Пять дней эшелона

День первый

Жара порядком утомляла, но радовала мысль, что моя очередная четырехнедельная(1) — а для бригады в целом четырехмесячная — командировка закончилась, погрузка почти завершена, и скоро мы будем дома. Путь будет неспешным, с долгими остановками на разных полустанках и маленьких станциях, где наш воинский эшелон будет терпеливо уступать дорогу гражданским поездам.

Как раз должны были принять последнего оставшегося «пассажира» — тридцатичетырехтонный ИМР(2). Не успели гусеницы ИМРа коснуться пандуса, как поезд ощутимо дернулся. Прямо на наших глазах с соседней платформы со скрежетом начал заваливаться артиллерийский тягач БАТ(3). По вагонам прошла дрожь, а тягач с лязгом упал на насыпь и стал переворачиваться. Сделав полтора оборота, двадцатисемитонная махина последний раз качнулась и застыла на боку. Следом съехала и грохнулась платформа, на которой стоял тягач и которую он зацепил своими гусеницами. Кто был в поезде, высыпали наружу, а я, наоборот, бросился в свой вагон за медицинской сумкой. Там, на земле, рядом с тягачом, лежал человек.

Когда я подбежал к месту падения, моя тревога разом улетучилась, ей на смену пришло облегчение. Живой! Живой и даже не покалеченный солдат стоял на ногах и мелко трясся. На его обоссаные штаны никто не обращал внимания, и мне было все равно — лучше мокрые штаны, чем мокрое место. Мальчишке повезло, он успел уцепиться за рычаги и при падении оказался прикрыт сложенным в транспортное положение грейдерным отвалом. После беглого осмотра я понял, что из лекарств ему надо лишь успокоительное, у него даже царапин не было.

Пострадавших оказалось двое. В кабине БАТа находился его водитель, старшина Скворец. Старшина тоже не получил увечий, прочная кабина и толстые стекла послужили хорошей защитой, но ему повезло меньше — он был весь в ссадинах и ушибах. От пережитого шока Скворец без остановки матерился — и пока его вытаскивали из кабины, и пока я обрабатывал его раны. От валерьянки, что я ему сунул, он отмахнулся и разразился очередной матерной тирадой, которая сводилась к тому, что ему требуется что-нибудь покрепче.

— Ну извини, — фыркнул я, — мне только валерьянку выдают.

— Тебе и спирт выдают, только он у тебя порченный.

Я ухмыльнулся. Если бы я не «портил» спирт, работать было бы не с чем, его в первый день бы настойчиво выклянчили или попросту сперли. А так покрошу в емкость таблеточки левомицитина, и все прекрасно. Медицинским целям не мешает, а любителей выпить отваживает. То, что я перед этим немного отливаю чистый спирт для себя, благоразумно помалкиваю, мне он вообще для технических целей нужен.

— Не понимаю, что ты так разоряешься, как будто сам не припас волшебное лекарство с высокими градусами.

Рядом стоящие засмеялись, кто-то сунул старшине фляжку:

— Не наезжай на доктора, Саня, а то он передумает и угостит тебя своим «порченым» спиртом.

Старшина скривился, в очередной раз послал по матери перевернувшийся тягач, сделал глоток из фляжки и блаженно выдохнул:

— Другое дело!

Я понял, что больше не нужен, и вернулся в поезд. Только сделал для себя заметку, что надо будет попозже еще раз солдатика глянуть, на всякий случай.

БАТ поставили на гусеницы с помощью так и не заехавшего на свою платформу ИМРа. Затем тягач как ни в чем не бывало развернулся и приготовился к повторной погрузке. Мелькнула невеселая мысль, что было бы, если бы он упал во время движения поезда. Мог случиться перевернутый состав и все прелести крушения. Я тряхнул головой, прогоняя жутковатую картинку.

Эшелон отправился в путь на несколько часов позже.

Жилые вагоны были обычным плацкартом. Моя полка была верхней, самое удачное положение, как мне кажется, в любой момент готовое спальное место, где никто не мешает. Рядом расположились начмед Борисыч, мой непосредственный начальник, и два связиста: Марат, старший лейтенант, и его подчиненный Дима Русанов, молоденький, только из училища лейтенант, которого все почему-то звали Русланчиком. Наши места находились почти в самом начале вагона, поближе к выходу, туалету и допотопному самовару с кипятком.

— А ниче так, хоромы почти.

Мы с Маратом синхронно покивали, соглашаясь с Борисычем.

— Да какие же это хоромы? Это старье какое-то! Все ободранное, болтается, скрипит, дует из всех щелей!

Я хмыкнул. Возмущенно-удивленное лицо Русланчика было таким забавным.

— Скажи спасибо, что в скотовозы не посадили, — заметил Борисыч.

— Какие скотовозы?

— Самые обычные, теплушки деревянные, в которых скот перевозят. Ставили буржуйку, чтоб не замерзнуть, ломиком и саперными лопатками дырку в полу делали, над ней палатку, и готов сортир.

— Да вы шутите!

— Какие тут шутки, — буркнул я, — две пневмонии, четыре ангины, да остальных соплей немеряно, а антибиотиков с гулькин нос.

— Точно. В феврале дело было три года назад, — подал голос Марат.

Ошарашенный, с выпученными глазами Русланчик выглядел еще смешнее Русланчика удивленного.

Постепенно люди успокаивались, расслаблялись и доставали заветные заначки. От предложенной мне Борисычем водки я отказался. Вдруг кому плохо станет, а я в дупель. Всякое бывало. Да и не хотелось особо.

— Отрываешься от коллектива, Женя.

— Да куда вы от меня денетесь, — усмехнулся я, — спать хочу.

— Ну и хрен с тобой...