Винки

* * *

Ему следовало бы запастись на зиму желудями, как он это делал год назад с Малышкой Винки, когда та была еще младенцем, крепко державшимся за его спину. Но скрипучие полки в хижине отшельника были до самых стропил заставлены дешевыми консервами, которых медведю хватило бы еще надолго. Год назад Винки счел бы ниже своего достоинства воспользоваться открывалкой для консервов, но зачем было церемониться теперь? Он позволил себе вернуться к нормальному человеческому быту, с которым однажды так решительно распрощался — стол и стул, мягкая кровать, одеяла, тепло и спагетти.

Когда-то он был неживой игрушкой, часто рассерженной и печальной, теперь же он жил даже не как медведь, а скорее как маленький человек. Маленький грязнуля, потому что скидывал в кучу в углу хижины пустые консервные банки. Он никогда не мыл ложки и не застилал кровать. Все книги, одежда, оружие и бумаги профессора лежали грудой на полках, полу, столе, в них целыми днями рылись крысы и птицы, повсюду оставляя помет. Винки начал допоздна засиживаться у телевизора, настроенного на канал, по которому в основном показывали рекламу тренажеров, поэтому просыпался поздно. Лежа на грязном, сбитом в куму одеяле, он каждое утро, осматривая растущий беспорядок в хижине, говорил себе:

— Хорошо.

Неторопливо тянулись недели. Вдали — та же птица исполняет свое поминальную песню. Каждый день Винки подходил к окну и наблюдал, как с дерева падают последние листья. Затем все листья внезапно опали и пение прекратилось.

Винки механически, не думая, взялся за уборку. Он знал, что без грязи и невообразимого беспорядка хижина будет жуткой и пустой, но не мог остановиться. У него болела спина, когда он тер, тащил, доставал, наклонялся. В куче книг и бумаг он наткнулся на видеокассеты с надписью «Малышка Винки в заточении».

Он и раньше их замечал. И хотя Винки понимал, что что-то ищет, это было не тем, что он хотел бы найти. У него не было желания смотреть на своего ребенка в плену. Он подумал о том, чтобы сжечь пленки, но решил, что и это тоже не подойдет, а потому забрался на стул и швырнул их на самую высокую полку, пробормотав:

— Убери. Убери.

И в этот момент, посмотрев вниз, чтобы успокоиться, он заметил мемуары Малышки Винки — толстый желтый блокнот, засунутый между столом и окном. Он спустился, прилег на край стола и схватил блокнот своей матерчатой лапой. Страницы были прохладными и топорщились от чернил. У него немного закружилась голова, как бывает, когда карусель замедляет ход и ты хватаешься за медное кольцо.

Винки вытащил блокнот из укромного места и аккуратно пригладил его, положив на стол. Он сел, скрестил лапы и начал читать.

Множество рассказов с разными героями, но в каждом из них был один и тот же рассказчик. Его охватывал клубок необъяснимых ощущений — он гордился тем, что ему довелось прочитать подобное, ему казалось, он сделал открытие, столкнулся с судьбой. Ему хотелось, чтобы дневники не заканчивались. И поэтому, когда он перевернул последнюю исписанную страницу, одна за другой из банки стали появляться бабочки, он понял еще раз, что его жизнь с Малышкой Винки не вернешь. Он не смог спасти ее. Его слезы упали на желтую исписанную страницу.

Пустота. Винки посмотрел в окно. Уже стемнело, и даже не было дождя. За окном ничего не происходило.

Но именно в ту самую ночь ему и приснился сон: в воздухе перед ним парит Малышка Винки; трепещущая бесконечность ее взгляда; «Думай о прошлом»; и она исчезла навсегда.

Тогда Винки проснулся, и его охватили грусть, недоумение и гордость за свое дитя, те же, когда она исчезла в первый раз. Он понял, что это и были его чувства к Малышке Винки, окончательные. Телевизор продолжал работать, по-особенному мигая то темным, то светлым, вызывая таким образом интерес у покупательской аудитории. Он выключил его. Винки словно качался на качелях, переживая еще более глубокое отчаяние. Попытавшись понять смысл того, что сказал ребенок, он снова заснул, и ему опять приснился сон.

