Ночной сторож

Он стоял перед грудой брака, осматривал отливки, кай врач больного. Нельзя ли их исправить, заварить дыры? Недалеко от него техник чинил автомат газированной воды. За колонной готовились к работе сварщики, он услышал, что говорят о нем:

— …главный инженер. Снимет трубочку — любому на заводе прикажет.

— Тут не трубочка нужна, а дубина хорошая. Не тот характер.

Его разыскала секретарша:

— Директор сказал, чтобы вы позвонили.

Он пошел в кабинет, набрал номер Смоляка.

— Борис Иванович, почему вы не ходите на совещания? — спросил Смоляк.

— Не мог,— ответил Шубин.

— Прошу вас все-таки находить время.

Шубин промолчал.

— Как у вас дела? — спросил Смоляк.— На заводе нет литья. Главный конвейер на грани полной остановки.

— Половина вчерашнего литья ушла в брак,— сказал Шубин.

Смоляк помолчал, сказал: «Я надеюсь на вас, Борис Иванович», повесил трубку.

Он надеялся на Шубина. Если Шубин не справится, ему придется поставить нового начальника цеха и надеяться на него. Если не справится и тот, и даже тот, кто будет после него, завод, конечно, все равно не пропадет. Завод богат и обширен. Часть литья начнут делать другие заводы, где-то что-то разгрузится, где-то что-то добавится, заколеблется баланс на электронных табло у экономистов, установится новый уровень, вырастет себестоимость литья, и произойдет все это незаметно. Тут никогда не узнаешь, потеря это или шаг на более высокую ступень.

Новиков слышал телефонный разговор, он сидел рядом с газетой в руках. Поставить его вместо Сухоцкой? Не справится. Переругается с бабами. Туда надо ставить Рокеева. Сухоцкая, конечно, будет плакать здесь, в кабинете, но что ж делать. Шубин попросил Новикова:

— Федя, если сможешь, выходи в ночную смену. Надо, чтобы там был человек, который может отвечать за все.

Он хотел поговорить с Рокеевым до начала оперативки, но тот не пришел. Занимался машинами. Нет, это была хорошая мысль: поставить Рокеева на земледелку. Так он и сделает.

Сводка сменных заданий лежала перед ним. Брак не отразился на цифрах сводки, и она выглядела почти хорошо. Он отложил ее в сторону — еще не время говорить о ней — и раскрыл журнал. Нужно было проводить оперативку.

Пришли все вовремя. И Куц не опоздал. Глаза у Сухоцкой были красными. Шубин понимал: не от страха перед наказанием она плакала. Ей стыдно. И ей нелегко. Он еще и потому не хотел слушать их оправдания, что знал все их трудности не хуже любого из них. Были в цехе хорошие времена, ходили в героях, зарабатывали лучше других. А сейчас им трудно. У Куца забрали половину электриков, поставили формовщиками в третью смену. Блинову легче. Может быть, потому что характер у Куца был заносчивый и впечатление он производил неприятное, он не сумел доказать, что все электрики ему необходимы. А Блинов располагал к себе, и ему оставили его слесарей… Но входить в их положение сейчас было нельзя.

Попросил Сухоцкую рассказать, что случилось на земледелке. Не перебивал и, когда она кончила, попросил сесть и заговорил о другом. Он уже решил снять ее с работы. Опять открыл желтый журнал, и оперативка пошла, как вчера. Куц снова не выполнил одно из записанных ему поручений, Шубин сказал:

— Объявляю вам, Аркадий Васильевич, строгий выговор с предупреждением. Кстати, срок вашего заявления об увольнении истек. Оно недействительно.

— Я могу написать новое,— вскинул голову Куц.

— Не скажу, что это меня обрадует, но что-то делать надо. И последнее: вчера было записано всем пройти флюорографию грудной клетки. Кадол, сколько человек на вашем участке прошло флюорографию?

Ни Кадол, ни другие не могли ответить.

— Кто из присутствующих прошел флюорографию?

Все промолчали, отводя глаза. Шубин поднялся, захлопнул журнал.

— Завтра все будут отчитываться за каждого своего человека. Я буду спрашивать только о флюорографии. О работе не буду спрашивать! — Он заметил, что кричит и не пытался сдерживаться.— Все равно мы не работаем! Мы доказали уже, что не умеем работать! Не умеем мы работать! Но флюорографию мы можем пройти!

Сел, сказал тихо:

— Все. Оперативка окончена.

После этого он вместе с Рокеевым занимался машинами и стало ясно, что их нужно переделывать и переделка займет месяц. Пришлось признать это и Рокееву, хоть не хотелось — слишком долго он утверждал противоположное. Он скис, опять вспомнил про свою систему оплаты, пытался убедить Шубина. Не мог Рокеев найти равновесие, бросался из крайности в крайность. Заведя разговор издалека, Шубин привел его к мысли, что земледелка сейчас — главное и, можно сказать, упросил Рокеева пойти туда вместо Сухоцкой. А потом порвался конвейер — то, чего так боялся Блинов…

Утром Зина поздравила с пятидесятилетием и подарила пыжиковую шапку. Ради этого она совершила подвиг: поднялась с постели раньше его. Шубин поцеловал жену. Она подробно объяснила, что он должен будет надеть вечером на торжество: какие носки, какой галстук. Из-за этого он пришел в цех позднее.

У формовочного конвейера встретил земледельщиц. Они шли на смену в темных комбинезонах, на ходу повязывали косынки. Трое — объемистые, немолодые, а одна молодая, тоненькая. Та, что шла впереди, седая, круглолицая, пританцовывала, изображая кого-то, остальные смеялись. Увидели его, смутились. Лицо седой земледельщицы, круглое и гладкое, показалось знакомым. Может быть, работали вместе в литейном один.

Поздоровались, разминулись, и тут седая — наверняка они работали вместе! — решившись, обернулась:

— Борис Иванович, за что же вы Сухоцкую нашу обидели?

— А что же вы ее подвели? — спросил он.

Они окружили его. Кричали, перебивая друг друга, все вместе, что Сухоцкая не виновата, что плохие материалы, оборудование неотремонтировано,— он слышал знакомые выражения, теми же словами оправдывалась Сухоцкая, видимо, не раз они обсуждали все это вместе с ней.

— А нового своего начальника не видели? — спросил Шубин, пытаясь придать разговору другой тон.

— Нам старый годится, нового себе заберите!

— Вы бы посмотрели на него: молодой, красивый…

— А мы уже молодым не нужны, и сами без них обойдемся!

— Холостой, розовый…

Заулыбались. Так у них всегда кончается.

Весь проход на формовке был заставлен стержнями. Шубин подумал было, что третья смена не успела их выработать, значит, случилось ночью что-то, но ночью ничего не случилось и смена работала нормально. Просто стержневое отделение перевыполнило план. Так и шло последние месяцы: одно отделение выполнит, другое сорвет план, в результате всегда плохо. Шубин пошел к парторгу. Нашел его в красном уголке, где в углу сцены стоял стол цехового художника.

— Борис Иванович! — Парторг задержал руку, здороваясь.— Желаю вам успехов в труде и счастья в личной жизни, от цеха и от себя тоже: здоровья вам и всего хорошего. Как говорится, прожить еще столько же.

— Спасибо,— сказал Шубин.

— Как говорится, в такой день надо дома друзей за столом принимать…

— Это вечером,— сказал Шубин.— Это обязательно.

Художница, худая бледная девушка в джинсах и толстом свитере, писала на большом, со столешницу, листе бумаги: «ПОЗДРАВЛЯЕМ С ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЕМ…»

— Это мне? Спасибо,— сказал Шубин.— А поярче краски у вас есть? Знаете, бывают такие светящиеся…

— Флюоресцентная гуашь,— сказала художница.— У меня дома есть.

— Ну ладно, хоть такими, только побольше буквы: «Привет стержневому отделению начальник Ченцов перевыполнившему сменное задание 20 сентября». Надо написать. И на самом видном месте повесить.

— У табельной,— сказал парторг.

— Да. А можно другие плакаты там снять, чтобы этот заметнее был?

— Это можно,— сказал парторг.— А ваш мы повесим напротив.

— Спасибо,— еще раз сказал Шубин.— А в понедельник поговорим о партийном собрании. Пора уже.

Оперативку он начал с Ченцова.

— Что ж, Миша, расскажи, как это у тебя получилось! О хорошем и послушать приятно.

Ченцов лукаво улыбался. Склонив набок голову, трогал отрастающие русые усики. Вот такой самоуверенный он наверно, бывал с девушками.

— Нечаянно, Борис Иванович. Больше не буду.

Все рассмеялись. Видели они или нет, что Шубин сознательно преувеличивает успех Ченцова, пытается привнести в него то, чего там нет,— начало чего-то нового?

— Путевку в Крым ему,— сказал Блинов.— Выложился за вчерашний день, надо силы восстановить.

— Это флюорография на них всех в стержневом подействовала,— предположил Цфасман.— Совсем другие люди стали.

— Что-то она на плавку не действует,— парировал Ченцов, и все опять рассмеялись. Им всем, действительно, начало казаться: случилось что-то хорошее, что-то сдвинулось с места.

Другие отделения Шубин не спрашивал о работе, как и обещал. Он сказал:

— Так. Флюорография. Кто первый отчитывается?

Они принесли с собой списки рабочих. За сутки побывали в здравпункте все работающие двух смен.

Звонил начальник механического цеха: запасы литья использованы, останавливается сборка. Шубин обещал литье. Перед самым обедом опять порвался подвесной конвейер.

Разорвавшаяся цепь конвейера с подвешенным к ней тяжелым литьем была на наклонном участке. Все звенья цепи и отливки, десятки тонн, ударяя друг о друга, полетели под уклон, набирая скорость, сшибая на своем пути опоры. Несколько секунд стоял грохот, и все стихло. Вслед за подвесным конвейером остановился зависящий от него формовочный конвейер, за ним и плавка. Шубин вызвал на помощь главного механика завода.

Варили опоры, стягивали цепь. Шубин был там. Рокеев пришел взглянуть на аварию. Он сказал Шубину:

— Борис Иванович, вы послали меня на земледелку, чтобы устранить от ответственности за цех. Я понимаю.

— Отвечай за земледелку,— сказал Шубин.— И не забудь вечером быть на моем торжестве.

Рокеев удивленно посмотрел: почудилось ли ему? Такая авария, а Шубин повеселел. Или юбилей предстоящий тонизирует? Он не поверил бы, что Шубин радуется из-за флюорографии

Конвейер стянули к концу смены, попробовали пустить, он порвался в другом звене. Опять несколько секунд сотрясал цеховые стены оглушительный грохот, мчались под уклон тонны металла, разрушая все на пути. Снова стали стягивать полукилометровую цепь. Шубин и Блинов просматривали каждое звено, выискивая трещину.

— Еще раз порвется — остановим завод,— сказал Шубин.

— Никого не задело,— сказал Елинов.— Окажись там кто-нибудь на трассе, сидеть бы нам с вами в тюрьме. Прежде чем пробовать, надо выключать оборудование и убирать всех людей с участка.

В половине шестого, не дождавшись пуска конвейера, Шубин ушел переодеваться. Нельзя было опоздать на юбилей. Из дома позвонил — узнать новости. Трубку поднял Блинов. Конвейер еще не стянули.

— Борис Иванович,— сказал Елинов.— Там в желтом журнале мне одно задание есть, я не успею его к завтрашнему. Вы уж мне перенесите срок.

Ресторан был на два зала. В верхнем, большом зале играли свадьбу, музыка слышалась с улицы. У входной двери рядом со швейцаром дежурили два молодых человека, пропускающие гостей на свадьбу, и Маша, пропускающая гостей на юбилей. Это делалось на тот случай, если кто-нибудь забудет пригласительный билет. Шубин поцеловал дочь, спросил: