Сто лет Папаши Упрямца

2

Женщину, с которой Папаша Упрямец хотел бы создать семью, звали Вэй Сянтао, она была из деревни Нэйцао в той же волости.

В тот год, когда они начали общаться, ему было шестьдесят пять, а ей сорок два.

Как-то раз в том году Папаша Упрямец ловил рыбу на реке. Он вытаскивал сеть, так как в ней уже был небольшой улов, и в этот момент один мужчина примерно лет сорока, сложив руки рупором, прокричал ему:

Папаша Упрямец, Вэй Сянтао из бригады деревни Нэйцао просит тебя помочь ей кастрировать свинью!

Папаша Упрямец увидел, что кричавший – из деревни Нэйцао, зовут его вроде бы Лань Цзилинь. Вероятно, он завернул в их деревню по дороге на ярмарку, чтобы передать это сообщение, потому что у его ноги стояла корзина, в которой кудахтала курица. Папаша Упрямец ответил Лань Цзилиню, которого до этого редко встречал: Я не кастрирую свиней!

Лань Цзилинь прокричал: А? Не кастрируешь? Я помню, ты для моей семьи кастрировал свинью, а еще петуха!

Папаша Упрямец: Это было раньше, сейчас я этим не занимаюсь!

Лань Цзилинь: Вэй Сянтао просила, чтобы ты кастрировал, она говорит, что ты это делаешь хорошо, чисто!

Папаша Упрямец: Почему она лично не пришла попросить?

Лань Цзилинь: Она не может уйти!

Я тоже не могу уйти! Я сменил профессию, теперь не кастрирую!

Ее муж умер несколько месяцев назад, а дома у нее ребенок с церебральным параличом, ей и правда не уйти!

Папаша Упрямец оторопел. Он помнил Вэй Сянтао: когда он ездил к ней кастрировать свинью и они познакомились, она показалась ему весьма симпатичной девушкой. Тогда она еще не была замужем. Но время летит быстро, и двадцать лет пролетели в одно мгновение. Она вышла замуж, потом овдовела. Его сердце смягчилось и на душе у него потеплело, он тоже сложил руки рупором и ответил:

Понял!

После возвращения домой Папаша Упрямец вытащил из-под кровати ящик с инструментами для кастрации, открыл его и увидел, что они все уже покрылись ржавчиной или сгнили. Ему потребовалось два дня, чтобы заново их отполировать, а что-то и заменить новым.

В первой производственной бригаде деревни Нэйцао он появился спустя три дня. Он не бывал здесь с того времени, как бросил кастрировать животных, зашел в ближайший дом, чтобы расспросить, где первая бригада и где дом Вэй Сянтао. По удачному стечению обстоятельств, встретил его сам Лань Цзилинь. Теперь Папаша Упрямец уже окончательно убедился в том, что это именно Лань Цзилинь, он не обознался. Тот вызвался отвести его.

По дороге Лань Цзилинь сказал: Я думал, что ты не придешь.

Папаша Упрямец спросил: Сколько лет было мужу Вэй Сянтао?

Лань Цзилинь задумался, он подсчитывал в уме: Ее муж – мой двоюродный брат по отцу, старше меня на пять лет, мне сорок, значит, ему – сорок пять.

Как он умер?

У него в печени была опухоль, он умер спустя три месяца после того, как ее обнаружили. Осталось двое сыновей, у одного – церебральный паралич, я, кажется, уже тебе рассказывал. Другой сын только что поступил в университет. – Лань Цзилинь произнес это и замер, словно почувствовал, что что-то не так. – Э, а почему ты про это спрашиваешь? Ты должен спрашивать не про это!

Сколько свиней надо кастрировать?

Лань Цзилинь снова замер: Этого я не знаю.

Папаша Упрямец сказал: Вот видишь, то, что я должен спрашивать, ты и не знаешь.

Примерно через полкилометра в горной глуши перед ними возникли пять или шесть домиков с черепичной крышей, это и была первая бригада. Лань Цзилинь указал на самый низкий и ветхий дом, глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул: Она сама – женщина красивая, фигура привлекательная, но вот дом старый, и судьба у нее тяжелая.

