Бусы из плодов шиповника

Экзамен по научному коммунизму

Это было в конце шестидесятых годов теперь уже прошлого, двадцатого, века…

Летняя сессия на нашем охотоведческом факультете должна была закончиться к десятому июня. Однако уже в первых числах этого месяца крайний срок, я и мой сокурсник Серега Мухин должны были прибыть на Командорские острова…

Туда, из Тихого океана, после зимовки на мелководной Банке Стейлмента, начнут возвращаться на свои лежбища для разведения потомства морские котики. Вернее – котихи, поскольку двухсоткилограммовые секачи-самцы, в отличие от миниатюрных, редко превышающих вес в пятьдесят килограммов самочек, уже находятся, начиная с апреля, на всех постоянных лежбищах Командор, два из которых расположены на острове Беринга и два – на острове Медном. На этих лежбищах самцы и занимают заранее прибрежные участки суши для будущего, состоящего в среднем из сорока – пятидесяти самок гарема, устраивая между собой порою нешуточные драки, в отстаивании своего права на облюбованный участок.

Подход к островам самок, их расселение и дальнейшую жизнь котячьего сообщества, до появления потомства, нам с Серегой Мухиным и предстояло отследить, пробыв на Командорах практически все лето. Эта наша «производственная практика» по изучению повадок именно данного вида ластоногих была согласована с Тихоокеанским институтом рыбного хозяйства и океанографии, сокращенно ТИНРО, находящегося во Владивостоке. С сотрудниками этого института мы заранее списались, и из Владивостока в Иркутск был направлен именной вызов в деканат охотоведческого факультета на меня и Серегу.

Отчетом же перед родным институтом и ТИНРО, в том числе и за то, что государство не зря потратило деньги на двух студентов, заканчивающих третий курс и отправляющихся из Иркутска на «край географии», должна была стать очередная курсовая работа, копию которой необходимо было отослать впоследствии, после ее написания, вместе с «полевыми дневниками» во Владивосток, в лабораторию ластоногих ТИНРО.

Да, в те незабвенные социалистические времена еще не студенты платили за свое обучение. Как это зачастую происходит теперь во времена олигархического капитализма, распустившегося (в обоих значениях этого слова) в нашей стране пышным цветом, будто чертополох или иная сорная трава. В те же советские времена платили студентам. И за проезд к месту практики, и обратно, да начисляли еще и стипендию, если, конечно, учеба шла успешно, не только за учебные месяцы, но и за месяцы прохождения практики. К тому же во время самой практики можно было неплохо заработать, что мы с Серегой, собственно говоря, и намеревались успешно осуществить, заключив с ТИНРО соответствующий договор.

Однако чтобы все это произошло, в том числе и своевременное прибытие на острова, нам нужно было кроме сдаваемых по графику и уже сданных зачетов и экзаменов сдать два зачета и один экзамен досрочно. Разрешение на это от декана факультета Николая Сергеевича Свиридова, всегда идущего на встречу студентам, а заодно и «автомат» по его курсу: «Морской зверобойный промысел» (раз уж мы едем изучать морских зверюг), нами было получено. Так что кроме плановых зачетов и экзаменов нам надо было сдать досрочно еще зачет по «Основам Дарвинизма» и экзамен по «Научному коммунизму», который вела на нашем курсе молодая и очень привлекательная преподаватель Ирина Сергеевна. На ее лекциях, как на некоторых прочих, казавшихся студентам не такими уж обязательными, прогульщиков почти не бывало. Хотя многие из будущих бравых охотоведов (а на этот факультет тогда принимали только парней) вместо того, чтобы внимательно слушать собственно лекцию Ирины Сергеевны, сосредотачивали свое внимание совершенно на иных вещах. Например, любовались не только ее чистым красивым лицом, стройными ногами и ладной фигурой, но и другими частями тела. Особенно теми, словно просящимися наружу, из плотно облегающей бедра серой юбки чуть выше колен, и из идеально сидящей на ней светлой кофточки с длинным рукавом, из которой тоже было чему проситься наружу, так сказать, на простор. Может быть, именно поэтому на этой самой кофточке порою нестерпимо хотелось, в дополнение к двум уже расстегнутым верхним пуговкам, расстегнуть еще и третью, и четвертую (всего их было, кажется, пять – маленьких черненьких, как глазки ласкового зверька, пуговок). Для большего (чисто эстетического, разумеется) созерцания слегка колыхавшейся при ходьбе у доски или между рядами груди, разделяемой короткой (параллельно полу) «стрелкой», уходящей дальше куда-то круто вниз, как с обрыва, под застегнутые пуговицы. Отчего была видна только верхняя, такая пленительная, часть «айсберга» с идеальной белой кожей.

