Необычное задание

ГЛАВА 5

Время перевалило далеко за полдень, можно сказать — шло к закрытию популярного учреждения культуры, а у его главного входа по-прежнему толпилось немалое количество людей. В основном — учащейся молодежи, но и военных тоже было достаточно. Стройных, подтянутых, почти всегда — в новенькой униформе с замечательными, но пока еще не очень привычными, погонами.

В общем…

Вполне мирная, ну, если хотите, — не совсем военная — обычная обстановка.

Одни спешили в храм знаний, надеясь успеть получить нужную информацию — прямо сегодня, прямо сейчас. Другие выходили из него и, собираясь группами, продолжали вести оживленные беседы на различные актуальные и не очень темы (среди которых привычно преобладала тема состояния дел на фронте) прямо у памятника Достоевскому, а то и вовсе на исторических ступеньках величайшего отечественного книгохранилища.

Плечов, пропустив вперед небольшую группу подростков — как всегда игривую и не в меру шумную, решительно ступил в просторное фойе, где чуть было не столкнулся с человеком чуть старше сорока лет, приблизительно одного с ним роста, лицо которого показалось до боли знакомым.

"Черт возьми, это же товарищ Яковлев, любимый ученик и едва ли не ближайший соратник профессора Фролушкина! До войны мы не раз пересекались на различных научных форумах", — вспомнил Ярослав.

— Здравствуйте, Николай Никифорович!

— Не имею чести… — мужчина поправил круглые, неприлично модные для военного времени очки, постоянно сползавшие на кончик не самого длинного, но довольно-таки мясистого, увесистого носа, и, что-то осознав, широко развел в стороны крепкие руки, до научной карьеры успевшие познать все "прелести" тяжелого крестьянского труда не только в хозяйстве отца — крепкого семипалатинского середняка, но и на паровой мельнице… Плюс нелегкая "пахота" на пароходе "Ирбит"…

— Ба, Ярослав Иванович, родной?! Какими судьбами? — удивился Яковлев, наконец-то признав давнего знакомого по науке.

— Отвоевался. Геть, на нет, совсем и полностью, как говорят в некоторых местах на наших западных окраинах — на Украине, да и в моей родной Белоруссии тоже. Теперь вот пытаюсь восстановить ученую карьеру, — пояснил Ярослав.

— И где, если не секрет, тебе пришлось сражаться с врагом?

— В лесах на малой родине.

— Подробней рассказать не желаешь?

— Нет. Не обижайтесь.

— Ну, как знаешь… Хозяин — барин. — Николай Никифорович собрался было идти по своим делам, но какая-то неведомая сила удержала его на прежнем месте и заставила продолжить разговор, тем более что Плечов поспешил аргументировать свой отказ:

— В следующий раз. Когда у нас будет больше времени.

— Понял, — собеседник грустно улыбнулся, видимо вспоминая о недалеком прошлом, когда он тоже собирался пополнить ряды добровольных защитников Москвы, но получил обоснованный отказ, и, словно оправдываясь, продолжил: — А меня советская власть по каким-то непонятным причинам бережет, лелеет, не хочет бросать в страшную кровавую мясорубку.

— Такие, как вы, в тылу нужны, — пожал плечами Ярослав.

— Ну что ж… Будем считать, что так и есть, — тяжело вздохнул Яковлев. — Слушайте! По поводу такой встречи не грех и остограммиться… Тем более что рабочий день практически закончен.

— Согласен, — улыбнулся Плечов.

— Полчаса, как минимум, в запасе у нас есть. Давай пройдем в мои покои. Посидим-подумаем, вспомним былое… Заодно и Федора Лексеевича помянем. Хорошим коньячком, в котором он, как известно, знал толк, как никто иной…

— С огромным удовольствием, — согласился Ярослав и последовал за своим старшим товарищем вглубь великолепного библиотечного комплекса. — Только вот позвольте полюбопытствовать, за какие такие заслуги вы удостоились личного угла в этой великой сокровищнице знаний? Может быть, в будущем и мне когда-нибудь перепадет парочка нелишних квадратных метров?

