Винки

2

— Хорошо тебе, — ответила Хелен, сестра Рут, когда та отказалась вытереть за нее пыль. Мари с изумлением наблюдала за тем, как эти волшебные слова изменили выражение лица Рут с неповиновения на сожаление. Рут уступила, и Хелен убежала кататься на роликовых коньках.

Рут осторожно приподнимала предметы в гостиной и вытирала пыль рукой. Она не нашла тряпки для пыли, но побоялась спросить у мамы. Дом был наполнен тишиной. Была суббота, однако ее папа работал по субботам. Брат Джон был на занятии по музыке: он играл на кларнете. Мама сидела на кухне и читала «Науку и здоровье», тем самым пытаясь избавиться от головной боли. Иногда Рут закрывала глаза и дула в углы полок.

— Вот так, — шептала она удовлетворенно.

Мари раздражало, что Рут уступила сестре, но теперь она смотрела из-за пианино с довольным видом. Она наслаждалась, когда видела, что все делается неправильно. Это было ее маленьким несогласием с законами этого мира. Сначала Рут разочарованно вздохнула, не найдя тряпки для пыли, но вскоре увлеклась процессом, и комната, наполненная лучами солнца, погрузилась в дымку из летающих в воздухе пылинок.

Затем Мари увидела отца, застывшего, словно часовой, в дверном проходе, сделанном в виде арки. Понаблюдав за дочерью с минуту, он спросил своим саркастическим тоном:

— Рут, и чем же ты занимаешься?

Испугавшись, Рут спрятала свои испачканные пальцы за спину.

— Вытираю пыль, — последовал ответ.

Мари знала, какие вопросы последуют за этим, и так хотела бы суметь не просто запищать, а закричать, чтобы прекратить их. «Где тряпка?», «Почему ты выполняешь обязанности сестры?», «Где она сама?»…

— Это ты скинула карточку с подоконника? — спрашивал папа, и Рут виновато пожимала плечами. — Что, если развозчик льда приезжал сегодня раньше и не увидел карточки? Мать ведь безо льда останется.

Отец нагибался, чтобы поднять карточку, и снова аккуратно клал ее на подоконник. Мари хотелось, чтобы она упала еще раз. Рут начинала сопеть. Отец невозмутимо приказывал ей пойти найти сестру, но перед этим вымыть руки и… Мари не желала слушать дальше. Девочка бежала наверх мыть руки, а медвежонок оставался наедине с папой, который был уверен, что в комнате совершенно один. Мари наблюдала за ним: он озабоченно и мрачно смотрел в окно прихожей.

Рут положила Мари в красную детскую коляску и принялась ее катать. Медвежонок перечитывал заголовок пожелтевшей газеты, которая болталась на перекладине коляски: «Суд «свалял дурака» и признал Скоупса виновным». Ей было интересно, что же наделал этот «дурак». Это был один из первых теплых дней в году, светило солнце. Рут уже не казалась такой подавленной, может, потому, что мама попросила ее сходить в магазин за нитками и это заставило ее чувствовать себя нужной снова. Хелен и ее подругу Элеанор нашли недалеко от 107-й стрит лениво катающимися на роликах по свежему гладкому асфальту. На Хелен было темно-синее платье-матроска с белым воротником в полоску, о котором Рут мечтала. Элеанор тоже была одета в темно-синее.

— Папа говорит, чтобы ты сейчас же возвращалась домой, — сказала Рут.

Мари знала, что Рут никогда не шла против папиных правил, но жить по ним ей было не так уж приятно.

— О! Чушь! — ответила Хелен.

Мари подумала, что это был очень даже неплохой ответ, но у Рут был потрясенный вид.

— Я так и скажу папе.

Хелен не обратила никакого внимания на слова сестры. С преувеличенным спокойствием она сказала:

— Пока, Элеанор, надо идти. — И поехала на роликах домой.

Чуть раньше Хелен намекнула Рут, что та может покататься с ней в этот день после уборки. Поэтому Рут сообщила Элеанор:

— Сегодня я не приду кататься. Мама попросила меня купить ниток для шитья. Мне нужно будет сходить за ними.

Элеанор лишь пожала плечами и принялась описывать круги на роликовых коньках.

Рут тянула коляску с небольшого холма в одиночестве. То здесь, то там ярко-желтым пятном вспыхивал цветущий куст, но большинство их все же походили на клубок спутанных веток. Мари было жаль Рут. Она понимала, что в качестве друга была у Рут на втором месте, поэтому чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Она наблюдала за тем, как потрескавшийся тротуар спускал их все ниже по горке.

Рут сказала Мари:

— Однажды, когда я была маленькой, я бежала по этому пригорку, не зная, что нужно наклоняться назад, когда бежишь с горки, и нагнулась вперед. Бум! Я упала и ободрала обе коленки.

Мари тревожно посмотрела на крутой спуск.

— Вон там, у подножия пригорка, стояла полицейская машина. Я присела рядом с ней, потирая коленки, и думала, что уже не встану. Тогда полицейский высунул голову из окна машины и сказал: «Девочка, с тобой все в порядке? Могу подвезти тебя домой». «Нет, я в порядке!» — закричала я. Я вскочила на ноги и побежала в гору. Я представляю, что подумала бы мама, если бы увидела подъезжающую к дому полицейскую машину!

Мари заметила, что часто Рут притворяется, будто с ней все в порядке, когда на самом деле все не так. Это было похоже на игру, в которую она играла с окружающим миром, а правда и ложь менялись местами. Вообще Мари нравилось притворяться и играть, но эта игра вызывала в ней не самое приятное чувство, и, что еще хуже, ощущение это было не настоящим. Из-за этого ей казалось, что виновата во всем она. Ведь если ты можешь сделать правдой все, если даже просто хочешь этого, то ты во всем и виноват.

