Исторические романы и повести. Компиляция.Книги 1-10(романы)

– А! А! А! Вот он! Ведут, ведут! – загудели стрельцы под крыльцом.

– Ведут! – голосом завопила толпа за решеткою.

Медленно спускался он с крыльца, окруженный стрельцами, и, дойдя до той площадки, где стояла Софья, просил приостановиться на минутку. Его желание было исполнено.

Тогда он вдруг пал на колени и ударил земной поклон царевне.

– Прости, великая государыня, не поминай лихом своего верного слугу! – произнес он с волнением.

– Прощай, Федор Леонтьевич! – чуть слышно проговорила Софья, опираясь на руку одной из боярынь, чтобы не упасть.

Шакловитого подняли и быстро повели с крыльца. Раздались слова команды. Стрельцы построились правильными рядами и вместе с Шакловитым двинулись мимо соборов к Приказам. Толпа гудела и волновалась, расходясь во все стороны по Ивановской площади и повсюду разнося весть о поимке вора и изменника Федьки Шакловитого, который еще так недавно казался для всех и грозным, и могущественным.

На рассвете Шакловитого усадили в телегу и крепко привязали его к грядке; по бокам его сели два дюжих стрельца; спереди на беседке – еще двое таких же молодцов. Кругом телеги, с боков, спереди и сзади ехало человек пятьдесят конных стрельцов; а позади всего поезда полковники: Нечаев, Сергеев и Спиридонов – в особой коляске. «Вора и изменника Федьку» приказано было «сыскать, везти со всяким береженьем». Телега запряжена была парой сытых коней, которые трусили мелкой рысцой. Шакловитый сидел между стрельцами, опустив голову и закрыв глаза. После бессонных и тревожных ночей последней недели, после впечатлений вчерашнего дня Федор Леонтьевич чувствовал страшную истому – его клонила непреодолимая дремота, а в голове не было ни забот, ни мыслей, ни тревоги о завтрашнем дне. Он чувствовал какое-то отупение, какое-то полное оцепенение во всем своем нравственном существе. По временам только в его ушах, среди шума и постукивания колес, звучали откуда-то доносившиеся крики: «Везут – везут!»

– Алексеевское проехали! – проговорил кто-то из стрельцов в телеге. И опять непреодолимая дремота налегла тяжелою шапкою на голову Шакловитого. Он не слыхал, как проехали Мытищи, как переехали через Клязьму, и очнулся уже только при въезде в Пушкино, когда телега загромыхала по мосту через речку Учу. Здесь быстро перепрягли и поехали далее.

Свежий сентябрьский утренник пронизывал холодом. Федор Леонтьевич почуял это только тогда, когда какая-то сострадательная душа накинула ему на плечи овчинный нагольный тулуп. Мало-помалу сознание вернулось к нему вполне, и прежде всего в голове его с грозною очевидностью выяснилась мысль: «Везут на смерть…»

А вслед за тем воображение стало вдруг усиленно работать после долгого усыпления и рисовать ему одну картину мрачнее другой… Розыск, пытка – подняли на дыбу – хрустят суставы… Кровь приливает в голову, Шакловитый вздрагивает в ужасе, и в ушах его резко звучат крики и вопли тех, кого он сам когда-то поднимал на дыбу, истязал и мучил…

Вот миновали Братовщину с церковью и кладбищем у самой дороги, с боярскими хоромами и с другою небольшою церковкою налево, на взгорье; вот с горки на горку, то поднимаясь, то опускаясь, миновали еще два поселка; проехали и Рахманово… А в воображении опять целый ряд странных образов: заплечный мастер засучивает рукава рубахи, готовясь приняться за свою страшную работу… Дьяк достает перо из-за уха и готовится писать «в столп» пыточные речи; а другой, рядом с ним, словно дьякон с амвона, возглашает:

– «Буде кто каким умышлением учнет мыслить на государское здоровье злое дело… и про то его злое умышление сыщется допряма… и такого по сыску казнить смертью…»

– Слава богу, к Воздвиженскому подвигаемся, – говорит, зевая в руку, один из спутников Шакловитого и крестится на церковный крест.

А Шакловитому при одном взгляде на село, на крышу путевого дворца, виднеющегося из-за деревьев, приходит в голову воспоминание: «Семь лет тому назад так же точно подъезжали к этому селу князья Хованские!»

И ему вспомнилось, как он их ждал, как взлезал на колокольню, как высматривал их издали и как невольно, вместе с другими, восклицал: «Везут, везут!» И тогда ему в голову не приходило – кого везут, зачем везут? Он так поспешно, так охотно готовил им гибель, так торопливо писал приговор, который ему приходилось читать князьям Хованским у смертной казни, так спокойно думал о том, как будет просить царевну после казни пожаловать его дворами и животами казненных «изменников»…

«А теперь? Теперь ты и сам в изменниках и сам стоишь у плахи – и на твои животы кто-нибудь уж точит зубы!»

И вот в его воображении возникает страшная сцена казни Хованских… Прочитан отцу и сыну приговор, исчислены их вины, подведены статьи Уложенья. Но старый князь еще не может примириться с мыслью о смерти. Он позабывает о своем положении, о человеческом достоинстве: он падает на колени, ползает в ногах у бояр, он просит, молит о помиловании, плачет кровавыми слезами, напоминает о своих заслугах, клянется в невинности… Приходит приказ устроить казнь… Несчастного старика тащат к плахе. Тяжело и глухо ударил топор: раз – два! И голова покатилась… И тихо склонился над трупом отца молодой князь, поднял эту окровавленную голову, поцеловал ее и, перекрестясь, твердо лег на плаху…

Но вот наконец и Троицкий монастырь, и полуденное солнце яркими лучами золотит его кресты и купола храмов. Телега, стуча и подпрыгивая, спускается к оврагу, и Шакловитый припоминает, как два месяца тому назад его торжественно встречали в Святых воротах обители архимандрит и братия – встречали его, посланника царевны и ближнего окольничего!

«А теперь? – горестно думает он. – Прошла земная слава – все прах и тлен!»

И вдруг со стороны дороги налетел порыв вихря, крутя и вертя поблеклые листья и желтые стебли трав, поднял на дороге громадный столп пыли, погнал его навстречу поезду и скрыл на мгновение и посад, и обитель из глаз Шакловитого. И когда это облако пыли пронеслось, обитель Св. Сергия предстала ему во всей своей грозной красе с пушками на стенах, с часовыми на башнях, с протяжно гудевшими колоколами.

– Везут! Везут! – раздался вновь навстречу поезду звериный рек толпы, сбежавшейся со всего посада взглянуть на «изменника и вора Федьку Шакловитого».

И вся эта толпа, толкаясь и спеша, мутною волною приливает к самой телеге и бежит вслед за нею к Святым воротам обители. На Шакловитого указывают пальцы, ему грозят кулаками… Среди крика и несвязного шума толпы слышатся – и говор, и смех, и ругательства…

Горе тебе, побежденному!