Коллективная вина. Как жили немцы после войны?

Сравнение трех государств можно резюмировать следующим образом.

Во время первой мировой войны образовались «отечественная партия» и «партия свободы». Отечественная партия победила, она предотвратила возможность своевременно заключить мир (который называли «отказом от мира») и привела к крупному поражению.

В веймарский период, после того как была предпринята инспирированная партией свободы попытка изменить характер государства, идеология отечественной партии превратилась в антигосударственную и привела к национал-социализму Гитлера.

В Федеративной Республике отечественная партия побеждает почти незаметно, преобразуя само государство.

То, что происходит на нашем пути к диктатуре, но что еще можно предотвратить, однажды, с введением чрезвычайных законов, станет свершившимся фактом. Как Гитлер в свое время понял, что он может прийти к власти в Германии только законным путем, а получив эту власть, ликвидировать всякую законность, точно так же с помощью чрезвычайных законов поступит и диктатура.

По образу мышления немецкий народ разделяет глубокая пропасть. Она образовалась давно и особенно ясно и ужасающе проявилась во время первой мировой войны. Немец может находиться только на одной из сторон этой пропасти – на стороне либо политической свободы, либо аполитичной жестокости тупого, безграничного своеволия, не будучи готовым выслушать причины и подумать, одолеваемый мнимым «патриотическим» стремлением к абсолютной власти. Кто не определяет своей позиции в этом «либо – либо», кто надеется найти компромиссное решение и кто не готов в самом крайнем случае к гражданской войне, в действительности, не ведая об этом и сам того не желая, уже давно покорился аполитичному безумию отечественной партии.

Противоположное этому представляется идеально типичным.

Сила жестокого, противоречащего свободе стремления к власти заключается в фанатизме и в магии экстремизма, в готовности поставить на карту все, в уверенности в победе, в недопустимом упрощении, парализации движения, как такового, в нехватке чувства меры и способности задумываться, в методе шантажа, в умении использовать слабость противника, в ненависти ко всему либеральному, гуманному, свободному, к человеку как человеку.

Слабость либерализма – в доверии к происходящему, к разуму, который, дескать, пробьет себе дорогу, в ожидании, в склонности к компромиссам даже там, где никакой компромисс уже невозможен, в нерешительности и медлительности, в отсутствии готовности действовать со всей энергией. У него нет постоянной готовности отстаивать политическую и личную свободу, которая находится под угрозой. Привычка к имеющейся свободе, которую, как таковую, уже не воспринимают разумом, порождает пассивность, ведет к ослаблению чувства ответственности за свободу. Сознание опасности притупляется.

Вина за все это лежит частично на демократическом обществе, члены которого предают сами себя, так как не понимают смысла республиканской свободы, не готовы на жертвы и не имеют смелости пойти на все ради свободы. Поэтому побеждают те, которые хотят все или ничего, хотят фанатически и готовы умереть за это.

Б. Планы чрезвычайных законов

Во внутренней политике наиболее важную проблему на ближайшие годы представляют планы чрезвычайного законодательства. С его помощью может быть создан инструмент, посредством которого в роковой момент одним-единственным актом будет установлена диктатура, ликвидирована конституция, возникнет необратимое состояние отсутствия политической свободы. Больше того: может создаться величайшая угроза миру, а на Западную Германию будет навлечена новая, на сей раз непоправимая беда.

Мне нет смысла излагать планы чрезвычайного законодательства, рассказывать о попытках изменить их и предотвратить возможное злоупотребление ими, о многолетних переговорах, о действиях правительства и уступках СДПГ. Планы и возражения против них известны. Опасность чрезвычайных законов уже обсуждалась, все наиболее существенные возражения высказаны. Но удивительно следующее: хотя в различных публикациях открыто указывалось на опасность чрезвычайных законов, широкая общественность об этом ничего не знает. Большая пресса недостаточно серьезно отнеслась к данной теме.

Наблюдается склонность игнорировать негативную критику, как бесполезную. И действительно, уже принятые чрезвычайные законы кажутся неопасными. Гражданское население в очень ограниченных масштабах знакомят с противовоздушной обороной. Опыт борьбы с наводнениями в Гамбурге показывает, что определенные чрезвычайные законы, возможно, целесообразны для таких локальных случаев.

Но когда говорят, что существует угроза со стороны коммунизма и что на этот случай надо принять меры предосторожности, это уже серьезнее. Такая угроза уже возникала однажды после 1945 года. Тогда нас защитили союзники. Сейчас же эта угроза призрачна.

Следовало ожидать, что в народе произойдет взрыв возмущения в связи с возможным лишением его свободы и что политики, сами введенные в заблуждение, ничтоже сумняшеся, присоединятся к насильникам, чтобы создать орудие для подавления свободы. Никто не вправе будет сказать, что не предвидел или не мог предвидеть последствий.

Правительство и партии обсуждают данный вопрос в более или менее секретной обстановке. Ничуть не заботясь о том, чтобы большие проблемы и серьезная опасность обсуждались публично, они рассматривают их так, словно речь идет, подобно другим случаям, о вопросах, интересующих только специалистов.

Различают внешнее и внутреннее чрезвычайное положение.

Внешнее чрезвычайное положение возникает в случае войны. Сейчас хотят создать законы, которые позволят в такой ситуации распоряжаться трудом, перемещением населения и таким образом обеспечить снабжение населения продовольствием, гарантировать упорядоченное единство необходимых действий. Для этого считают нужным отменить основные права, например право на забастовки, свободу информации и выражение мнений.

Соображения, которыми при этом руководствуются, относятся к периодам прошлых войн. Они имели бы, возможно, некоторое оправдание лишь на тот невероятный случай, если бы началась локальная европейская война (как в Корее или Вьетнаме) и если бы она велась без применения атомного оружия (но терпящий поражение при наличии у него атомного оружия непременно применил бы его). Однако, если европейская война, как следует ожидать, сразу же перерастет в мировую войну, возникнет ни с чем не сравнимая ситуация. Война в атомный век означает взаимное тотальное уничтожение. Чрезвычайное положение, которое наступило бы в результате такой войны, бессильны изменить какие бы то ни было меры. Такого чрезвычайного положения нельзя допустить. Поэтому необходимо безоговорочно делать все, чтобы сохранить мир, и не предпринимать ничего, что могло бы привести к войне. Внешнее чрезвычайное положение можно предотвратить только посредством честной, безусловной мирной политики. Что означает и какие последствия имеет тот факт, что война не может и не должна быть больше последним доводом, «продолжением политики иными средствами», – это, несмотря на марши протеста, еще недостаточно проникло в сознание населения, политических деятелей и военных в Федеративной Республике; во всяком случае, это никак не проявляется.

Чрезвычайные законы на случай подобной войны порождают ложную надежду на какую-то помощь. Успокоенность ослабляет стимул к тому, чтобы делать все возможное для предотвращения такой ситуации. В несколько ином значении, чем когда-либо прежде, ныне актуален лозунг: не допустить новой войны.

Прежние чрезвычайные военные меры в новых условиях не спасут ни отечество, ни население. Сейчас может спастись, и то только на некоторое время, лишь небольшая группа политических деятелей и военных.

Возникает вопрос: кто они, эти избранники, которые – надолго ли? – смогут у нас спастись? Чрезвычайные законы отдают население, обреченное на уничтожение, на милость этой маленькой группы.

Таким образом, в новой форме вновь возникнет ситуация, которая уже имела место в 1914 году: судьба народа и политика в руках военных. Если так случится, это будет иметь весьма важное значение, ибо сейчас речь идет о войне, не похожей на прежние войны, о действиях и событиях, происходящих в нашу эпоху – эпоху перехода человечества к новым, непредвиденным возможностям или к гибели.

То, что вошло в правила традиционных военных доктрин, больше недопустимо, так как соответствует характеру военной профессии, которая не изменила еще своей сущности в зависимости от новой ситуации и новых задач. Но как она должна измениться – пока еще отнюдь не ясно.

Руководство политикой, решение об осуществлении разработанных военными планов военных операций необходимо изъять из их компетенции. Всем этим должны заниматься государственные деятели, которые знают общую обстановку. И сделать это надо было уже давно. Одна из причин возникновения первой мировой войны и нашего поражения заключается в том, что преимущественное положение у нас занимали военные.

Хотим ли мы с помощью чрезвычайных законов сделать невозможным бунт населения против войны? Хотим ли мы посредством механизма террористического господства исключить какие бы то ни было волнения населения в случае внешнего чрезвычайного положения?

Такой бунт был бы грандиозной акцией, и он возможен. Когда пошли разговоры о плане установки атомных мин на восточной границе страны – они были опровергнуты, хотя никто в это опровержение не поверил, – крестьяне и полиция в приграничных районах единодушно решили: если это случится, мы тотчас же выкопаем мины. Здравый смысл разумного народа может восстать против безответственной военщины и правительства, полиции – против властей, солдат – против генералов.

На этот счет есть хороший пример. 28 октября 1918 г., когда война была окончательно проиграна, флот, насчитывавший 80 тыс. человек, должен был дать «решающий бой», чтобы спасти «честь» нации. Корабли, находившиеся в открытом море, получили сигнал к боевой готовности. Но кочегары загасили огонь в топках и вынудили таким образом командиров вернуть корабли в гавани. Когда команды сошли на берег, находившиеся в милитаристском угаре офицеры попытались восстановить свой потерянный авторитет, отдав под арест 600 матросов. Это явилось поводом к так называемой революции, быстро распространившейся по всей Германии. Данный пример демонстрирует торжество разума в результате отказа подчиниться приказу. Хочется надеяться, что если в будущем кто-либо проявит безумие, то втянутые в войну народы по обе стороны линии фронта поступят аналогичным образом. Даже если это кажется невероятным, абсолютно исключать такую возможность все же нельзя.

Хотим ли мы в случае войны доверить наше будущее военному аппарату и находящемуся у него на службе гражданскому правительству?

Хотим ли мы сразу же, не раздумывая, забить себе голову представлениями, мыслями и законами, которые вследствие их абсолютной несовместимости с новой действительностью окончательно погубят нас?