Ветры границы

8

Полосу строили, как говорят, всем миром: солдаты, сержанты, офицеры и даже их дети. Это был общий праздничный труд, когда дело спорится и от этого у всех — душевный подъем, ловкость и красота движений. Одни расчищали пространство, другие тут же размещали металлические фермы, сваривали их; рыли глубокую яму и протягивали трос над ней, одновременно сооружая страховочную сетку. Слышались характерный свист сварочного аппарата, металлические звуки, удары молотков, шутки и смех. Шкред оставляя свой участок, мчался «посмотреть, как там у соседей». Соседями оказались Виктор Косых и Василий Гладышев, в последнее время не отходившие друг от друга. У Виктора, на вид все еще тщедушного, появился такой рабочий азарт, что, справившись с одним заданием, он тут же бежал за другим. Василий тихонечко осаживал его: «Что, тебе больше всех нужно? Гляди, ты уже на последнем издыхании».

— Ничего, живы будем не помрем, — смеясь отвечал Виктор и ломом врезался в пересохший, неподатливый грунт. Он старался меньше тратить силы на разговоры. Орудуя ломом, лопатой, он думал о том, как было бы хорошо, если бы каждый на стройке делал чуть больше нормы, тогда бы они справились с работой намного раньше. Глядя на него, не хотел отставать и Гладышев: он же в три раза выше и сильнее Виктора. Тот может, а что же он? Хорошая трудовая зависть не разъединяла, а объединяла парней, как объединяли в старину общая страдная пора, общий стол и общая забота.

Начались для солдат и будущих сержантов дни напряженной учебы. Очень скоро кители на них выгорели, выцвели фуражки, а сами они возмужали, окрепли и с трудом узнавали себя на старых, первых фотографиях. На учебном пункте каждый из них понял, каким трудом достается воинская премудрость: марш-броски, тактические занятия на местности, строевая подготовка, хозяйственные работы. Все рассчитано по времени, все бегом, все надо сделать быстро и хорошо. У них у самих не просыхала от пота одежда. Но зато взамен приходили сноровка, сила — качества, без которых, они убедились, немыслим пограничник. Труднее всего Василий Гладышев привыкал к дисциплине. Бывало, скажет сержанту, своему одногодку «ты», а тот ему замечание. Закурит в неустановленном месте — замечание, а то и наряд вне очереди. (Это его-то! Личность!)

Забудет отдать честь или ответит офицеру не по уставу — неприятность. Нет, здесь не читали бесконечных нотаций, а именно работали, засучив рукава. Все — и офицеры, и солдаты. И Василий понял, что армия — это, прежде всего, труд.

На тактических занятиях, стрельбах и Виктор и Василий чувствовали себя отлично — стрелками были меткими. Выступали даже на окружных соревнованиях. Василий неожиданно для себя победил мастера спорта.

Конечно, запомнилось им, как впервые взяли в руки автомат и ощутили в себе сразу уверенность, силу. Автомат сгоряча показался легким, почти игрушечным, но к вечеру оба жаловались, что ноют плечи.

Наступила пора экзаменов. Все готовились к ним основательно. Виктор Косых, Василий Гладышев получили высокие оценки по стрельбе, физподготовке, по боевой и политической подготовке. Уверенно преодолели они и полосу препятствий. Им предложили остаться в школе сержантского состава. И они согласились.

И вот молодые солдаты, окончившие учебу, разъехались по заставам. Школа сержантского состава ждала новое пополнение. Степан Федорович заглянул в ленинскую комнату, где склонились над фотоснимками передовиков хорошо знакомые уже ему Виктор Косых и Василий Гладышев.

— Что, готовитесь?

— А как же! И списки просмотрели, собираемся вам доложить.

