Иосиф Трумпельдор. Гехолуц. Новый путь: Биография. Воспоминания. Статьи.

I. Первая встреча

Был конец ноября 1902 года. Стояли сильные морозы. 76-й пехотный кубанский полк, в котором я служил, квартировал в городе Тульчине Подольской губернии. Городок был маленький, грязный, бедный. Единственным источником заработка для жителей был полк.

Я только что вернулся из отпуска. Было раннее утро. Едва я добрался до Красных казарм (я служил в 13-й роте) и перешагнул порог, как фельдфебель тщательно стал меня обыскивать. Я был крайне поражен. Но товарищи мне объяснили, что с приходом новобранцев стали исчезать из казармы винтовки, а посему пошли такие строгости. Я узнал также, что в 1-й роте уже пятая винтовка украдена и что подозрение падает на одного новобранца с Кавказа. Новобранец этот — "интеллигент", зубной врач, "славный парень", как мне передавали, высокий, красивый. Русские говорят, что он — еврей, евреи отрицают это, так как он ничуть не похож на еврея. Некоторые же шутили: он не русский и не еврей, а просто чудак, ибо, имея все права привилегированного, он исполняет все "черные" работы обыкновенного солдата: чистит двор, ватерклозеты, моет полы, работает на кухне и ест из общего котла.

Прошло несколько недель. Однажды ночью я стоял на посту. Смотрю, кто-то приближается ко мне. Я окликнул: "Кто идет?" Последовал ответ, что фельдфебель 13-й роты. Я его подпустил к себе. Думал я, что он спросит, по обыкновению, по-казенному, всё ли благополучно и, уйдя, пообещает скоро прислать смену. Но фельдфебель вдруг шепотом стал мне рассказывать, что только что арестовали-таки этого кавказца, зубного врача, так как вполне доказано, что это именно он крал винтовки. "Кем же это доказано?" — полюбопытствовал я. — "Как же, сам командир полка арестовал его, это не шутка". —"Что же ему может быть за такой проступок?" Ответ был краткий: "Смерть". Фельдфебель удалился. Какое-то волнение овладело мною, какое-то болезненное желание повидать его, этого преступника, узнать, еврей ли он действительно, и спросить у него чистосердечно: замешан ли он в этой таинственной краже винтовок. Не может быть, подумал я, чтобы он участвовал в этой темной истории. Нет, это просто поклеп, навет на него, на нас всех, евреев-солдат 76-го пехотного кубанского полка. Не дай Бог, если его осудят...

Пришла смена, я передал пост и ушел в казарму. На завтра только и разговоров было в казармах, что о нем, но фамилию его никто не мог назвать. Русские злорадствовали над нами, евреями: жид,27 мол, везде богатеть хочет...

Вдруг нам объявляют, что в 10 часов утра будет смотр новобранцам, а еврейский мальчик из городка будет опознавать того солдата, которого он видел около турецкой пекарни еще с одним солдатом, которому он рассказывал об украденных винтовках. Зрелище было не из обыкновенных: 500 солдат стоят в струнку и не дышат; впереди идет чумазый еврейский мальчуган, лет 13, руки заложив назад, а за ним — полковник и прочие обер- и штаб-офицеры. Мальчуган пристально смотрит на солдат, ища кого-то, но никого не находит. Нет здесь того солдата, которого он видел около пекарни, заявляет он. Командир полка советует ему еще раз обойти ряды, может быть, он кого-нибудь пропустил. Мальчик вторично проходит по рядам новобранцев. Мы стоим в стороне и ждем, что будет. Вот он подходит к "зубному врачу"; вот, кажется, он ткнет пальцем и скажет: да, это он, тот самый... Но гроза прошла мимо, мальчик даже не замечает этого солдата. У нас отлегло от сердца, еврейская честь восстановлена. Его, арестованного, сейчас, по всей вероятности, выпустят из гауптвахты, подумал я. Но оказалось иначе: всех новобранцев отправляют по ротам, а его, "виновника", под конвоем ведут обратно на гауптвахту. И тогда я впервые увидел его — красивого, высокого, с благородной осанкой юношу, с привычкой, по-видимому, держаться прямо. Плечи и грудь — широкие, руки — длинные, лицо — продолговатое, улыбающееся, открытое и симпатичное, глаза — строгие, проницательные.

Всё дело очень скоро кончилось ничем. Никаких оснований к обвинению "зубного врача" в краже винтовок абсолютно не было. Было совершенно не понятно, почему подозрение пало на него.

Приехавший из Винницы в Тульчин военный следователь быстро напал на верный след, и арестованного освободили.

Мое личное знакомство со странным новобранцем началось через несколько дней после описанного мною смотра. Он сидел еще тогда в заключении, а мне довелось быть часовым на гауптвахте. Тогда-то мне и удалось крадучись говорить с ним. Я узнал, что его фамилия Трумпельдор, что он — еврей с Кавказа, из Пятигорска, по профессии — дантист, что служит он, как солдат по набору, и что он — сионист.

