Несметное богатство[сборник]

Солнечные зайчики

— Дядя Митя, я просто хочу в лесу все услышать и все увидеть. Хорошо?

Егерь улыбнулся.

— Только и всего? Немного. Вот завтра приходи, как солнышко встанет. Да еще, у тебя другой рубашки нету?

Мальчик вопросительно взглянул на него.

— А эта разве плохая?

— Да не плохая, а желтая. Ее в лесу далеко видно. Понял? Темненькую надень. И ногами загребаешь. Вон камешек подкинул, на ветку ступил, а она хрусть… Зверь — он всегда начеку.

Утром, чуть свет, оба уже шагали по лесу.

Всюду перекликались птицы. Сереже казалось, что они еще только проснулись и пробуют голоса после сна. Поежился: майское утро свежее, а рубашка тонкая, но тут же спохватился, прибавил шагу. Дядя Митя строгий, идет быстро, не разговаривает. Вдруг он остановился: мальчик чуть на него не налетел. Обернулся, рукой на что-то в стороне под кустом показывает, а другой делает знак, предостерегает — «смотри и молчи».

— Чего там? Что-то пестрое. Ой, глаза, глаза!

Но тут шершавая рука егеря закрыла мальчику рот.

Действительно, большие темные глаза на маленькой мордочке глядели настороженно, тельце слилось с листвой, облитой лучами. Светлые пятна, похожие на солнечных зайчиков и раскиданные по спине и бокам детеныша, надежно защищали его от посторонних глаз. Животное не шевелилось. Может, мертвое?

Медленно, чуть дыша, егерь и Сережа попятились назад. Вот уже и не видно того, кто сейчас лежал под кустом.

— Дядя Митя, кто это такой? — прошептал он чуть слышно, когда они отошли подальше.

— Не думал я, что удастся нам с тобой такое чудо увидеть, — так же тихо ответил егерь. — Косуленок это, вот кто. Мать его близко стояла, не заметил? Наверно, сердце у нее зашлось. Боялась, какого бы вреда детенышу мы не сделали. А она чем поможет? Только и велела ему лежать, затаиться.

— Косуля это кто?

— Оленей знаешь? Вот это оленья порода. Совсем олень, только маленький. Их к нам в Татарию беда с Урала пригнала: снег был в ту зиму глубокий, трудно корм находить. Пропадешь. А мы помогли: сена в лес привезли, веников развесили, в кормушки желудей засыпали. Даже соль-лизунец выложили. Животным лучшего угощения и не надо. К кормушкам трактором в снегу дороги промяли. Сначала, напуганные, гости дичились, убегали. Да голод научит. Тихонько подглядываем — и сено съедено, и веники потрепаны. Словом, много в ту голодную зиму таких лесных столовых для зверей мы устроили. Косулям понравились наши места. Теперь они который год живут, детей плодят. Сейчас уже табунками ходят. Эта мать косуленка, может, и другого еще под куст спрятала. Подрастут детеныши, в свой родной табунок приведет. К осени косулята сменят защитную пятнистую окраску на серую, станут почти взрослыми животными. Косуля легка на ноги, спасаясь от преследования, бегает очень быстро.

— Дядя Митя, — попросил Сережа. — Давай мы хоть этого домой возьмем.

— Дома ему лучше не будет. В лесу приволье, мать молоком кормит. И траву есть научит, ягоды, грибы. Зимой, если надо, охотники сена подвезут. Никогда из леса зверей не бери, не мучай. И собак с собой не води, другим наказывай. Мы в лесу всякому зверю рады. Для косуль в этих местах объявлен заказник, охота запрещена. Так что пусть малыши растут спокойно.

— А где косулю-мать можно увидеть?

Егерь улыбнулся любопытству Сережи.

— Ты думаешь, она далеко? Тут где-то у нас за спиной, следит, вдруг мы что плохое малышу сделаем. А защитить его ей нечем, рожки есть только у отца. Уйдем, зачем ее мучить.

— Ладно. Не будем мучить, — согласился Сережа и повернул на тропинку. Но едва сделал несколько шагов, закричал: — Ой, смотри! Кто это?

— Мать, — сказал егерь. — Видишь: сторожит, не уходит.

— Ага, — кивнул Сережа и, поглядев еще немного, решительно сказал: — Пошли!