Винки

Чарльз закрыл глаза и попытался сконцентрировать себя.

— Итак, примитивный или нет, — сказал он наконец, — нелепый или великий, можно применить понятие анимизма также и к искусственным предметам?

— Гм. Да. О да. Перед тем как меня, гм, прервали, я собирался упомянуть об общине Файндгорн, которая была основана в Суссексе в конце пятидесятых годов, и, как видно в этом примере, существуют люди, которые заявляют, что, что, что вступали в связь, цитирую, с «эфирными» формами жизни или телами — такими, как главные духи моркови, брокколи и других овощей, у которых они спрашивали совета по вопросам разведения этих растений, или Короля кротов, которого они скромно попросили запретить своим подданным уничтожать их огороды.

Винки удивлялся, почему так много зрителей хихикают. Неужели никто не видел Короля кротов?

— Очевидно, подобные молитвы неплохо срабатывали, кстати, — продолжал Эдвин, решительно выпятив вперед подбородок. — Подлинный сад Файндгорн являлся, и все это признавали, совершенно необычайным — они не только избавились от, гм, кротов, но выращивали фрукты и овощи вдвое большего размера, чем обычно, без удобрений, и их цветы цвели в самый разгар зимы. Короче говоря, они сделали невозможное. — Эдвин принялся изображать руками экстравагантные жесты, будто дирижировал симфонией идей. — Видите ли, жители Файндгорна верят в то, что все, что находится на Земле, имеет душу: животные, овощи, природные ископаемые, и вся эта тьма метафизических существ готова в любую момент прийти нам на помощь. Безусловно, милая идея. И я должен сказать, что искренность, с которой она предлагается, удивительно, гм, неотразима.

Со стороны прокурора и его любимого помощника доносился шепот, потом саркастические смешки низким голосом. Затем Номер Двенадцать нервно засунула в пучок на голове выпавший из него волос, прикусывая губу.

— Итак, согласно такой системе верования, — сказал Чарльз, пытаясь сохранить самообладание, — может ли, например, в плюшевом мишке тоже жить такой дух?

Прокурор тряхнул головой, будто пытался отогнать рой комаров.

— Ваша честь, я даже не удостою подобный вопрос возражением!

Из розовых лица обоих Неудалых стали красновато-багровыми. Они легко могли сойти за двоих пятилетних мальчишек, которые стояли на площадке школьного двора.

— Что ж, тогда, что ж, тогда, что ж, тогда, — сказал Чарльз, — свидетель может тогда, тогда, тогда начинать отвечать на вопросы! — Он повернулся лицом к близнецу. — Мистер Неудалый, пожалуйста, для протокола: может ли у Моргунчика, плюшевого мишки с подвижными глазами, быть такая душа?

Эдвин вызывающе смотрел в зал.

— Я не, не, не вижу причины, по которой у него не может ее быть. Основатели Файндгорна написали, что, цитирую, цитирую, цитирую: «Машины тоже реагируют на любовь и заботу человека», конец цитаты. И известно, что они говорили «спасибо» своему садовому инвентарю и приспособлениям. Это означает, что перед нами философия безграничной, глобальной доброты. И кто мы такие, чтобы говорить, будто эта цитата неверна?

Взволнованный вопрос на мгновение повис в воздухе.

— Спасибо, — сказал Чарльз.

Судья улыбнулся прокурору, который махал ему своей жирной рукой в веснушках.

— Мне нечего спросить у этой ходячей цитаты. Я лишь прошу, чтобы в суде больше не было Неудалых. Одного, думаю, достаточно.