Однако настоящим образом познакомиться с ним пришлось мне лишь значительно позже, на маневрах, когда весь полк находился в лагере и мы могли ежедневно в свободное от занятий время встречаться. Знаменитый Меджибовский военный плац, на котором маневрировал весь Киевский военный округ, был местом первой встречи моей с Трумпельдором. Помню как теперь — это было в августе 1903 года. Мы оба лежали, вытянувшись во весь рост на земле, внутри маленькой походной палатки, и он излагал мне план сионистской работы среди евреев-солдат нашего полка. Когда полк вернется на зиму в Тульчин, надо, говорил он, организовать кружок, который имел бы две цели: культурно-просветительскую и трудовую. На вопрос, что такое трудовая цель, он ответил:

— Мы должны использовать военную службу для сельскохозяйственной подготовки, и можем это сделать очень легко. Ведь полк уходит два раза в год на вольные работы: летом, во время уборки урожая, на полевые работы, и осенью — на свекловичные плантации для уборки свеклы. Эти работы были бы чудесной школой для нас, и мы, евреи-солдаты, должны также ходить на эти работы, а не поступать, как до сих пор, когда евреи оставались в полку нести гарнизонную службу. Это некрасиво и нецелесообразно для нас, сионистов. Мы обязаны за 3-4 года военной службы подготовиться к земледельческому труду, начать пахать, косить, вязать, жать, работать при машинах и прочее и прочее, чтобы затем, после окончания военной службы, быть полезными родной стране, Палестине.

Так мечтал юноша Трумпельдор в 1903 году.28 Мы вернулись в Тульчин. Был сентябрь. Погода еще стояла хорошая. Полк наш готовился к осенним работам, и пока никаких занятий не производилось. Мы были свободны. Трумпельдор уже считался старослужащим и пользовался свободой. Он сразу же взялся за работу по организации сионистского кружка среди солдат. Он собрал инициативную группу и изложил ей свою программу. Программа его была нами принята; был избран комитет из трех лиц, в их числе — Трумпельдор в качестве председателя. Уже назавтра он созвал новоизбранный комитет и предложил провести ему начало его плана, а именно, чтобы раньше всего члены комитета, а затем и члены кружка отправились на осенние работы по уборке свеклы вместе со всем полком. Но этим планам не дано было осуществиться. Надвинулись события на Дальнем Востоке, и пришлось собираться на другую, кровавую страду — на войну, в Порт-Артур.29

172 человека выбрали у нас для отправки в Порт-Артур на сформирование 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка.30 Среди предназначенных к отправке был и Трумпельдор. Но однажды он явился ко мне с новостью: его исключили из числа 172. Он был очень расстроен. Но, заявил он, будет всячески добиваться, чтобы его опять включили в число отправляемых; он уже был у адъютанта полка, который посоветовал ему подать докладную записку дивизионному генералу, который должен был прибыть в Тульчин. Так он и поступил. Приехал дивизионный генерал. На смотру отъезжающих Трумпельдор обратился к генералу, рассказал ему всю историю своего назначения в Порт-Артур, а затем своего исключения из списка и просил вновь включить его в число отправляемых как добровольца. Генерал обратил внимание на его фигуру, потрепал его по плечу и обратился к командиру полка с вопросом, по какой причине исключен такой бравый солдат. Полковник, тот самый, который зимой арестовал Трумпельдора, ответил генералу, что именно потому, что Трумпельдор — бравый солдат, он решил оставить его в полку и послать в учебную команду, а по окончании военной школы произвести его во взводные унтер-офицеры. Тогда генерал спросил Трумпельдора, что он предпочитает: быть унтер-фицером или отправиться в Порт-Артур. Трумпельдор повторил свою просьбу об отправке на Дальний Восток. Генерал распорядился о зачислении его в число "избранных". И Трумпельдор вместе с нами стал усиленно готовиться к отправке.

Таким образом, очутились мы, Трумпельдор и я, в одной роте. Время шло быстро; пришел день отправки. На "проводах", которые устроил нам полк в присутствии дивизионного генерала, мы почуяли, что всерьез пахнет порохом. Но Трумпельдор не унывал, и его веселость и оптимизм передавались и нам. Жизнерадостность, вообще, не покидала его ни при каких обстоятельствах. Во время нашего длинного путешествия по дороге на Дальний Восток, он старался внести интерес и содержание в это путешествие. Так, когда мы достигли Самары, а это было ночью, он собрал нас, евреев, в угол вагона (нас было трое: он, я и еще один товарищ, который потом в Порт-Артуре пропал без вести) и предложил нам обсудить "план" работы. Вот, говорил он, мы проедем всю Сибирь, по городам и деревням которой разбросаны маленькие еврейские общины; их обследованием мы и должны заняться. Это для нас доступно, потому что по маршруту наш эшелон должен ехать до Порт-Артура дней 45, и каждый день он будет стоять в каком-нибудь городе. Схема нашей работы должна быть установлена приблизительно так: выяснить число душ в каждой общине; имеются ли школа, хедер,31 Талмуд-Тора,32 синагога, раввин (духовный, общественный), шохет;33 существуют ли сионистский кружок, библиотека, читальня, выписывают ли еврейские газеты и тому подобное.

Когда мы перевалили через Байкал, Трумпельдор изменил свою "схему" работы. Здесь, говорил он, нет евреев, а если и имеются, то очень мало; а посему займемся тем, что будем изучать природу, жизнь бурятов, монгольских племен, населяющих Забайкалье, узнаем их обычаи, нравы, религию. Они ведь занимаются скотоводством, а это пригодится и нам в Палестине. Мы приближались к Порт-Артуру. И у Трумпельдора возникает новая мысль. Хотя до Порт-Артура осталось сравнительно мало пути, но всё же нам хватит достаточно времени, чтобы познакомиться, хотя бы поверхностно, с тем народом, с которым нам придется сталкиваться в Порт-Артуре, — с китайцами. И как испытывающий жажду набрасывается на воду, так Трумпельдор взялся за это дело. За короткое время он много узнал, многому научился. Таким образом, доехали мы до Порт-Артура, где начинается новая страница его жизни, — страница военная.