Звезды на рейде

* * *

Детство моего поколения грезило сражающейся Испанией, жило ею. Мы пели о ней песни, мы сетовали, что не родились на десяток лет раньше, и с гордостью носили шапочки-испанки с кисточкой впереди, на манер бойцов-республиканцев. В некоторых наших пионерских дружинах и по сей день носят такие шапочки, только надо бы почаще рассказывать детям, откуда они пришли к нам и когда…

Зеленые младшеклассники, мы приветствовали друг друга тогда лозунгами республиканцев «Но пасаран!» — «Они не пройдут!» — и поднимали при этом сжатую в кулак ладонь.

В 1940 году, став пионером, я, помнится, отыскал в книге для чтения стихотворение «Синий автобус» — о том, как вывозили из пылающего Мадрида ребятишек, — увозили от смерти, а привезли — в смерть. Имя автора стихов меня тогда не волновало, а само стихотворение потрясло, и я мгновенно запомнил его:

…С немецкого «юнкерса»
злобно и тупо
Немецкие каски глядят,
Немецкие бомбы — изделия Круппа, —
На синий автобус летят…

Тогда еще я не мог предполагать, что через год и я, и мои сверстники лично познакомимся с немецкими бомбами — изделием Круппа. И для многих, очень многих тысяч советских детей эта встреча станет роковой…

Не ждите, не стойте же зря на пороге,
Не ждите — гасите огни:
В предместье Мадрида на пыльной дороге
Лежат бездыханно они.
Поет о них песни лишь ветер унылым,
Валяются куклы в пыли…
…Так встретились нынче
с «культурой» арийской
Дети испанской земли…

Но не все испанские ребятишки погибли тогда. Многих увезли корабли под красным флагом. Многих отогрели, вынянчили советские люди. Для них, обездоленных фашистами, наша Родина стала второй матерью — заботливой и нежной. И они отплатили ей за это сыновней любовью и верностью — до последнего вздоха. Но об этом — ниже.

…Раннее утро 8 мая 1965 года. Шарканье метел по асфальту. Город досматривает сны.

Новенький синий автобус «ЛАЗ» тормознул на улице Дзержинского. В автобусе пожилые и совсем юные пассажиры — смуглый глазастый народ. Слышна негромкая испанская речь. А еще наш автобус благоухает всеми цветами весны и напоминает передвижную цветочную лавку — до самой крыши он забит венками и только что срезанными гвоздиками, тюльпанами и бутонами роз…

Я забегаю за Анчишкиным. Он спит.

— Ты ведь обещал быть готовым! Нас ждут!

— Я всю ночь стучал на «ундервуде». Посмотри на машинку — у нее до сих пор клавиши шевелятся!..

Снизу застенчиво клаксонят.

Писатель Владлен Николаевич Анчишкин на фронте был комбатом. Я не успеваю возмутиться — он уже одет и водит бритвой по лицу.

— Захвати парадный мундир, — настаиваю я. — Так надо. Ну пожалуйста же, Владлен!..

— Свадьба с генералом! — рявкает бывший комбат и нехотя достает из шкафа длиннющий потертый пиджак — серый в полоску, который надевает раз в году на праздник — День Победы. — Тебя хлебом не корми, а подавай показуху! — корит он меня, пока мы спускаемся по лестнице.

В автобусе сонно, прохладно.

Анчишкин накидывает полосатый пиджак на худенькие плечи моего сына Витальки, и тот аж пригибается от его тяжести: пять орденов, дюжина медалей. Пиджак сыну — почти пальто, в автобусе еще будет жарко, но он так и не захочет расстаться с ним.

Мы едем в Крым…