Волна смеха. Открывая рот, чтобы что-то сказать, но при этом продолжая молчать, Эдвин спустился с трибуны, в то время как Чарльз так же напрасно открыл рот. И все же внутри Винки что-то звонко билось, как колокольчик. Сначала всем торжественно рассказали о его теле, теперь — о душе. Ему хотелось еще долго размышлять о том, что он сегодня услышал, и Винки даже с нетерпением ждал, когда наконец вернется сегодня в свою камеру, где он надеялся повторить все это себе в то время, как Дэррил тихо раскрашивал…

Но как раз в этот момент его адвокат рявкнул:

— Защита вызывает, гм, гм, Клиффорда Чейза!

Глаза Винки стали шире, и он принялся тянуть Неудалого за рукав, не веря своим ушам. Он энергично затряс головой, желая сказать «Нет!».

Но на самом же деле медведь стоял меж двух огней — между незваной, безудержной радостью при мысли, что он снова увидит Клиффа, и такого же незваного плевка в душу — предательства Клиффа, которое случилось так давно, но и сейчас оно вызывало у него такие же чувства.

— Теперь, теперь, теперь, мистер Винки, — сказал Неудалый, бросая на судью нервный взгляд, — я вижу, что вам это не по душе, но, как мы, как мы, как мы уже обсуждали, это единственный свидетель, который готов дать показания, который, который, который…

В действительности же Неудалый столько раз представлял себе, как будет обсуждать Клиффорда Чейза со своим подзащитным, что упустил эту идею и забыл упомянуть ему об этом человеке или о его желании дать показания. Если бы Винки был к такому подготовлен, его чувства к этому персонажу из прошлого, возможно, смягчили бы боль воспоминаний. Но вышло так, что все те страдания, несправедливо причиненные ему этим мальчиком и всей его семьей, казалось, слились теперь воедино с бедами, которые он пережил и видел в течение последних полутора лет, начиная с похищения его ребенка… Поэтому теперь, когда Чейз шел по проходу, Винки увидел в нем не дружелюбного свидетеля, а скорее одного из своих преследователей. Не обращая никакого внимания на шепот Неудалого, который убеждал его в обратном, медведь плотно сложил лапы и сполз на стуле вниз, так что теперь его глаза были едва видны из-за стола защиты.

В это время Чейз, худощавый мужчина сорока лет с песочного цвета волосами, давал присягу.

— …Правду, только правду и ничего, кроме правды, и да поможет мне Господь. — Когда он присел, то с надеждой посмотрел в сторону Винки, но медведь с яростью уставился прямо перед собой на книги и бумаги Неудалого.

Защитник спросил свидетеля о том, кем он приходится подзащитному, и вот допрос продолжается. Как Неудалый собирался сказать Винки, Чейз был всего лишь одним из нескольких людей, которые смогли бы подтвердить, что когда-то тот был обыкновенной мягкой игрушкой. Без особого труда обвинению удалось не допустить Рут Чейз и других членов семьи к даче свидетельских показаний, которые якобы не относились к делу или же были предвзятыми. Но Неудалый убедил младшего сына прийти в этот день на суд на всякий случай, и, к удивлению адвоката, народ не возражал против того, чтобы его вызвали. Хотя, на самом же деле, во время утреннего перерыва судья и прокурор посовещались и решили, что подобная уступка произведет на прессу благоприятное впечатление, причем с минимальным ущербом для версии государственного обвинения.

Несмотря на вопросы заикающегося Неудалого и очевидное смятение подзащитного, Чейз был достаточно убедителен, поддерживая заявление защиты о том, что Винки был не чем иным, как игрушкой, а не террористом, и рассказывая о том, где медведь находился с Рождества 1925 года до момента, когда до ареста Винки оставалось около года — когда он исчез из дома Рут и Дэвида Чейз.

— Мы считали, что потеряли Винки, то есть мистера Винки, — вспоминал Чейз. — Мать сказала: «Ах, он найдется». Но он так и не нашелся, и теперь, конечно же, понятно, что он сбежал. Мать обнаружила разбитым окно примерно в то же время, как заметила, что мистера Винки нет, и теперь, когда вспоминаешь это, совершенно ясно, что он убежал.

— Протестую. Несущественно.

