Неожиданное наследство, или По ком кипит смола в аду?

19

Пробка «Периньёна» остается у меня в руке, но хлопок получается хороший — низкий, широкий, короткий и многообещающий.

Ну-у! — Тянет она, как тянут обычно тостуя. — Давай быстренько за новую машину, и сразу переходим к лондонским историям.

— Давай!

Бокалы кляцают и опустевают. «Периньён» снова льется в бокалы маленькими красивыми водопадиками, и тут я вспоминаю про зарок больше не пить. «Да забей ты уже!», — вскрикивает голос в голове и я, будучи благодарен ему безмерно, начинаю свой рассказ. Заканчиваю в аккурат, когда заканчивается первая бутылка, и обсуждение уже начинается под вторую.

— И что дальше? — Это был ее первый вопрос.

— Ничего.

— То есть мы им ничего не должны?

— Нет.

— А писать ты что-то должен?

— Им не должен.

— А кому-то должен?

— Себе.

— То есть?

— Ну, получается, что у меня что-то важное в текстах проскакивает. Не в том смысле, что мимо проскакивает, а в том, что появляется иногда. Но я, правда, не знаю, что.

— А деньги точно у нас?

— Хороший вопрос! Мы с Генри подключились к банку, активировали пароли, и я своими глазами видел там 9 миллионов 900 тысяч на счету.

— Но потом документы были у них, и они могли что угодно сделать с нашими деньгами.

Я почему-то обратил внимание на слово «нашими», подумав «Как быстро мы вживаемся в новые роли!» и сказал: «И что предлагаешь?».

— Давай подключимся и проверим. Тем более, что подключались вы с твоего ноута, а значит, все настройки там сохранились.

— Вот прямо сейчас? После бутылки шампанского?

— Раньше шампанское придавало нам смелости. Ну, давай же, включай!

Подключение прошло успешно, на телефон пришел пароль для входа в систему, я ввел его, но прежде чем нажать Enter, спросил: — А если там нет ничего?

— Тогда будем вспоминать это как приятное приключение. Да, будет обидно. Но меня утешит новая машина. Да жми уже, а то я сейчас заплачу.

Я нажал, и баланс оказался равным девяти миллионам, девятистам тысячам долларов.

— Есть, есть, есть! — закричала она и даже запрыгала по комнате. — Ура-а!

И мы чокнулись за новую жизнь.

— Но похоже всё на сказку, на мистику, на сон. Ущипни меня. Хотя, не надо — не хочу просыпаться. За какие-то слова столько денег! И хотела бы я знать за какие. В каких словах буквы на вес золота?

— В неожиданных, скорей всего. Помнишь, мы смотрели «Последнее искушение Христа» Скорсезе? Иисус там боится рот открыть, мол, не знает, что сказать людям, а бог ему шепчет — ты только начни, а я буду за тебя говорить. Может оно во всем так? И не надо бояться делать что в голову взбрело, писать всякие несерьезности — высшие силы всё управят лучшим образом. А масоны своими поощреньями вселяют в людей уверенность что умные слова еще не признак ума и автору не надо зацикливаться на привычных сентенциях — не они нужны миру.

— Случившееся с нами вообще странно. Почему мы? Ну, или точнее ты. Мы же никогда не верили в действенность литературы и всегда удивлялись, почему потомки Пушкина, Лермонтова, Толстого, Достоевского, Булгакова не стали нацией моральных образцов для человеческой цивилизации.

— Булгакова не трож!

— Хорошо, хорошо. Не буду я трогать твоего Булгакова.

— Он не мой. Он всечеловеческий. Но прошу — поставь их с Шекспиром отдельно от общей толпы.

— Хо-ро-шо!

— И больше тебе скажу — никто и никогда не сверяет свои поступки с книжной мудростью. Есть единицы, которые чтут Библию, Коран, Талмуд и Уголовный кодекс, но и те перекручивают там сказанное как хотят. Разве останавливали кого-то от преступлений «Война и мир» или «Евгений Онегин»? Нет, не останавливали. А потому что нет в литературе большей ценности, чем в той же прогулке по лесу — и тут, и там просто удовольствие. Одним доставляет удовольствие писать, другим читать. Вот и всё!

— Но «Масоны 33» доказывают обратное.

— Да, они пошатнули нашу веру. Но не сильно. Мудрость, получается, рассыпана мелким бисером и в концертных залах, и в грязи подворотен. И кто где лазает, тот там ее и найдет. Найдет, если захочет. Если заметит. Но ты же не веришь, что, найдя мудрость отправляющий пытать, перестанет отправлять пытать, а приказывающий стрелять, перестанет приказывать стрелять? А сажающий безвинных перестанет безвинных сажать.

— Мне кажется, что они никогда не найдут это.

— А для кого тогда она нужна? Кому в мудрости польза? Доброго зачем учить добру?

— Может, добро надо учить противостоять злу?

— А чем тогда добро будет отличаться от зла? В чем разница, если зло объявляет войну добру или добро объявляет войну злу? Разница получается лишь в названиях, а суть одна и та же.

Я помахал второй пустой бутылкой, мол, пора заканчивать посиделки. Она помахала третьей полной, мол, давай еще посидим. Я сказал, что пас и, сославшись на усталость, поднялся. Третий «Периньён» отправился дальше мерзнуть в холодильник, а мы пошли спать.