Инклюз

Дом умолк. Периферийным зрением Оскар увидел неприметное шевеление под стеной. После ухода хозяйки маленькие глазки кукол словно остались присматривать за порядком в доме. Медленным, чуть неровным ритмом пробили часы. Оскар выпрямился в полный рост и приятно потянулся. Подойдя к игрушечной железной дороге, он повернул выключатель, и темно-голубые семафоры синхронно загорелись. Нажав на единственную зеленую кнопку, он привел игрушечный локомотив в движение и еще некоторое время рассматривал его неспешную езду.

Оскар вернулся к роялю. Отложив стопку нот на крышку инструмента, он перенес виолончель со всеми пюпитрами, футлярами и чехлами в подвал. Напротив нижней ступеньки лестницы он сразу же нашел выключатель. Тусклый верхний свет зажегся и стал виден весь подвал с высокими потолками и стенами, красные полосы на которых чередовались с серовато-белыми. На полу лежал приятный, вычищенный красный ковролин. Помещение чем-то напоминало цирковой зал. Отдаленные углы оставались темными, лишь громоздкие люстры иногда поблёскивали, отражая стеклышками свет тусклой лампочки. Внимание привлекли два больших рубильника, находящиеся рядом с маленьким привычным бытовым тумблером.

После того, как музыкант поднял все ручки, в дальнем конце помещения стали видны шторы кулис. Аркой их обрамляли толстые венки, на манер новогодних елочных гирлянд.

Через весь зал от лестницы к сцене тянулась ковровая дорожка. Точечным мягким светом оказался выхвачен из темноты граммофон по правую сторону. Его ярко-красная расширяющаяся труба, будто вынырнувшая из прошлого столетия, сразу притягивала внимание. Слева разместилось старинное пианино с художественной деревянной отделкой.

Заинтригованный Оскар сначала подошел к граммофону и прочел: «HMV Model 7 Horn Gramophone». Ниже был выгравирован 1915 год и знакомый товарный знак, изображающий собачку, наклонившую ухо к рупору репродуктора. Однажды, заглянув в антикварный магазин «STUFF» на улице Валенсия в Сан-Франциско, Оскар надолго застрял возле такого фонографа. Пожилой консультант старательно расписывал достоинства граммофона. Он рассказал, что такая версия товарного знака редкая и использовалась примерно с 1910 года до середины 1920-х. Старьевщик не смог убедить музыканта приобрести заманчивый товар. И не столько цена была тому причиной, сколько скрипучая пружина заводки. Теперь же Оскар стоял перед антиквариатом, сохранившимся куда лучше, и настороженно заводил его механизм. Ручка проворачивалась довольно легко, понемногу усиливая сопротивление, что могло говорить лишь об успешном закручивании пружины.

Рядом лежали пластинки в затертых картонных обертках. Ни одна из них не говорила ему ни о чем. На верхней прописными буквами было выведено: «Детские альбомы 78 об / мин. 1938 год». Таких сборников было несколько. Продолжая перелистывать стопки пластинок, музыкант пытался найти хоть что-то знакомое. Тут были саундтреки к фильмам, которые Оскар никогда не видел. Он знал только «Белоснежку и семь гномов» 1938 года. Далее шли около десяти записей «Праздника британской королевской семьи». Оскар продолжал листать, и первой отдаленно знакомой оказалась «Vera Lynn – We’ll Meet Again» 1943 года. За ней шла запись «Джулиан Ллойд Уэббер Дебют: Музыка для виолончели» 1986 года, которую музыкант тотчас же поставил. Он даже представить себе не мог, сколько могла стоить такая внушительная стопка у коллекционеров.

После нескольких секунд хриплого скрипа иглы из граммофона раздался такой же антикварный звук записи соло виолончели с оркестром. Он будто захватил всю комнату, вырвавшись из заточения. На миг музыкант представил себя в родной филармонии на большом концерте.