Зачет по «Основам дарвинизма», пожалуй, старейшему преподавателю факультета Нарциссу Исаевичу Литвинову, всегда изысканно одетому, с вечной ироничной улыбкой и веселой лукавинкой в глазах, мне удалось сдать лишь со второго, а Сереге с третьего захода. Когда мы пришли в кабинет к Нарциссу Исаевичу для пересдачи зачета во второй раз, он, по-своему обыкновению слегка улыбнувшись и рассеяно глядя в окно на институтский двор (за деревянным забором которого сразу начиналась усадьба декабриста князя Трубецкого, сосланного императором Николаем I в Сибирь за восстание на Сенатской площади 1825 года, в котором он, впрочем, участия не принимал), чуть помедлив и повернувшись к нам, с уже совершенно веселым выражением лица, словно мы только что рассказали ему забавный анекдот, спросил:

– Вот что, дорогие дарвинисты, я не стану мучить вас коварными вопросами, которые задавал на предыдущей нашей встрече. Надеюсь, что кое-какой материал вы проштудировали за те три дня, что мы с вами не виделись. Задам простенький вопрос обоим. Кто на него ответит первым – получает зачет. Итак, полное имя Ламарка?

Серега сдвинул к переносице свои широкие брови, нахмурил лоб, изображая нешуточный мыслительный процесс. Он даже для пущей важности зашевелил губами, будто мысленно уже произнося имя этого французского естествоиспытателя, предшественника Дарвина, который вместе с немецким ученым Тревиранусом в 1802 году ввел в научный оборот термин «биология». После недолгого раздумья он произнес с вопросительной, впрочем, интонацией:

– Жан Батист Ламарк?

– Это не полное имя, – еще лучезарней улыбнувшись, ответил Нарцисс Исаевич.

Больше никаких звуков из шевелящихся Серегиных губ не последовало.

Преподаватель вопросительно, с нескрываемой иронией посмотрел на меня.

– Может быть, вы ответите? – спросил он, слегка покачиваясь за столом на стареньком, жалобно поскрипывающем стуле.

– Жан Батист Пьер Антуан де Моне шевалье де Ламарк! – четко отчеканил я, выдержав необходимую паузу. И ловя на себе два любопытных, скрестившихся, словно лучи прожекторов, высматривающих в черном небе вражеский самолет, взгляда – Серегин и Нарцисса Исаевича. Честно говоря, я до сих пор не знаю, по какой такой причине запомнил наизусть накануне зачета полное имя Ламарка.

– Ну, что ж, – чуть помедлив, произнес преподаватель, переставая покачиваться, – давайте вашу зачетку.

Поставив в нужных графах зачет и красивую витиеватую подпись, Нарцисс Исаевич уже суховато, без всегдашней улыбки, возвратив зачетную книжку, произнес мне:

– Свободны.

Выходя из кабинета, я уловил тоскливый и как будто о чем-то молящий меня взор Сереги и, уже вновь ироничный, взгляд Нарцисса Исаевича, устремленный на моего товарища.

Минут через десять из кабинета в коридор, где я его поджидал, вышел Серега. Веснушчатое его лицо было до удивления красным, словно он решил поработать светофором или стать, привлекающим к себе всеобщее внимание первым помидором, привезенным на сибирский рынок из Ташкента ранней весной.