— Добро, — сказал Степан Федорович и, закрыв за собой дверь, вышел на улицу. «Вроде бы передышка для нас: выпустили одних, ждем других, — думал он, — но школа сержантского состава — подразделение не временное. Надо подготовить документацию, учебно-материальную базу, обратить особое внимание на отбор курсантов. А то бывает так: одни сами рвутся в школу, других приходится убеждать, а третьи отказываются изо всех сил. Случается, что те, кто рвался быть младшими командирами, в дальнейшем плохо успевают, приходится отчислять как неоправдавших доверия. Как правило, это были люди, не привыкшие до призыва в армию к дисциплине и самодисциплине, мечтавшие только командовать и не научившиеся подчиняться. Степан Федорович тотчас же вспомнил Виктора Васина, Александра Шмакова. Кто с ними только ни беседовал: и он, и старшина, и товарищи по школе, а все как с гусей вода. Наобещают всем исправиться, подтянуться, а дальше слов дело не идет. В канцелярии сидят смирные, а выйдут за порог — снова за свое: ленивые, недисциплинированные. Пришлось отчислить. Конечно, Степан Федорович помнил и другие примеры. Владимир Иванов, Сергей Горбачев из семей потомственных шахтеров. При выпуске получили воинское звание на степень выше, чем предусматривается: «сержант». Хотя в начале занятий ничем от других, кажется, и не отличались. Правда, Сергей не умел работать на снарядах. Подошел в первый раз к перекладине и повис, как мешок, а на выпускных экзаменах десять раз подъем переворотом сделал. Конечно, и друзья его и офицеры знали, чего это ему стоило. Ежедневно тренировался, даже если другие шли в это время в кино или развлекались в кружке: не хотел парень возвращаться домой «слабаком». А Иванов! За месяц до окончания школы оказался он в госпитале, все думали — не выпустится, но Володя, как только поправился чуть-чуть, попросил привезти ему учебники. Самостоятельно занимался, наверстывал упущенное. «Хорошие были курсанты, — улыбнулся своим мыслям Шкред, — приятно вспомнить и их и весь выпуск. Крепкий комсомольский актив был. Офицеры подобрались хорошие. Как-то сложатся у них взаимоотношения с новой группой курсантов школы сержантского состава?!»

Знакомя курсантов с городом, Степан Федорович показывал, как вырос некогда захолустный поселок, какая здесь развивается теперь промышленность, сколько живет народу. Пришли в парк, где под тенью деревьев возвышается памятник Валентину Котельникову, героически погибшему 11 октября 1935 года при защите государственной границы Союза Советских Социалистических Республик. У многих тогда возник вопрос: «А как это было?» У Степана Федоровича, завзятого книгочея, собралась уже целая полка книг о пограничниках Дальнего Востока. Были там брошюры и о Решетникове, и о Горинском, и о Котельникове, и о других погибших героях. Как раз накануне экскурсии по городу он читал о подвиге Валентина Сергеевича Котельникова сыну Алеше.

Дело было так. 11 октября 1935 года Котельников нес службу на наблюдательном пункте в последнем своем наряде перед увольнением в запас. На высоте Крутой он заметил огневую точку противника. Высоту там обтекали болотистые распадки, заросшие густой осокой и колючим кустарником, но, преодолев их, можно было незаметно зайти в тыл заставы. Установленный пулемет очень помог бы японцам в случае столкновения с советскими пограничниками. Об этом Котельников, вернувшись со службы, и доложил начальнику заставы, старшему лейтенанту Черных.

Накануне Черных предложил Котельникову остаться на сверхсрочную, казалось ему, что из Валентина получится хороший командир, но Котельников пока не давал окончательного ответа. И к границе он прикипел душой, и край дальневосточный полюбил, но тянуло в родные места, на Донбасс, и он сказал: «Напишу домой, посоветуюсь…» Да не дождался ответа. Перед рассветом прозвучала боевая тревога. Дежурная конная группа под командой помощника начальника заставы лейтенанта Влача взяла прямо со двора в галоп и скрылась в предутреннем сумраке: японские захватчики нарушили границу, напали на наш пограничный наряд. Начальник заставы Черных поставил перед отделением Котельникова боевую задачу: выехать к сопке Крутой, замаскироваться и, если японцы сделают попытку перейти границу, дать отпор. Котельников вырвался вперед на своем коне, временами поглядывая; не отстал ли кто? Уже совсем развиднелось, на горизонте стали прорисовываться знакомые зубцы сопок. Вот и Крутая.