Еще мгновение постояв, Оскар прошел к театральному помосту и раздвинул красный занавес. Он сразу узнал основные составляющие любого кукольного театра, но при детальном рассмотрении внутренние секции выглядели профессиональнее их школьного театра. Здешний состоял из переднего помоста-платформы для выступления кукол и второго помоста, где стоят актеры-кукловоды, еще называемый «тропой». Он огражден по периметру поручнями для кукловода, для опоры во время работы с куклой, а также для страховки от падения. По бокам тропы идут лестницы. Конечно, все это скрыто от глаз зрителя завешенной тканью.

В постройке Джоанны лестниц для подъёма актёров было больше, чем обычно, также были вспомогательные боковые тропы с обеих сторон помоста. Они нависали как балконы и, скорее всего, были предусмотрены для ответственного за декорации человека. Опорные балки были сконструированы из прочных брусков дерева. Тут могло одновременно работать около пяти человек. Для синхронного действия марионеток были предусмотрены подвешенные общие ваги.

Благодаря своему детскому увлечению кукольным театром, Оскару приходилось видеть много разных сцен. Он выступал в городском театре, посещал кружок при школе, часто брал в библиотеке учебные книги и видео. Сцена кукольного театра в Джоаннином подвале показалась ему нагроможденной. Элементы сооружения были сбиты гвоздями. Опорные балки – накрест перевязаны канатом.

В самой глубине поблескивали металлические трубы лесов, подвешенных над деревянной постройкой. При подробном рассмотрении Оскар заметил, что металлический каркас служит опорой для тяжелых бархатных кулис и светоприборов с толстыми проводами. Также он удерживал довольно крупные декорации с противовесами. Самой заметной была объёмная декорация – грозовая туча. Еще выше под потолком скопились гипсокартонные птицы. Система веревочных блоков позволяла довольно быстро менять декорации, пряча под потолком отработанные фоны.

Очевидно, на этой сцене можно было ставить вполне непростые в техническом отношении постановки. К тому же, внизу было устроено удобное место для управления тростевыми или петрушечными куклами. Рассматривая диковинные технические решения с пониманием азов этого искусства, Оскар чувствовал себя сказочным персонажем в большом волшебном ящике.

Он нагнулся к сцене, и под его ногами зашуршали многочисленные светофильтры. Только теперь он обратил внимание на огромное количество световых приборов, спрятанных по разным уголкам металлической надстройки.

Фон сцены оставался черным, но его можно было завесить белой тканью. То же самое можно было сделать и на потолке. Меняя светофильтры, можно было делать небо то голубым, то красным, то желтым. Ясный день легко превращался в грозовой, а ночь опускалась медленно и совсем незаметно.

Оскар поднялся на тропу и нашел дополнительный щиток с многочисленными тумблерами. Пробуя включать один за другим, он все больше удивлялся, как компактно и многофункционально была продумана конструкция. Одни прожекторы заполняли сцену светом, другие точечно прорисовывали те или иные декорации. Были тут и контровые приборы, отвечающие за выделение контура объекта от фона, придающие сцене дополнительную глубину. Такой свет скользит рикошетом по любым предметам, выявляя их формы.

Кроме статичных светоприборов также были установлены мерцающие. Многие из них, видимо, давно не использовались и были спрятаны в стороне от сцены. Оскар включил очередной тумблер на щитке, и в темном углу загорелась новогодняя елка. Там же стояли светофоры, лежал желтый диск луны и много других светильников. Со следующим включением теплого мерцания осветилась решетка оранжевого камина. Зеленовато-розовый свет северного сияния включился вместе с лампой, проецирующей на потолок маленькие звездочки.

Потом сцена стала заполнятся туманом из небольшой дым-машины. Видимо, она была установлена где-то под сценой. Оскар тотчас выключил тумблер.

