This War of Mine (Ремейк)

Цельнометаллическая оболочка. Часть II

Наши герои проделали длинный и утомительный путь, чтобы оказаться здесь. Потери, некоторые проблемы с командованием и прочие тяготы бойцов вторжения значительно сказываются на боевом духе солдат разведбатальона, но растущие на дрожжах плоды кропотливого труда созревают в нужном этапе войны. Вектор развития удовлетворяет запросы командования. Значит, победа близка.

Пролог. «Оккупанты» (продолжение).

Отделались простыми царапинами, экипаж не пострадал, так как это не было вражеский снарядом.

У взвода уходит от пяти до десяти минут на то, чтобы вытащить себя из зоны поражения, уничтожив или обернув в бегство большинство из сидящих в засаде.

Следующие пять часов уходят на новую попытку продвинуться к мосту и осуществить нападение с участием танков и дополнительных вертолетов.

На другой стороне, успели сравнять с землей около трех кварталов города «А», прежде чем мост объявлен безопасной зоной, при этом в процессе захвата моста морпехами один из взрывов пробивает в нем огромную дыру, делая пролет практически непреодолимым.

На рассвете морпехи впадают в полусонное состояние. После шести часов боя и второй ночи подряд без сна, им дают несколько часов отдыха перед выездом.

Они паркуют свои Хамви в пересохшем грязевом поле в нескольких километрах от моста. Несколько человек собираются у машины выжившего Уокера, пьют воду, распечатывают свои сухие пайки, чистят и перезаряжают оружие, которое, скорее всего, им снова придется использовать в этот же день.

Все они совершенно по-разному справляются с боевым стрессом. Во время затишья в боевых действиях Уокер становится неумеренно бодрым. В это утро он указывает на птиц, которые пролетают над нашими головами, и восклицает:

— Смотрите! Как красиво!

Не то чтобы он испытывал заряд бешеной энергии оттого, что избежал смерти. Скорее, он переживает более глубокое и тихое удовлетворение, как будто воодушевлен тем, что поучаствовал в чем-то очень стоящем. Он ведет себя так, будто только что разгадал сложный кроссворд или выиграл шахматную партию.

Когда подходит Хеллер, чтобы предложить одну из своих вонючих сигар, гримасничает Уокеру и, с улыбкой во все тридцать два, говорит:

— Вы только посмотрите на этого тонкозадого пижона. Вы бы никогда не подумали, какой он плохой ублюдок.

Хеллер говорит, что, когда они познакомились несколько лет назад, ему стало жалко Уоки.

— Я думал, у него нет друзей — такой он одиночка. Но он просто не выносит людей, даже меня. Я — его друг ровно настолько, насколько вывожу его из себя. Но он — безупречный воин.

Кажется, Уокер бой интересует только в его самые напряженные моменты — когда по нам стреляют. После этого он часто проваливается в глубокий сон.

Во время второго нападения группы на мост, когда мы ехали в сторону перестрелки, окруженные по флангам танками и бронетехникой, на фоне громыхания орудий, Хоффман повис на своем пулемете и захрапел, а проснулся, только когда его растолкали.

Реагирую на страх более традиционным образом. После недавней засады, когда мы отъезжали от моста, у меня стучали зубы, а тело так тряслось, что ноги стучали по полу машины. Скорей всего, это была физическая реакция на избыточное выделение адреналина, который накачивается в кровь до предельного уровня, что нарушает кровоток и приводит к переохлаждению организма.

В поведении хронического оптимиста Эдвардса никаких перемен не заметно.

— Когда я попадаю в засады, — уверенно промолвил Эд, — не волнуюсь о том, что могу умереть.

Хеллер, который после боя всегда выглядит так, словно его глаза запали еще глубже в глазницы, а кожу на черепе натянули чуть потуже, рассказывает:

— Нам промыли мозги и натренировали для участия в бое. Мы должны повторять «Убей!» три тысячи раз в день в лагере для новобранцев. Вот почему это так легко. Тот чудак, который отползал вчера — его заметил и выстрелил ему в башку. Я видел, как снесло верхушку его черепа. Это было неприятно. Меня от этого тошнит.

Уильямсон, на счету которого два подтвержденных убийства в засаде, откровенничает, что не чувствует никакого огорчения из-за того, что лишил двух человек жизни.

— Это странный парадокс, — удивляется, имея в виду свою исступленную попытку спасти жизнь гражданского мальчика, раненного морпехом. — На все был готов, чтобы спасти того паренька. Но мне совершенно наплевать на тех парней, которых только что уложил. Вроде как после убийства людей ты должен чувствовать расстройство. А я не чувствую.

«Иман», который видел, как эвакуируют раненого в ногу бойца, пребывает в болезненном состоянии внутренних раздумий. Он прохаживается среди своих морпехов и почти все время молчит. Они обосновались в нескольких километрах за мостом и собираются маленькими группками вокруг Хамви, обсуждая боевые действия предыдущей ночи во всех подробностях. Некоторые из них хлопают «Имана» по спине, подсмеиваясь над храбростью, которую он проявил, когда в самый разгар засады вышел в зону поражения, чтобы проруководить Хамви.

«Иман» отбрыкивается от их похвалы, отмахиваясь:

— Просто не до конца осознавал ситуацию.

Уединившись, уточняет мне:

— Нам нельзя больше попадать в такое положение. Это плохая тактика.