— Я здесь работаю, — спокойно отреагировал Николай Никифорович и, отвесив старорежимный поклон, потянул на себя незапертую толстую дверь без каких-либо "опознавательных знаков". — Так что милости прошу, друже. Располагайся. Будь как дома.

— Работаете? — входя в помещение с довольно-таки спартанским убранством (из "роскоши" — только портрет Владимира Ильича Ленина на ровной, идеально побеленной стене), удивленно округлил синие глаза Ярослав. — Но кем?

— Директором…

Яковлев заперся изнутри на щеколду и довольно потер руки, явно заранее предвкушая неземное блаженство от употребления любимого напитка, да еще и в такой славной компании.

— Хотите сказать, что сейчас мы находимся не в какой-нибудь подсобке, а в вашем служебном кабинете? Причем самом высоком, самом важном, самом главном в этом прекрасном учреждении культуры?

— Именно так.

— Где же тогда табличка? Директор… Профессор… Заслуженный деятель… Доктор наук, — удивленно изрек Плечов.

— Кандидат, — уточнил Николай Никифорович. — Только-только защитился. По своей излюбленной теме.

— "Большевистское подполье в тылу у Колчака"?

— Ну у тебя и память!

— Еще бы… До войны я не раз бывал на ваших лекциях. А что так долго тянули?

— Собирал материал. Готовился. Это ты у нас — молодой да ранний, р-раз — и все готово! Еще до тридцати лет. Ничего, что я так по-панибратски? — Яковлев оценивающе смерил с головы до ног собеседника каким-то шальным, игривым, совершенно непрофессорским взором и опустился на свой служебный стул.

— Нормально, — по старой, давно устоявшейся привычке не стал спорить Ярослав. — Мы люди не гордые, и так сойдет!

— …А мне, чтобы защититься, пришлось неслабо потрудиться, — в рифму развил собственную мысль Николай Никифорович, одновременно запуская руку под стол, чтобы нащупать и в конце концов достать из стоявшего там кожаного портфеля высокую оригинальную бутылку с тусклой, криво наклеенной этикеткой. — Нет, это не то… — Он еще раз пошарил у себя под ногами и продолжил в том же "стихотворно-поэтическом" духе, являвшемся его, как позже выяснится, главной отличительной чертой. — А вот и он — наш славный чемпион… "Юбилейный"! Армянский коллекционный марочный коньяк группы "КС", сиречь "коньяк старый", десятилетней выдержки. На чистой родниковой водице из Катнахбюрского источника, что близ Еревана. Сорок три оборота. Шесть медалей: три золотые, три серебряные…

— Достойная, стало быть, вещица, — оценил столь щедрое предложение Ярослав Иванович. — Надеюсь, лимончик у вас в загашничке тоже найдется?

— Фу… Какая пошлость, — скривил интеллигентное и такое русское (в классическом понимании) лицо Николай Никифорович. — Этакой дурацкой привычке тебя тоже Фролушкин научил?

— А кто же еще?

— Моветон… Полная безвкусица!

— Все претензии к нему — учителю моему! — подыграл любителю рифм Плечов.

— Нет, правда… Худший вариант закуски в данном случае и вообразить трудно: лимонная кислота, воздействуя на рецепторы нашего языка, способна перебить оригинальный вкус самого благородного напитка… Может, вам кофе или сигару, сэр?

— Сэнкью… Аристократические замашки откровенно претят моей рабоче-крестьянской натуре.

— О! Видишь! Моей тоже.

— Поэтому давайте, что есть.

— Слушаюсь, товарищ… Какое у тебя звание?

— Красноармеец. А ежели по новому уставу, то, стало быть, рядовой, — не моргнув глазом, соврал чекист.

(Впрочем, он и сам еще точно не знал, до каких высот дослужился в органах. Пока.)