Вскоре они проехали мимо массивного здания с четырьмя тяжелыми колоннами, возвышающимися над рядом широких белых ступенек.

— Это Сайентологическая церковь Христа, — сказала Рут. — Ее основала Мэри Бейкер Эдди. Но тебе туда нельзя, Мари. Церковь не для игрушек. Она для молитв.

Мари хотелось узнать, почему же игрушкам не положено ходить в церковь. Она попыталась представить, что могло происходить за ее стенами. «Отче наш, Матерь Божья, любящие меня…» В церкви тоже так молились? Этот клубок слов в начале — Отче наш, Матерь Божья — всегда запутывали Мари. Так кому же молилась Рут — папе, маме, Богу или всем трем?

Магазин находился прямо за углом. Толстый веселый хозяин не мог не заметить Мари. Он посадил ее на прилавок, восхищаясь ее черной бархатной юбкой и гофрированной белой блузкой, которые сшила для нее мама. Обычно Мари не задумывалась над тем, как смотрятся коричневые ноги из меха, торчащие из-под платьица, но теперь это сочетание вдруг стало ее смущать.

— Красивая малышка, — сказал хозяин Рут. — Настоящая леди.

И радость, и сомнение распирали Мари, ей хотелось выпрыгнуть из своей одежды и предстать перед всеми такой, какая она есть.

В магазине было с дюжину серых ящичков с медными ручками. Открыв один из них, лавочник достал лоснящуюся аккуратную катушку коричневых ниток.

— Вот, держи, — сказал он, поворачиваясь к Рут. — Нет! — неожиданно рявкнул лавочник в сторону входа. — Цветным нет!

Рут оглянулась, а Мари, конечно же, не смогла. Она лишь услышала грохот захлопнувшейся двери и шаги на тротуаре. Рут казалась взволнованной.

— Я не желаю их здесь видеть, — объяснил лавочник все еще не своим голосом. — Но к тебе это не относится, — добавил он в сторону Мари.

Рут хихикнула.

— Она не «цветная», она — медведь!

Мари стало интересно, что же означает слово «цветная» и как выглядят эти «цветные». Раньше она слышала, как мама и папа разговаривают о «цветных». Папа говорил о том, что «цветные» продолжают ходить туда, где их совсем не ждут. Мари подумала о том, что, если это действительно так, она хотела бы с ними встретиться.

На улице она не встретила ни одного человека, который мог бы подойти под это описание. Ее окружали лишь обычные люди. В голову медвежонку стали лезть грустные мысли. Эмоциональный взрыв лавочника явился ее первым соприкосновением с огромным, по сравнению с семьей, миром, где жили запреты и боль. И снова этот мир стал для нее невидим, как только Рут завернула за угол и они опять стали идти мимо деревьев и домов. Неожиданно чувство неудовлетворенности оттого, что она не может вымолвить ни слова, ни просьбы, ни как-то поучаствовать в происходящем, чуть было не свели Мари с ума. Рут шла спереди, что-то мурлыча себе под нос, мечтая о чем-то, будто ничего необычного и не произошло. Щебетали птицы. Солнце светило еще ярче, чем прежде.

Рут пошла домой другой дорогой, через небольшой парк. Когда девочка остановилась полюбоваться нарциссом, вдали, у зеленеющей опушки, Мари увидела молодого калеку, сидящего на деревянном стуле с четырьмя колесами, как у детской коляски. На коленях у него лежало темное одеяло, рядом стояли сиделка и старик, вероятно, отец несчастного. Мари не могла определить точно, был инвалид девушкой или юношей — настолько сгорбленным был калека в своей коляске. Когда отец и сиделка беседовали, глаза несчастного становились шире и дрожали. «Будто ей так жаль, что глаза ее не губы», — сказала Мари про себя. Эти глаза-губы будто хотят что-то сказать. Отец и сиделка тихо засмеялись, а у калеки потекли слюни. И тут Мари почувствовала, как коляску потянуло вперед.

В скором времени они тащились на ту же горку, что и прежде, и Рут начала снова рассказывать свои истории.

— Когда дедушка был еще грудным ребенком, — делилась Рут, — родители везли его в крытой повозке через весь Канзас, как вдруг: индейцы! Отца дедушки убили стрелой.

Мари все так же сидела в коляске лицом в обратную сторону, разглядывая потрескавшийся тротуар, деревья, дома, словно пятившиеся назад.

— Он был еще крохой, — продолжала Рут, — но ему повезло, и он остался жив. Конечно же, его мама не могла позаботиться о детях самостоятельно. Сестры дедушки уехали к родственникам, а дедушку вырастили друзья семьи, северансы [1]. То были времена первопроходцев.

Мари почувствовала, как маленькие резиновые колеса переехали через большую трещину в тротуаре. Рут вновь казалась довольной своей историей, так, словно она только что правильно ответила на вопрос викторины; у Мари же эти эмоции вызвали чувство еще большего одиночества и пустоты. Они повернули в свой квартал, и Мари бросила тяжелый взгляд на знакомые деревья над головой, на их переплетенные ветви. Через несколько домов стоял их дом с робко притупленной верхушкой крыши. Времена первопроходцев. Мари тоже везли в коляске, она также пыталась остаться в живых. В убаюкивающем движении колес она осознала, что была затянута поясом времени и места столь крепко, сколь прочно сидела в ловушке неживого тела. В этих же оковах находились Рут и ее семья. Они лишь старались выжить. Но неужели обязательно любить эту игру?

Вот прожужжал черный автомобиль с брезентовой крышей. Из соседних домов доносились крики детей, играющих в классы.