Необратимые

— Ты любишь себя обманывать.

— Делаешь вид, что отлично знаешь меня, Малфой?

— Ну, мне кажется, в чем-то я успел разобраться.

Стук стакана о стол — банальный знак непримирения Гермионы со словами и уничижительной манерой. Она делает пару шагов к креслу, в которое снова уселся Драко.

— И когда же это? У тебя что, заколдованная постель, которая выдает полное психоанатилическое досье на любого, кто в ней окажется?

В этот момент с лица Малфоя пропадает та нарочито расслабленная улыбка. Драко внимательно смотрит на нее, всю в напряженном ожидании ответа, снизу вверх и вдруг тихо отмечает:

— Ты рада, что выберешься отсюда.

На секунду в ее взгляде снова появляется растерянность. Было очевидно, что они вот-вот заговорят о самом важном, что ради этого весь спектакль с перемещением по дому в поисках огня… Тем не менее Гермиона недооценила Драко: он так мастерски поймал ее врасплох, что сохранить хладнокровие не получится. Уже не получилось. Он видит.

— Что ты имеешь в виду и что хочешь услышать в ответ? — спрашивает она.

Малфой лениво пожимает плечами, но Гермионе его апатия кажется недоигранной: то ли пальцы, то ли другой неуловимый микрожест выдает его сосредоточенность.

— А ты ответишь именно так, как я хочу?

Гермиона молчит, надеясь, что Драко наконец даст волю гневу и прекратит танцы с бубном и словами.

— Я имею в виду: ты не испытываешь никаких мук совести из-за своего возвращения. Я знал, что это произойдет. И, наверное, не имею права тебя винить… Но я же немного эгоист, знаешь. Я тебе это и без психоаналитической постели сообщить могу.

Грейнджер невольно отводит взгляд на дверь, глубоко задумываясь над тем, что чувствует и что хочет сказать. То, что, будь они в мирных условиях, Гермиона свихнулась бы на нем? Влюбилась бы по уши, продолжая работать на своей министерской должности, если бы не угроза жизни, уже случившаяся смерть, их собственное, в конце концов, «бессмертие»? Что-то подсказывало ей, что они сошлись бы в любой из возможных вселенных и почувствовали бы эту химию и приступ притяжения, по всем показателям ломающий нормальный ход вещей, берущий начало из их детской и подростковой ненависти.

«Щелк» должен был случиться между ними обязательно, при хорошем или плохом сценарии.

— Сядь, Грейнджер. У меня шея устанет так с тобой говорить.

Вяло, почти никак не отреагировав на шутку про затекшие мышцы, которые затечь не могут, Гермиона садится на диван. Отсюда ей видно профиль Малфоя, так что очередная пауза проходит для нее в разглядывании светлых волос.

— Если злишься на меня за то, что я отняла у тебя право на зелье — я готова выслушать, Драко. И мне очень, очень жаль.

Он приподнимает бровь, глядя на Грейнджер исподлобья, а на губах снова возникает еле заметная усмешка.

— Я не буду ничего тебе высказывать. А то вернешься к Поттерам и начнешь описывать, какой я нытик. Нет, я не об этом.

— Драко, ты мне небезразличен.

Гермиона решает отомстить Драко тем же: неожиданной и болезненной сменой темы. Впрочем, это не столько смена темы, сколько переход к самой сути — как решительный прыжок с моста в пропасть.

Драко не сразу, но довольно быстро справляется с собой.

— Что ж, спасибо, — говорит он.

— Ты ведь к этому вел? Тебя грызут сомнения, не использовала ли я тебя. Продолжись здесь между нами школьная вражда, ты бы не стал уступать так легко, а боролся бы за обещанное тебе право на воскрешение. Хотя…

— …хотя все равно не выиграл бы.

Гермиона кивает, и Малфою становится заметно, что она не испытывает ни малейшего удовольствия от озвученного.

— Драко, ты не можешь просто взять жизнь и трансформировать ее так, как хочется. Я пытаюсь смириться с лишениями. Не думай, что мне просто.

Малфой задумчиво проводит ладонью по гладкому кофейному столику, стоящему по правую руку.

— Я рад, — говорит он, — что ты испытываешь такое удовольствие от мысли о возвращении в нормальную жизнь — и ни капли сожаления о расставании с вампирским миром. Претензия была в этом. Озвученной она кажется мне довольно глупой. Так что… да, обстоятельства, смириться. Мудро. На этом закончим.

Драко оглядывает комнату, как будто пытается хоть на чем-то сфокусироваться, и собирается встать, но Гермиона решительно произносит:

— О расставании с тобой.

Он замирает.

— Что?

— Ты хотел сказать: ни капли сожаления о расставании с тобой. Претензия стала глупой из-за того, что ты подменил слова.

— Она в любом случае уже не кажется мне заслуживающей обсуждений. Ты свободна, Гермиона, а тараканы в моей голове — только мои. Мне не надо пытаться подружить вас.

Словно сквозь дурман, она наблюдает за тем, как Драко уходит. Он задерживается только на секунду, а то и меньше, но потом твёрдо решает закончить разговор тем, что есть.

Оставшись в одиночестве, Гермиона прикидывает, насколько будут похожи ощущения. Предстанет ли ее человеческая жизнь прежней, обычной, привычной? Или какое-то время будет выглядеть как эта нежилая комната? Без Драко и огня в камине.

Голова говорит, что потери не страшны. Что-то в сердце намекает на другое.

Без Драко становится ясно как день, что комната несуразна и уродлива.