Папаша Упрямец смотрел на дом, на вздыхающего Лань Цзилиня и молчал.

Когда они вошли в дом, хозяйки не было, там находился лишь ее сын с церебральным параличом. Он сидел, скособочившись, на бамбуковой кушетке в главной комнате, накрытый тонким стеганым одеялом, не двигался, но безостановочно пускал слюни.

Лань Цзилинь сказал: Это – второй сын.

Затем крикнул в сторону перед домом: Вэй Сянтао! Потом прокричал в сторону за домом: А Тао! Вскоре женщина вышла из-за дома со связкой листьев сладкого картофеля на спине. Опустив связку на землю, она прямо посмотрела на все еще державшего ящик с инструментами Папашу Упрямца и не понимала, что делать.

Папаша Упрямец произнес: Где свинья?

Только тогда Вэй Сянтао пришла в себя и отвела Папашу Упрямца в свинарник.

Свинарник был пристроен к стене дома сбоку, окружен оградой из соломы. Крышу его тоже покрывала солома, под деревянными перегородками располагалась яма для навоза.

В свинарнике было две свиньи, обе небольшие, примерно по тридцать цзиней весом, видно было, что один – хряк, а вторая – свиноматка.

Папаша Упрямец спросил: Обоих кастрировать?

Вэй Сянтао ответила: Обоих.

Я уже много лет этим не занимался.

Я вам доверяю.

Папаша Упрямец обратился к Лань Цзилиню, который тоже последовал за ними: Ты мне не поможешь? Сумеешь?

Лань Цзилинь радушно ответил: Смогу!

Папаша Упрямец сказал: Пойди и найди длинную скамью.

Вэй Сянтао отозвалась: Я схожу.

Она принесла скамью.

Скамью расположили на улице у загона, она вся была в следах от ножа, как разделочная доска, которой пользовались долгое время.

Папаша Упрямец поймал кабанчика, вынес на улицу, положил на скамью спиной вперед, а потом передал Лань Цзилиню. Поросенок, чьи задние ноги крепко держал Лань Цзилинь и которого еще даже не начали кастрировать, завизжал как ребенок, который рыдает еще до того, как ему сделают укол.

Папаша Упрямец достал все необходимые инструменты – скальпель, кровеостанавливающий зажим, йод, вату и нитки для зашивания. Это все были такие же инструменты, как те, которые используют врачи в больницах для хирургических операций, вот только врачи оперировали людей, а Папаша Упрямец – свинью.

Когда Папаша Упрямец протирал ватным тампоном, пропитанным йодом, кожу с внешней стороны яичек, он четырьмя пальцами держал верхнюю часть скакательного сустава задних ног, а указательным пальцем удерживал низ яичек, натягивая на них кожу. Потом скальпелем разрезал кожу и белую мембрану двух яичек, выдавил одно из них, а потом крепко вцепился в него, вытянул наружу и отделил семенной канатик от кровеносного сосуда. Со вторым яичком он проделал то же самое, а после кастрации смазал все йодом.

Весь процесс занял всего несколько минут. Лань Цзилинь, вытаращив глаза, смотрел с открытым ртом на четкую и аккуратную работу Папаши Упрямца. Поросенок тоже посодействовал, в сам момент кастрации он не орал, даже казалось, что он доволен и получает удовольствие.

Лань Цзилинь не удержался и спросил: А евнухов во дворце так же кастрируют?

Папаша Упрямец не ответил, молча дал ему знак отнести в свинарник уже кастрированного поросенка.

Вслед за этим Лань Цзилинь достал свинку. Следуя указаниям Папаши Упрямца, он положил ее на скамейку, но в позе, прямо противоположной той, в которой держали поросенка. Папаша Упрямец ухватил ее за две задние ноги. Свинка не визжала, как будто уже от рождения была готова попасть под нож.

Папаша Упрямец сначала продезинфицировал кожу, потом средним пальцем левой руки уперся в бугорок тазовой кости с правой стороны, большим пальцем сильно надавил на бугорок с внутренней стороны, оба пальца образовали одну линию. В правой руке он держал скальпель, кончиком которого рассек брюшину, раздался хлюпающий звук и наружу пролилось немного жидкости из брюшной полости. В этот момент свинка взревела. Вслед за этим из разреза показался рог матки; казалось, что свинка визжала не из-за боли, а ради того, чтобы помочь матке выйти наружу, как роженица криком помогает ребенку появиться на свет.

Правой рукой Папаша пережал выпавшие рог матки и яичник, потом сменил руку и зажал их левой рукой, а правой надавил на разрез брюшной стенки и скальпелем отсек матку вместе с яичниками. На место разреза он нанес йод, зашил его иглой, а потом еще раз намазал йодом.

Вместе с Лань Цзилинем они подняли задние ноги свинки, слегка встряхнули, а потом поставили на землю и отпустили, чтобы она могла сама подвигаться.

Свинка неподвижно лежала на земле, как будто ей не нравилась свобода. Ее печальный взгляд был устремлен на отброшенные в сторону матку и яичники, казалось, она понимала, что никогда не сможет стать матерью.

Папаша собрал инструменты, помыл руки и вернулся в комнату. Вэй Сянтао посмотрела на Папашу Упрямца, который только курил, но воду не пил, и произнесла:

Сколько я вам должна?

Папаша Упрямец ответил: Денег не надо.

Вэй Сянтао сказала: Тогда дам риса, сколько цзиней?

Папаша Упрямец настаивал: Ничего не надо.

Так не пойдет! Вы приехали издалека, устали, даже воды не попили. Как же может быть, что ничего не надо!

Стоявший рядом Лань Цзилинь произнес: Если есть вино, возможно, он выпьет.

Эти слова что-то напомнили Вэй Сянтао, она тут же быстро прошла во внутреннюю комнату, принесла кувшин с вином, поставила его, еще раз сходила за другим кувшином, потом сказала: Это осталось еще от отца моих детей. Один выпит наполовину, а второй вообще нетронутый. Все отдаю вам.

Папаша Упрямец посмотрел на вино и ответил: Вот это я возьму.

Он шагал прямо к своему дому и нес два кувшина с вином. Ящик для инструментов висел сбоку от наполненного наполовину кувшина, как раз обеспечивая равновесие.

Каждый день Папаша Упрямец пил вино, вспоминая женщину, которая ему его дала. Она действительно была очень привлекательная, с прекрасной фигурой, как и говорил Лань Цзилинь. Но Лань Цзилиню не нравилось, что у нее старый дом и горькая судьба, а вот он так не думал. Папаша Упрямец предался мечтам, а потом ему пришло на ум, что, возможно, ей не по нраву, что он намного старше. Вернее, не старше, а взрослее. Сам он не считал, что шестьдесят пять – это старость.

Когда Папаша Упрямец допил все вино, которое она дала, он все еще думал о ней. Но это были всего лишь мысли, у него не было ни возможности, ни смелости их высказать, – прямо как глистов из живота не вывести без сильнодействующего лекарства.

Однажды, незадолго до наступления сезона «начало зимы»[26], Папаша Упрямец ловил рыбу на реке. Лань Цзилинь снова шел мимо на ярмарку и, увидев Папашу Упрямца, начал ему кричать и махать.

Папаша Упрямец поспешно погреб к берегу. Он обрадовался, потому что, можно сказать, с нетерпением ждал Лань Цзилиня, который мог бы оказать ему содействие.

Лань Цзилинь сказал: Свиньи Вэй Сянтао умерли после кастрации.

Папаша Упрямец был словно громом поражен.

Обе умерли, продолжал Лань Цзилинь, словно добивая тяжело раненного человека. Что ты наделал? Старый кот сушку для посуды уронил?

Я не специально.

Вэй Сянтао просила тебе не говорить, но я не выдержал, когда тебя увидел.

Эти слова тронули Папашу Упрямца. Он показал на прыгающую в лодке рыбу и сказал Лань Цзилиню: Возьми две большие.

Лань Цзилинь выбирал рыбу, но теперь перед ним была проблема: Мне же еще надо на ярмарку, а если поехать с рыбой, то она ведь умрет? А когда домой принесу, будет уже вонять.