Вновь поднявшись в гостиную, музыкант взял под мышку оставленные на рояле ноты. Подойдя к развевающейся от сквозняка шторе, что прикрывала дверь на задний двор, молодой человек внимательно посмотрел, не идет ли Джоанна. Из подвального помещения, словно из старинного радио, доносилась музыка. Это крутилась старая пластинка. Но в голове у Оскара засела какая-то тревожная композиция. Сердце билось все чаще, молодой человек решался подняться на второй этаж. Он не знал сколько времени у него есть, сколько будет отсутствовать хозяйка. Казалось, сама атмосфера в доме утяжелялась вместе с надвигающимися сумерками. Оскар глубоко вздохнул и подошел к игрушечной железной дороге. Выключив тумблер, он остановил поезд. На боку паровоза красными буквами с белым контуром было написано “Princess Elizabeth”. Музыкант присел к локомотиву и стал пристально всматриваться во все щелочки его конструкции. Наконец, он увидел маленькую дверцу со стороны вспомогательного угольного вагончика – тендера. Там хранились два желтых ключика, связанные маленьким колечком.

У Оскара не было никаких сомнений, что в доме кроме него никого больше нет, но ручку в комнату на втором этаже он поворачивал медленно, настороженно прислушиваясь к всеобщей тишине. Несмотря на то, что свет заходящего солнца немного пробивался сквозь зашторенное красными занавесками окно, комната была довольно темной, запах – немного затхлым и напоминал о присутствии мышей. Возле самой двери висело зеркало, и музыкант мельком посмотрел на свое отражение, в лице которого читался страх. Зрачки были чуть расширены, а губы сжаты.

Глаза все еще привыкали к темноте, хотя уже выхватывали случайные объекты: то рамки картин на стенах «рекошетили» слабый свет из окна, то деревяные лакированные углы мебели очерчивались контурами отраженного света. До Оскара донесся чуть уловимый шорох. Он резко оглянулся на звук, и леденящий страх сковал грудь. Ему показалось, что на кровати у стены кто-то есть. Приблизившись, он увидел лежащую на спине куклу, одетую в черное платье. Ее волосы были коротко острижены, и на первый взгляд ее можно было принять за мальчика. Присев рядом с куклой на кровать, закрывая собой и без того тусклый свет от окна, он стал пристальнее всматриваться в очертания лежащей фигуры.

Ее черты напоминали девушку из госпиталя. Короткая рваная стрижка также закрывала верхнюю часть лба. Пухлые губы были чуть приоткрыты, виднелись белые зубы. Из-за сквозняка висящие на стене фотографии слегка шевелились. Казалось, те, что висели низко над кроватью, приводило в движение ее легкое дыхание. Иллюзорная одушевлённость куклы была очень правдоподобна.

На пальце у нее было семейное кольцо с янтарем. Музыкант стал внимательнее всматриваться в украшение, пытаясь разглядеть не то сверчка, не то божью коровку в прозрачном рыже-коричневом камне. Оскар потрогал его, словно это могло как-то помочь определить качество или подлинность. Аккуратно повертел его прямо на пальце куклы, чтоб открылись новые углы обзора: драгоценность была диковинной, тысячелетней, а то и многомиллионной давности. История, застывшая в маленькой капле.

Шорохи в меланхоличном мраке комнаты стали чуть громче. Оскар заглянул под кровать и увидел там большую крысу. Их взгляды пересеклись, но гостья и не думала убегать. Парень не боялся грызунов и просто проигнорировал ее, вернувшись к кукле. Теперь он знал, что находится в комнате не один. Что-то таинственно-зловещее не давало молодому человеку покоя. То ли продолжающиеся шорохи, то ли вся нелепость происходящего. Он оглянулся, чувствуя себя посетителем музея. Жадно рассматривая места, где жила хозяйка комнаты, предметы до которых она дотрагивалась, дневник, который она вела. Его взгляд пробежался по рабочему столу, шторам, игрушечному домику с миниатюрным шкафчиком внутри.