— Да… Не маршал, конечно. — Яковлев оперативно "нырнул" во внутренний карман пиджака и спустя мгновение выложил на стол большущую плитку шоколада. Аккуратно развернул яркую, разноцветную обвертку и сразу разломал ее внутреннее содержимое пополам. — Держи… Хотя, согласно этикету, столь благородные напитки лучше совсем не заедать и не запивать, дабы максимально насладиться вкусом и нежнейшим ароматом…

— Целиком и полностью разделяю ваше компетентное мнение, — опять согласился Ярослав.

— А теперь обсудим продолжение, точнее, предстоящий ход намечающегося банкета, ибо, по логике, мы его вроде как еще не начали, — заявил Николай Никифорович.

— Давайте, — вновь не стал спорить Плечов.

— Спешу сделать искреннее признание: у меня просто сквернейший, препаскуднейший, особо вредный характер. Сотканный из ненужных принципов и всяких доисторических предрассудков.

— Например?

— Пункт первый, который я, по сути, перенял от нашего великого учителя: не пить что попало и не пить с кем попало!

— Всецело разделяю, — кивнул Ярослав.

— Пункт второй: употреблять не чаще одного раза в день. Но по края. И все, аллес, как говорят фрицы!

— Не против… Значит, по единой и разбежались?

— Абсолютно верно.

— Так чего же мы ждем?

— Да погодь ты… Не лезь вперед батьки в пекло…

— Пардон.

— Из посуды у меня — одни граненые стаканы. Из какой-то эксперементальной партии, которая еще не пошла в массовое производство. Мне один стеклодув по блату пару штук подарил.

— А вы еще что-то про этикет несли. Для столь благородных целей рекомендуется использовать исключительно широкие фужеры на изящной тонкой ножке!

— Возможно. Но я не о том… сейчас. Осилишь? Сдюжишь? Справишься? — озабоченно спросил Николай Никифорович.

— Легко!

Заученным движением руки потянув за острый, из тонкой жести, язычок, которым мог легко поранить руку любой, даже более опытный потребитель, директор библиотеки сорвал с горлышка пробку и на всякий случай отправил ее в карман (конспирацию никто не отменял! Ленин с портрета все видит), после чего так же ловко выковырял перочинным ножом глубоко посаженную "затычку" из какого-то нового синтетического материла (то ли пластика, то ли полиэтилена — шут его знает, до чего могли додуматься советские химики?) и словно фокусник, не "прицеливаясь" наполнил оба стакана точно по ободок. Кабинет мгновенно заполнился специфическим, очень тонким и приятным ароматом. Впрочем, не всем советским гражданам он приходился по вкусу.

— Вот… Вот, пожалуй, единственный недостаток этого чудодейственного напитка. Теперь здесь еще неделю вонять клопами будет! — шутливо проворчал Яковлев.

— Ничего-с. Проветрим-с! — как всегда оптимистично заверил Плечов. — Сейчас открою окно, и за ночь сквозняк все выдует.

— О! Правильно! Все равно мне мало осталось. Можно сказать — совсем ничего…

— Э-э… Как прикажете это понимать, дорогой Николай Никифорович?

— Как хочешь — твое личное дело! Но именно сейчас я нахожусь в процессе сдачи дел. Кандидатская защищена, пора двигаться дальше.

— Жаль. И кто ваш преемник?

— Василий Григорьевич Олишев, может, слыхал?

— Никак нет.

— Уже год, как он вернулся с фронта после тяжелейшего ранения, и сейчас заведует у меня отделом военной литературы. Так что споетесь!

— Познакомите?

— Не далее, как завтра! Приходи в обед. Как раз нормально будет.

— Есть!

— Все… А вот теперь — за нашего общего научного руководителя, прославленного советского ученого Федора Алексеевича Фролушкина… Не чокаясь! Святой был человек. Земля ему пухом… — одним махом выпалил Яковлев и лихо опрокинул стакан.