Это была вторая часть того же сна. Перед ним предстали образы из его долгой игрушечной жизни: дети, которых он любил, их семьи, и каждый из них махал ему на прощание рукой с таким особенным выражением глаз, что грусть и чувство потери пронзали его, как самый острый нож. Он давно не вспоминал эти образы: Рут еще маленькая девочка, ее сестра, брат, родители и затем своя семья у Рут, один за другим ее дети: Кэрол, Хелен, Пол, Кен и, наконец, Клифф; и каждый из них брал медведя на руки со взглядом, полным любви и решительности, каждый из них вырос и бросил медведя. Но во сне Винки оставил их — он уезжал от них на огромном белом плавучем театре, и звуки его ансамбля банджо разносились по зыби широкой коричнево-зеленой реки. На нем были надеты короткие гетры и цилиндр, он танцевал, но на палубе не было зрителей, лишь взрослые и дети, стоявшие на грязном берегу, махали ему на прощанье рукой.

Он уже несколько лет не думал о них. Возможно, самым страшным было забыть то, что потеряно.

Объятия, тайны, истории, игры, карандаши, мишура, подарки, слезы, трепка, предательства, собачки, прозвища, руки, прижимания, два плюс два, поцелуи, фейерверк, детские коляски, прогулки — все это кружилось в водовороте, появившемся на ровной поверхности реки вслед за гребным колесом судна, что весело гудело «ту-ту» и издавало грохот, который не успокаивал Винки, не предвещал никакого несчастья — он был просто неизбежен под танцующими ногами Винки.

Любишь, но не можешь найти

Вздрогнув в своей постели, он проснулся.

Было раннее утро. Он вышел на улицу, чтобы облегчиться. Сидя на корточках, он с горечью вспоминал, как когда-то это простое занятие доставляло ему столько удовольствия. Он обвел глазами лес, который все так же любил: высокие деревья, чириканье воробьев, желтые лучи солнца меж сотен голых веток. Он позволил своему разуму замереть, и на какое-то мгновение мир и его радость снова влились в него потоком.

Теперь, увидев вторую часть своего сна, он понимал, что когда, привидевшись ему, Малышка Винки сказала: «Думай о прошлом», она имела в виду не последние события, а то, что происходило давно.

Это прощание с лодки было лишь началом воспоминаний о других детях, которых он знал. В своей новой жизни, где была Малышка Винки, ему ни разу не захотелось оглянуться назад, в прошлое — не было нужды думать о тех годах, что он прожил в качестве игрушки, но теперь он понимал, что долгое прошлое тоже было наполнено любовью и болью и что, следовательно, те годы также были частью его. Даже несмотря на, то что они безвозвратно и давно ушли.

Продолжая вспоминать о времени, когда еще не было Малышки Винки, старый медведь внезапно осознал, насколько маленьким он был под этим огромным сводом деревьев. Он посмотрел на свою округлую тень на ушедших в спячку ветках, и ему снова захотелось плакать. Не нашлось утешения в том, чтобы вспоминать забытые ступени, что привели его к этому одинокому месту. Но было очевидно, что воскрешать воспоминания — его долг, и он продолжил. Он отложил это занятие до заката и потом ночью предался воспоминаниям — лихорадочно, сначала вспоминая лишь обрывками, а затем остановившись на том грустном, счастливом, полном недовольства времени, когда его называли Мари.

Тюремное заключение, безусловно, прервало этот процесс, но воспоминания продолжали одолевать его и по пути в тюрьму. Так что Винки находился примерно в середине детства Рут, когда его посадили. Прошли месяцы, прежде чем Винки снова стал вспоминать, и это случилось накануне суда. Поэтому когда начался суд, он как раз вспоминал детство Клиффа.