Котельников приказал всем спешиться. Не успел он отойти от коня, к нему подбежал пограничник, находившийся в ночном наряде.

— Японцы к распадку двигаются!

— Ведите наблюдение и держите связь со мной! — приказал Валентин.

Без суеты и шума расположил он бойцов по склону сопки, поставив каждому задачу и указав ориентир для огня. Между тем японцы начали преодолевать распадок, уже отчетливо слышались гортанные команды японского офицера. Котельников решил подпустить их поближе. «Вот дойдут до середины распадка, — думал он, — и жахнем. Местность там посуше, можно атаковать и в конном строю». Как только десятка два японцев, преодолев болото, начали перебегать сухую открытую поляну, Котельников дал сигнал открыть огонь из ручного пулемета и отсечь противнику обратный путь. Дробно застучали пулеметные очереди. Все отделение Котельникова и два бойца пограничного наряда открыли по японцам меткий огонь из винтовок. Прибывший к месту боя начальник заставы Черных, оценив обстановку, решил отрезать отход японцев за границу с севера. Это задание возлагалось на помощника командира взвода Кабакова.

Наряды, действующие с фронта, ружейно-пулеметным огнем сковали японцев и вынудили их залечь. Ударная группа во главе с Черных, воспользовавшись замешательством врага, нанесла неожиданный удар. Самураи бросились к границе, но были встречены метким огнем пограничников Кабакова. Оказавшись в огненном мешке, японцы несли большие потери. Высокая трава и кустарник мешали пограничникам вести огонь из пулемета. Помогла находчивость. Пулеметчик поднял «максим» на свои могучие плечи, и начальник заставы повел прицельный огонь по противнику. Удар с флангов наносила группа пограничников под командованием лейтенанта Евграфова. В конном строю бросилась она в атаку на самураев. Одним из первых мчался на своем коне Валентин Котельников. Японцев сбили с занимаемых ими позиций и стали отбрасывать в юго-западном направлении, используя для маскировки заросли камыша. Внезапно вспыхнули языки пламени и поползли в сторону пограничников: самураи зажгли сухую траву, чтобы сковать действия наступающих, но пограничники не дрогнули. Выдвинувшись на скаты высоты, они открыли огонь по врагу. Точно бил пулемет Черных. Группы, возглавляемые помощником начальника заставы Влачом, возобновили атаки на правом фланге. Вражеская пуля пробила Влачу руку, но он не вышел из боя.

Наступал вечер, быстро сгущались сумерки, но перестрелка не утихала. Японцы с большими потерями отходили к границе. Евграфов с бойцами снова бросился в атаку. Схватка была жестокой. Котельников увидел, как его боец, горячий кабардинец Хуртуев, вырвался вперед и оказался среди японским солдат, лихо орудуя клинком. Потом Хуртуев будто потерял силы и свалился с седла. «Погиб», — мелькнуло в сознании Котельникова, и он стал беспощадно рубить бегущих, отстреливающихся японцев. Рядом с ним сражались, рубя налево и направо, Демчук и Скачко. Вдруг у Скачко подбили коня, и одновременно к нему бросилось несколько японцев. В обычное время спокойный, не особенно расторопный, теперь он схватил винтовку за ствол и ловко отбивался прикладом от японцев. На помощь ему спешили другие пограничники. Спасая товарища, врезался в строй и Валентин Котельников. Он свалил одного японца, занес клинок над другим, но в этот момент почти в упор застрочил пулемет, замеченный Котельниковым накануне. Пулеметная очередь и достала Валентина. Он покачнулся, упал с седла. Его подхватил спрыгнувший с коня Демчук.