему эти минуты. Потом звонил в роддом через каждый час. Сначала отвечали вежливо.

— Мария Павловна Шкред в родовом отделении.

Не выдержав, он побежал все же в роддом. «Справочная» уже не работала, и он дождался, чтобы в вестибюле появился хоть кто-нибудь в белом халате. А как только увидел, бросился к нему:

— Товарищ! Дорогой! Узнай, как там жена моя. — Тот остановился, внимательно сквозь толстые стекла очков посмотрел на взволнованного офицера-пограничника и тихо удалился в отделение. Вскоре вернулся.

— Могу вас поздравить, — издали еще протягивая Шкреду руку, произнес молодой врач. Мальчик, 3.800, 52 сантиметра!

Шкред так и застыл на месте. Горячая волна обдала его с ног до головы. Он вышел на улицу, прохлада остудила его, успокоила. Он набрал полные легкие воздуха. И улыбнулся: «Сын!» Казалось, он никогда не чувствовал себя таким утомленным и таким счастливым.

Назавтра он встал, как обычно, в шесть, размялся на турнике, принял душ, ощутив свежесть и особую бодрость. Он готовил детям еду на день (несмотря на протесты Аллы и Нины Михайловны), а у самого не выходила из головы идея о восьмисотметровой полосе препятствий, которую должна построить каждая пограничная застава для всесторонней физической подготовки воина. Идею эту давно вынашивал и также давно пытался пробить по инстанциям, но что-то где-то не срабатывало, кто-то не хотел брать на себя смелость внедрить, ссылаясь на дороговизну и отсутствие материалов, — есть ведь для тренировок двухсотпятидесятиметровая — и ладно! А время шло. Сегодня Степан Федорович ощутил новый прилив сил, азарт и готов был сразиться, защищая свою идею, с кем угодно, даже с самим командующим. А пока он хотел построить такую полосу на учебном пункте отряда, чтобы уже с первых шагов воинской службы приучать солдата не бояться ни высоты, ни воды, ни огня. Чтобы каждый, кто выходит из учебного подразделения, метко стрелял, быстро бегал, умел постоять за себя и за товарища в штыковой атаке и в обороне, был ловким, находчивым, смелым. Конечно, это требовало дополнительных материальных средств, конечно, хозяйственникам нужно развернуться, чтобы достать бревен, леса, железа, предохранительных сеток, но разве можно сравнить все это с тем колоссальным преимуществом, которое даст новая система подготовки воина?! Сегодня, ему казалось, он и должен был начать строить ее. Сегодня непременно! — торопил он себя. Он познакомит с новой системой воспитания офицеров, а уже те, в свою очередь, разъедутся по заставам отряда, будут двигать дело на местах. Но начинать надо отсюда, с учебного пункта.

Шкред, с годами не потерявший стройности и подвижности, четким энергичным шагом измерял протяженность учебного пункта, подыскивая, где бы можно было найти участок, подходящий для оборудования полосы. Так и не найдя ничего, он вышел за ворота и тут же, метрах в двухстах от комендатуры, увидел поляну, самой природой предназначенную для этой цели. Он прошел ее из конца в конец, решая, где будут пограничники ходить по бревну, проложенному над «пропастью с водой», где они будут прорываться сквозь огонь «горящего дома», где прыгать сквозь дым с большой высоты, где переправляться с помощью каната через речку. В наш век, создавший ракетно-ядерное, химическое, бактериологическое и прочие виды оружия, надо научить солдат самым эффективным средствам защиты. А если надо, то и нападения. Они не должны быть беспомощными перед лицом врага. Во всяком случае, пограничник психологически должен быть готовым к любым неожиданностям, поэтому и в боевой учебе надо предусмотреть все возможное в боевых ситуациях: окуривать солдат дымом, имитирующим отравляющие вещества; научить их гранатометанию. Обязательно! И оно должно быть боевым! Шкред был убежден, что начальник отряда на сей раз поддержит его.

Николай Иванович Макаров встретил его, как всегда, радушно:

— A-а, Степан Федорович, рад тебя видеть. Опять с какой-нибудь идеей?

— Да, Николай Иванович. Опять. Только не с новой, а все с той же.

— Ну и упрям же ты, дорогой товарищ!

— Да уж есть грех, — ответил Степан Федорович, присаживаясь у длинного стола напротив начальника отряда. — Дело тут не в упрямстве, Николай Иванович. Сами понимаете, как это нужно войскам. И как важно. Двухсотпятидесятиметровая полоса — вчерашний день боевой подготовки.