Придурок «Маллиган» — командир взвода, которого презирают почти все без исключения бойцы-срочники, — судя по всему, справляется со стрессом, при помощи нечленораздельного трепа. У моста под эвкалиптовыми деревьями валяются трупы четырех убитых бойцов врага рядом с кучами оружия и боеприпасов — РПГ, АК и ручными гранатами. «Маллиган» бегает туда-сюда, подбирает их оружие, швыряет в канал поблизости и изо всей силы орет. Никто не знает, зачем и почему он орет, но по заключению другого офицера, который попал на это представление чуть позже:

— Чем бы он ни был занят, он себя не контролировал.

Четверо убитых — это первые бойцы, которых морпехи из разведбатальона видят так близко. На мертвых — складчатые брюки, мокасины и кожаные куртки. Офицер наклоняется и берет одного из них за руку. Между большим и указательным пальцем у него вытатуированы по-английски слова: «I love you». Офицер читает их вслух для других морпехов, которые стоят поблизости:

— Эти ребята выглядят как иностранные студенты какого-нибудь университета в Нью-Йорке.

Самый большой сюрприз — это обнаружение у мертвых бойцов сирийских паспортов. Ни один из них не является иракцем. Двадцатитрехлетний сержант Роберт Джейкобс — руководитель группы во взводе «Маллигана» — одним из первых замечает пятого вражеского бойца, который ранен, но все еще жив, и, приподняв голову, наблюдает за американцами.

Джейкобс опускается рядом с ним на колени и прощупывает его на предмет наличия оружия. Мужчина воет от боли. У него пулевое ранение в правую руку, а из правой ноги вырван кусок мяса размером в два-три сантиметра. Он имеет сирийский паспорт. Ему двадцать два, а в графе «адрес в Ираке» у него указана гостиница в Багдаде — по местным меркам, один из лучших отелей, где останавливаются иностранные журналисты и европейские сотрудники гуманитарных миссий. В кармане рубашки у него американские деньги, пачка обезболивающих по рецепту и въездная виза в Ирак с датой въезда. Он приехал всего неделю назад. В разделе иммиграционной анкеты, где указывается цель поездки в Ирак, у него от руки написано «Джихад».

Новости об иностранной принадлежности вражеских бойцов будоражат морпехов.

— Мы только что сражались с настоящими террористами, — поражается Уильямсон.

После почти двух недель в полном неведении относительно того, кто в них стреляет, морпехи наконец-то могут взглянуть врагу в лицо. Офицеры разведки из дивизии морской пехоты позже прикидывают, что около пятидесяти-семидесяти пяти процентов всех вражеских боевиков в центральном Ираке были иностранцами. В основном, это — молодые палестинские мужчины с сирийскими или египетскими паспортами.

— Саддам предложил этим мужчинам землю, деньги и жен в обмен на то, что они приедут сюда и будут за него сражаться, — уточняет офицер разведки.

Оказывается, война за будущее этой страны преимущественно ведется между двумя армиями вторженцев.

Незадолго до полуночи, батальон достигает окраин города «N». Город «N» — самый крупный город в северо-центральном Ираке, и расположен в двухстах километров севернее города «R». Что еще важнее, это — штаб-квартира дивизии Республиканской гвардии. Но предполагаемая решающая схватка в городе «N» так и не происходит.

Вскоре после достижения городских окраин, батальон получает приказ направиться в Багдад. Захват города «N» никогда и не был истинной целью.

Вся эта кампания была уловкой — обходным маневром, задуманным для того, чтобы убедить иракское правительство, что основное вторжение США осуществляется через центральный Ирак. Стратегия была успешной. Иракцы оставили ключевую дивизию и другие силы в городе «N» и окрестностях, для того чтобы препятствовать вторжению морской пехоты, которого так и не произошло. Учитывая, сколько иракских сил было здесь сконцентрировано, Багдад оказался относительно не готовым к отражению предстоящего нападения объединенных сил Армии и морской пехоты.

Гэ-эм, командующий первой дивизией морской пехоты — ключевой архитектор этого обманного маневра, хвастается мне:

— Иракцы думали, что мы пойдем напрямую через город «N» — что «тупые морпехи» будут пробиваться в Багдад напролом через самую опасную территорию.

И хотя план блестяще сработал, Гэ-эм добавляет с присущей ему скромностью:

— Не такой уж я талантливый генерал. Просто сумел дать отпор другим генералам, которые ни черта в этом не понимают.

Два дня уходит на то, чтобы достичь предместий Багдада. Наспех сооруженные нефтяные трубопроводы тянутся зигзагом вдоль ведущего в город шоссе. Они были построены Саддамом, чтобы залить в прилегающие траншеи нефть и поджечь ее. Теперь повсюду висит дым. Саддам задумывал эти пылающие нефтяные траншеи как некое подобие оборонительных сооружений, но они всего лишь вносят дополнительный вклад в общее загрязнение окружающей среды и отчаяние.

У некоторых канав валяются разбухшие в двойном объеме мертвые коровы. Над взорванными зданиями клубится дым. Вдалеке грохочет артиллерия. Каждые несколько километров можно видеть разбросанные небольшими кучками человеческие тела. Это обычное жуткое зрелище страны, где идет война.

На подъезде к последнему лагерю морской пехоты у самого Багдада, машина Хеллера резко виляет в сторону, чтобы не наехать на человеческую голову, которая валяется на дороге.

Когда машина поворачивает, он выглядывает из окна и видит, как собака грызет тело человека:

— Что может быть отвратнее этого?

Как бы там ни было, ещё живой Эдвардс реагирует совсем иначе. Чуть поодаль от шоссе, поблескивая словно какое-то религиозное сооружение, стоит современное стеклянное здание с яркими пластиковыми вывесками спереди. Это иракский вариант 7‑Eleven. Разоренное и разбитое, это здание вселяет в водителя нового Хамви надежду: