1916 год. Сверхнапряжение

После капитуляции Таунсхенда в пользу Османской империи начала меняться и обстановка на Багдадском направлении. Регулярные турецкие войска, высвободившиеся после победы над англичанами, заставили Баратова перейти к обороне126. Для контрудара турки собрали 18 тыс. штыков и сабель и 54 орудия127. Таким образом, общая численность противника, нацелившегося против Керманшахского отряда, более чем вдвое превосходила его первоначальную численность. Между тем русские батальоны понесли значительные человеческие потери, сократившись с 1000 до 500–600 штыков. Внезапно проявившееся численное превосходство турок было поразительно не похоже на все то, с чем приходилось до этого сталкиваться128.

Русские войска вынуждены были готовиться к отступлению. Для того чтобы оно не было воспринято постоянно колеблющимся местным населением как бегство, было принято решение предварительно нанести удар по противнику129. После контрудара Баратову пришлось отойти к Керман-шаху – выдвинутое вперед расположение его сил становилось бессмысленным и опасным. При отходе Баратов приказал не оборонять городов и не взрывать мостов. Он считал необходимым избежать жертв среди мирного населения и сохранить коммуникации, которые пригодятся еще в будущем130. Продвижение противника в Персии временно удалось остановить к 1 (14) июня131. Тем не менее вскоре русское отступление продолжилось. 18 июня (1 июля) был оставлен Керманшах. Вскоре последовал приказ очистить и Хамадан132.

23 июня 1916 г. после проведенных между Лондоном и Петроградом консультаций было подписано англо-русско-персидское соглашение, по которому казачья бригада шаха разворачивалась в дивизию, а на юге под командованием Сайкса формировалась аналогичная бригада133. Сайкс выполнил это поручение, быстро сформировав пятитысячный «корпус южноперсидских стрелков», с помощью которого он двинулся в глубь Шираза134. Обе части – русская и английская – должны были стать опорой англо-русского влияния. Договор не был ратифицирован шахом и меджлисом – в тот же день турки заняли Хамадан и в Персии начался затяжной кризис. Тем не менее обе новые части были созданы. Дивизию возглавил генерал-майор барон В. Н. фон Майдель135. В Персии он имел титул сардара – маршала. Казачья дивизия была разделена на многочисленные отряды – Тегеранский, Исфаганский, Ардебильский, Гилянский и так далее – и использовалась для контроля над территорией и коммуникациями136.

Проблема обеспечения путей снабжения в Персии, разумеется, не решалась сразу же после подписания договора. К сентябрю 1916 г. силы Баратова прочно удерживали оборону в направлении на Казвин – Тегеран. Союзники контролировали значительные территории, не имея нигде сконцентрированных значительных сил. Бригада Сайкса была рассредоточена и так же действовала с помощью местных племенных вождей, один из которых был наследственным губернатором Шираза, изгнанным прогерманскими элементами. К октябрю 1916 г. «южно-персидские стрелки» заняли Керман, Иезд и Исфаган. До последнего города турки не дошли каких-то 100 км. В октябре Сайксу удалось поставить под свой контроль и Шираз137. Следующим шагом в плане его действий было объединение с Баратовым, для которого у англичан пока что не хватало резервов138.

События в Персии практически не оказали влияния на положение на Кавказском фронте. Лишь с конца июня в Малой Азии вновь начались бои местного значения, не имевшие, впрочем, каких-либо серьезных результатов, за исключением того, что 29 июня (12 июля) русские войска вновь овладели Мамахатуном. На этот раз турки готовились к отходу и подожгли город перед уходом139. В целом борьба на сухопутном фронте протекала без особых успехов для турок. Заметно успешнее их союзники действовали на Черном море. Днем 21 июня (4 июля)«Гебен» обстрелял Туапсе и потопил небольшой пароход «Князь Оболенский», стоявший на погрузке. Одновременно «Бреслау» подверг обстрелу Сочи. Крейсер выпустил по городу 6 снарядов, после чего сделал 2 бортовых залпа и ушел в море, потопив на подходе к Сочи пароход «Мария-Антуанетта». Вслед за обстрелами германские корабли удалились в Босфор140. Таким образом, германо-турецкие военно-морские силы продемонстрировали, что Черноморский флот не имеет полного контроля над морем. Это было серьезное, но не единственное достижение противника. Как известно, немцы – народ последовательный и пунктуальный. Они не собирались ограничиваться потоплением всего лишь одного русского плавучего госпиталя.

Уже 31 марта (13 апреля) 1916 г. российское общество Красного Креста заявило о начале подготовки замены потопленной «Португали»141. 23 апреля (6 мая) главноуправляющий Красным Крестом при Кавказской армии сообщил о начале работ для переоборудования парохода «Вперед» в госпитальное судно, рассчитанное на 120 коек142. Пароход был построен в 1898 г., имел 858 тонн водоизмещения и мог развивать скорость до 12 узлов143. 8 (21) мая 1916 г. «Вперед» был введен в строй Черноморского флота. Госпиталь был оборудован Красным Крестом и имел все необходимые опознавательные знаки последнего144. 13 (26) мая все работы на пароходе были завершены, и уполномоченный Красного Креста граф А. Тышкевич официально сообщил об этом в МИД с просьбой поставить в известность воюющие с Россией страны о появлении на Черном море нового плавучего госпиталя145, что и было вскоре сделано по надлежащим правилам в отношении как парохода «Вперед», так и другого плавучего госпиталя – «Атене»146.

В 4:30 25 июня (8 июля) 1916 г. «Вперед» вышел из Батума в Трапезунд за ранеными. В 9:35 немецкая субмарина без какого-либо предупреждения опять торпедировала и потопила русский плавгоспиталь. «Вперед» был потоплен в 32 милях от Батума и в 2 милях от берега, напротив Ризе. Основанием была та же легенда о буксировке военных барж (отметим, что Ризе находился уже в русском тылу). Так как на порядочность германских подводников уже особенно не полагались, «Вперед» находился в постоянной готовности к атаке. Перископ был замечен раньше, чем лодка сделала залп, в результате чего удалось спустить шлюпки на воду и спасти большую часть экипажа. Из 67 человек погибло только семеро: один санитар, мальчик-доброволец, один кочегар, четыре матроса и комендант судна[3] – отставной контр-адмирал А. К. Вильгельмс. Вновь последовал немедленный протест русского Красного Креста147.

Турки не торопились выражать свое сожаление и отказались от предоставления версии случившегося, мотивируя это тем, что потопившая госпиталь лодка все еще находится в море. Правительству Оттоманской Порты было предложено ответить на вопрос, было ли с его стороны своевременное признание парохода «Вперед» судном, находящимся под защитой Красного Креста148. Через посольство США был дан ответ – турки не признали подобной защиты за госпиталем «Атене». Терпение Петрограда и Могилева было не безгранично. Последовало решение – теперь турецкие госпитальные суда лишались защиты Гаагской конвенции 1907 г.149 В сложившихся обстоятельствах у русских властей не оставалось выбора, и госпитальные суда «Атене» и «Экватор» были переведены в разряд транспортов для перевозки раненых150. Последней страницей в этой истории был отказ русского правительства признать введенное для плавания по Черному морю госпитальное судно «Болгария». На запрос Софии через нидерландского посла было направлено разъяснение позиции России: последовал отказ151 ввиду невозможности соблюдения «условий взаимности», вызванного действиями Турции и Германии. Болгарскому правительству осталось только протестовать, что оно и сделало. София заявила официальный протест, утверждая, что она неизменно твердо следовала конвенции и что ответственность за возможные последствия ляжет на русскую сторону152.

Планы Ставки в отношении Турции. Весна – лето 1916 г.

Даже после капитуляции Таунсхенда Ставка была готова продолжать сотрудничество с англичанами в Малой Азии. Алексеев считал, что оно значительно способствовало бы победе над Турцией. «Наши общие союзнические интересы, – писал он генералу Жилинскому 29 апреля 1916 г., – требовали бы скорейшего сокрушения Турции; выгоды от этого слишком велики и заманчивы, Германии был бы причинен чувствительный материальный и нравственный ущерб»1. Все действия наштаверха в этом направлении показывают, что его отношение к Кавказско-Малоазиатскому фронту как к исключительно второстепенному, имеющему исключительно внутреннее значение для России, или, вернее, для спокойствия ее мусульманских подданных на Кавказе2, не изменилось. «Нисколько не желая выступать адвокатом непременного примирения с Турцией, – сообщал Сазонову Кудашев, – генерал Алексеев поручил мне передать Вам некоторые его мысли по этому поводу, дабы положение, созданное нашим успехом, было тщательно продумано и использовано в наивыгоднейшем для нас объеме. Самым важным является более определенное и точное выяснение объекта войны с нашей, русской точки зрения. Выяснению этому может помочь то или другое мнение начальника штаба, но окончательно оно может принадлежать лишь компетенции самого правительства»3.

Однако при изложении позиции начальника штаба Кудашев, по собственному признанию, «…немного переплел мысли генерала Алексеева с собственными, причем очень определенно высказал последние. Хотя генерал Алексеев настойчиво заявляет, что отнюдь не желает выступать поборником и инициатором идеи мира с Турцией, в глубине души я убежден, он считает такой мир наиболее выгодным для нас делом»4. Несмотря на то что идеи Кудашева переплетены со взглядами Алексеева, выделить последние не составляет труда – он уже излагал их ранее. Это военная победа над Германией и восстановление государственной границы империи как первостепенная задача войны, необходимость освобождения сил Кавказской армии для действий в Европе – теперь, правда, Алексеев предлагал перебросить ее в случае подписания мира в Бессарабию для воздействия на Румынию5.

Главная же часть собственно алексеевских рассуждений относительно Турции состоит, на мой взгляд, в том, что овладение Проливами представляет собой отдельную и весьма сложную операцию, реализация которой в данной обстановке абсолютно невозможна6. Алексеевскую оценку в определенной степени можно назвать традиционной для русского высшего командования. И первый Верховный главнокомандующий – великий князь Николай Николаевич (младший), и генерал Ю. Н. Данилов еще в конце 1914 – начале 1915 г. отмечали невозможность для России осуществить военный захват Босфора7. Так, в январе 1915 г. Ю. Н. Данилов в разговоре с тем же Кудашевым изложил эту мысль так: «…завоевание Босфора потребует отдельной войны, а будет ли Россия способна вести эту отдельную войну и захочет ли, в этом он (Данилов. – А. О.) глубоко сомневается»8. По свидетельству Бубнова, с самого вступления в должность Верховного главнокомандующего Николай II в вопросе о Босфоре стоял за десант, а Алексеев, с некоторыми колебаниями, – против9.

К кудашевским рассуждениям, как мне представляется, относятся мысли о возможных условиях этого мира, – упоминание Адрианопольского и Ункияр-Искелессийского договоров уже весьма показательно, и о возможных средствах достижения этого мира: «На них (на турок. – А. О.) можно действовать убеждением логики и денег»10. Конечно, эти рассуждения были беспочвенными. В войне такого масштаба Россия не могла предложить туркам приемлемых условий мирного договора, в том числе и потому, что на это не пошли бы ни союзники, ни сама Турция. Какой бы непопулярной по мере поражений и потерь ни была война, диктатура младотурок прочно контролировала страну. В начале февраля 1916 г. полиция раскрыла заговор с целью ниспровержения триумвирата Талаата – Энвера – Джемаля и достижения сепаратного мира, в Константинополе прошли массовые аресты и казни. Сын султана Абдул-Азиса наследный принц Юсуф-Изеддин покончил с собой11. Это самоубийство вызвало массу толков и слухов в турецкой столице, прочно связавших смерть принца с младотурками12.