Детектив и политика 1991 №5

Вопрос Пилата

Один из самых честных писателей XX века Генрих Бёлль, побывав в СССР, воскликнул: "Жизнь на Западе трудна, а у вас невозможна"[33]. А ведь были времена, когда идеи социализма доводили до экстаза тончайших интеллектуалов Европы. Его обаянием обольщались Ромен Роллан, Анатоль Франс, Лион Фейхтвангер, Андре Жид, Андре Мальро… Всем памятны хрестоматизированные пропагандой беседы Герберта Уэллса с "кремлевским мечтателем" со знаменитейшим ленинским "приезжайте к нам через десять лет". Один из самых романтических поклонников социализма Андре Жид называл происходящее в СССР "естественным и практическим чудом". В 1936 году для личного ознакомления с чудом он приехал в СССР. Знаменитого француза принимали "по высшему разряду". С ним встретился и беседовал Сталин, его водили к изголовью Николая Островского, возили в пионерский "Артек", ему даже позволили произнести "сомнительную" речь с трибуны Мавзолея Ленина на траурном митинге в память Горького. Его провезли "по стройкам коммунизма". Возили не случайно: "агитпроп" ждал от этого визита огромного пропагандистского навара на Западе.

Ожидания не оправдались. Сталин был взбешен появлением в Париже очерков А.Жида "Возвращение из СССР". Имя писателя мгновенно вычеркнули из советского обихода. Чем же не угодил честный человек? А.Жид более чем на десять лет предвосхитил знаменитейший роман Дж. Оруэлла "1984", опубликованный лишь в 1949 году. За барочной лепниной социализма он безошибочно распознал мертвящий взгляд тоталитарного василиска. Прозрение и отрезвление было почти мгновенным: ведь писатель пробыл в СССР всего несколько недель. Почему же не прозревали другие, и прежде всего — поколения большевистских лидеров, объявивших себя "друзьями народа"? Чего недоставало и недостает им для ясности исторического видения? Дж. Оруэлл выявил одну из причин отбрасывания опыта — духовную бесчестность, именно она позволяла фанатикам "социалистической идеи" не замечать или сознательно игнорировать опыт, приобретенный в ходе болезненного соприкосновения их идеологии с реалиями жизни. Один из героев романа "1984" говорит: "Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть". Для лидеров большевистской закваски власть была и остается началом и концом бытия. Публично признать, что опыт жизни и истории отвергает социализм, это значило бы отдать власть. Но по морали большевиков это немыслимо, это преступление перед идеей. Следовательно, нужно изворачиваться, лгать, объявлять черное белым, правду — ложью. То есть заниматься в политике тем, чем "внутренняя партия" в КПСС занималась на протяжении семидесяти с лишним лет.

Нас пытаются убедить, что отказываться от своих убеждений безнравственно, что человек с убеждениями — это порядочный человек. В самом деле, какие претензии мы можем предъявить всем этим знаменитейшим фанатикам, "людям с убеждениями", — Савонароле, Руссо, Робеспьеру, Сен-Симону, Марксу, Ленину…

Вся идеология — идеология ниспровержения законов, обычаев, традиций, границ, религий, морали — вероятно, могла быть даже и привлекательной для части европейских интеллектуалов. Но как только эти идеи беспредельного улучшения мира и человека обрели кровавую плоть в опыте советской России, от европейского революционного романтизма остались жалкие отзвуки. Достаточно взглянуть на состояние коммунистических партий в Европе (в значительной мере уже бывших), чтобы убедиться, что идеология коммунизма оказалась в аппендиксе цивилизации XX века. Н.Бердяев оказался прав — свершилось "внутреннее преодоление коммунизма". И на наших глазах жернова истории перемалывают в прах последние его плевелы. Истинными строителями современной Европы и мира стали не фанатики троцкистско-бухаринского толка, а "люди без убеждений": Моннэ — во Франции, Эрхард — в Германии, Икеда — в Японии, Тэтчер — в Великобритании. Как правило — люди без регалий, без звезд, без пышных титулов "великих кормчих" и "генеральных секретарей" и, главное, без претензий на то, чтобы удивить мир каким-нибудь чудом.

Никто не станет возражать, если "люди с убеждениями" будут смотреть на социализм, как на некий мистический идеал, на систему ценностей наподобие христианства, буддизма, джейнизма и т. д. Можно даже построить храм и хранить там мощи святых и мучеников социализма (последних оказалось больше). Но наших монашествующих социалистов никак не устраивает роль служителей храмов. В их кликушеских призывах "вернуть ценности" слышится ярое, похотливое желание властвовать, повелевать, делить не ими заработанное богатство. Навязывая обществу полемику по поводу частной собственности, они уподобляются францисканским монахам, ведшим в XIII веке схоластический спор по поводу того, "был ли у Христа кошелек". Тайная цель таких споров известна — подвести оппонентов под костер инквизиции. Идеология, будь то идеология францисканцев или коммунистов, в конечном счете была лишь инструментом борьбы за власть или обрамлением власти. И чем меньше эта власть законна и популярна, тем больше требовалось идеологических перьев. Люди, вырывавшиеся на Запад из наших замусоренных убогих городов, после первого шока от богатства и изобилия более всего удивлялись тому, что в Европе, в которой действительно имеется что показать и чем похвалиться, нет лозунгов типа "Да здравствует капитализм, светлое настоящее человечества" или "Капитализм победит!". Система, основанная на здравом смысле и опыте истории, не нуждается в павлиньих хвостах.