— Протест принят. Свидетель, следуйте фактам, а не чувствам, и воздержитесь от каких-либо выводов. — Бум.

Неудалый закатил глаза и продолжил:

— Мистер Чейз, насколько вам известно, насколько вам известно, случалось ли так, что подзащитный пропадал и до описанного вами момента?

— Нет.

— И этот период включает в себя все десять лет, начиная с 1993 года?

— Да.

— Так, так, так, в течение периода, когда, согласно обвинению, мистер Винки создал и отправил по почте, гм, триста сорок семь бомб, где он находился, насколько вам известно?

— В доме моих родителей, на полке в моей старой спальне, у окна.

— И чем он там занимался?

— Он сидел — не двигаясь.

Касаясь этого и других ключевых моментов, Чейз говорил тихо, но решительно и, по общим отзывам, произвел хорошее впечатление на присяжных. Однако как обвинение, не сомневаясь, и ожидало, правдоподобность сказанного им жестоко пострадала во время перекрестного допроса.

Прокурор, листая документы, очевидно, медицинскую карту:

— Мистер Чейз, вы пребываете в состоянии депрессии?

Чейз нервно поправил на носу очки:

— В общем-то нет. По крайней мере не в данный момент.

— Вследствие того, что принимаете по этому поводу медицинские препараты?

— Да.

— То есть вы страдаете психическим расстройством?

— Да. Видимо, да.

— Видимо, да. — Прокурор поднес пальцы к обоим вискам, будто пытаясь решить, о чем еще можно спрашивать подобного свидетеля. — Хорошо, ну, тогда, предположим, — махая руками как сумасшедший, — для подтверждения вашего аргумента, только для подтверждения вашего аргумента, что мистер Винки, подзащитный, действительно тот Винки, которого вы знали и любили, когда были маленьким. Предположим. — Он пожал плечами. — На каком основании вы сделали вывод, что он добрый медведь? Он с вами когда-нибудь разговаривал?

— Ну, как…

— Мистер Чейз, пожалуйста. Ответьте на вопрос. Он когда-нибудь разговаривал с вами? Говорил ли он вам когда-нибудь, например: «Я очень добрый медведь»?

— Нет, — грустно ответил Чейз.

— Что ж, тогда, возможно, вы наблюдали какие-то проявления его доброты или храбрости? Возможно, он спас вас или другого ребенка из горящего дома?

За занавесом послышались смешки.

— Нет… Но он не раз позволял мне обнимать его. И он выслушивал меня.

— Ах, выслушивал. И откуда вам это известно? Он кивал головой? Он повторял вам то, что вы сказали? Может, он говорил вам необходимые слова утешения или давал вам советы?

— Ну, нет, конечно же.

— Конечно же, нет. Именно. Конечно, нет. На самом деле вы никогда не видели, чтобы он что-то делал или говорил, хотя бы что-нибудь, ведь так, мистер Чейз?

— Я приму это за отрицательный ответ. — Театрально вздыхает. — Итак, я должен снова задать вам вопрос, мистер Чейз, откуда вы знаете, что он добрый медведь?

— Гм. Я понял это по тому, как он на меня смотрел.

Теперь все взгляды устремились на подзащитного, который сидел с хмурым видом, его зрачки смотрели криво и бешено над носом, зашитым грубой ниткой, отчего он был похож на шишку. Меха на его морде почти уже не было, остались лишь растрепанные клочки на его слишком больших, неправильной формы ушах. По залу пробежал смех.

— Понимаю, что вы хотите сказать.

Смех усиливается. «Подзащитный выглядит ужасно», — прошептал пристав присяжным, стараясь быть полезным и желая, чтобы они не пропустили такую шутку. Неудалый выдвинул протест, но прокурор лишь взял свои слова обратно.

— Продолжайте, — сказал судья.

— Вы собирались что-то сказать, мистер Чейз? Простите, что прервал вас.