– Велел прийти через два дня, как следует подготовив еще и сегодняшние вопросы, – угрюмо сообщил он, кивнув на прикрытую дверь. – И откуда он их только берет?! И каждый раз все новые, – искренне изумился мой товарищ. – Мы же с тобой вроде весь курс прочли, – уже менее уверенно закончил он.

– Значит, не весь, – включился я в разговор. – А может быть, и конспекты, что ты взял у старшекурсников, были неполные. Он же, говорят, каждый год свой курс дополняет какими-то новыми сведениями. А мы ведь с тобой его лекции до конца не дослушали. Вот он и тычет нас мордой об стол, чтобы знали свое место.

– Да… – только и молвил Серега, – шагая со мной по длинному гулкому пустынному коридору к читальному залу библиотеки, расположенной напротив центральной лестницы с двумя параллельными пролетами, ведущими со второго этажа. В «читалке» мы планировали начать готовиться к экзамену по «научному коммунизму».

– Знаешь, Макс, – тормознулся Серега, не дойдя двух шагов до двустворчатой двери читального зала, – я, если дарвинизм с третьего захода не осилю, оставлю «хвост» на осень. Да и коммунизм сейчас сдавать не буду. Не успею подготовиться. Тем более что в этом году все как сдурели. Любое дело окрашено теперь у нас в стране предстоящим на следующий год столетним юбилеем «Вождя мирового пролетариата» – Владимира Ильича Ленина! – Словно передразнивая передовицы газет, раздраженно произнес потенциальный двойной хвостист. – Заранее начали готовиться! Об этом только и талдычат теперь повсюду. А сколько, нелепых порою, сувениров с изображением вождя понаделали! Хорошо, что хлеб еще выпекают без его чеканного профиля! А конфеты точно скоро, помяни мое слово, начнут с цитатами из его работ на обратной стороне фантиков производить. Типа: «Ешьте меньше, да лучше!»; «Шаг вперед – два шага в сторону!»; «Империализм и эмпириокритинизм»[1], ну и так далее.

– Да ты, Серега, прямо знаток ленинских работ, – вставил я, но мой товарищ, не обратив никакого внимание на мою ироничную реплику, продолжал говорить о наболевшем.

– Уверен, что и наша коммунистическая дама будет лютовать не хуже Нарцисса, хотя, и выглядит такой белой и пушистой.

– А при чем здесь Дарвин и Ленин? – снова встрял я.

– Да ни при чем, – вяло согласился Серега. Это я так, к слову. Так что иди готовься к коммунизму, – кивнул он на дверь библиотеки, – а я – в общагу. Дарвинизм долбить. Кстати, нам с тобой дней через пять надо в Петропавловск вылетать, чтобы на экспедиционное судно успеть. А оно уж через неделю отходит, – закончил Серега свой печальный монолог.

– А я все-таки попробую «научком» спихнуть. Тем более что договорился с Ириной Сергеевной о том, что мы придем к ней в общежитие преподавателей через три дня. И прямо у нее дома сдадим экзамен. Глядишь, и чайком угостит, – размечтался я. Ведь она старше-то нас года на четыре, не больше.

– На восемь, – уточнил все знающий в подобных вещах Серега. – Ей двадцать девять. Сведения из достоверных источников, – солидно добавил он. – А что касается чая, то я бы с такой женщиной с удовольствием… и не только чая попил, – проговорил он с мечтательной улыбкой и потянулся до хруста в костях. – Эх, такая баба пропадает! – продолжил он. – Поздновато мы с тобой, Макс, родились. Так что губу-то особо не раскатывай. Вряд ли тебе там чаек обломится. Мы для нее щенки. Вот Нарцисс Исаевич, будь он лет на двадцать помоложе, был бы ей в самый раз… Но зато, – перевел он тему разговора, – мы с тобой скоро по тем местам на судне пройдем, где занимался зверобойным промыслом Джек Лондон! Да и на Командорах он, кажется, бывал! – совсем оживился Серега. Долго грустить мой приятель не умел.