Чаша судьбы

* * *

Принц Грозовых Дней не обманул: до покоев Браннана оказалось и впрямь рукой подать. Со вчерашнего дня льда как будто бы стало больше: с потолка свисали гигантские сосульки, а под ногами выросли причудливой формы ледяные сталагмиты. На груди у Браннана сидел огромный чёрный ворон и долбил клювом прозрачную корку, превращая её в белое крошево.

Птица обернулась к вошедшим и прокаркала:

— Пр-р-риветствую!

— Это же Бран! Ворон мастера Флориана! — ахнул Элмерик. — Так вот куда он делся!

— Вообще-то, прежде это был ворон Браннана, — Шон шагнул вперёд, осторожно пробуя лёд под ногами, но, кажется, тут не было никаких сюрпризов: пол не проваливался, ничто не выпрыгивало и не пыталось схватить чужаков.

Бард вошёл следом, и его ноги едва не разъехались в разные стороны. Ему пришлось ухватиться за рыцаря Сентября, чтобы не упасть.

— Выходит, птица вернулась к хозяину? — Элмерик был тронут этим фактом до глубины души — аж слёзы на глаза навернулись. Вот где настоящее верное сердце!

— И у него почти получилось, смотри, — Шон указал на дыру, которую ворон успел проделать в прозрачной броне. — Ничего, сейчас мы ему поможем.

Балансируя руками, он прошёл по скользкому полу, всего единожды запнувшись о ледяной сталагмит, и, остановившись у ложа Браннана, протянул руку. Ворон тут же перебрался на его плечо и проскрежетал:

— Остор-р-ожно!

— А разве он может говорить сам? — Маэна с опаской тоже выбралась на лёд. — Я думала, что птица просто повторяет мысли Флориана.

— Обычно так и было, — кивнул ей рыцарь Сентября. — Думаю, что сейчас он передаёт нам то, о чём думает Браннан — его прежний хозяин.

— Хочешь сказать, он там в сознании? — Эльфийка широко распахнула глаза.

— Всё возможно.

Шон положил руки поверх льда, что сковывал короля-воина, и зашептал заклятие. Таких чар Элмерик не знал, но ощущение от них было неприятное. У него вдруг заболели глаза.

— Он что, с ума сошёл? — шепнула Маэна и тут же зажала себе рот рукой, словно опасаясь помешать чародею.

— А что он делает? — полюбопытствовал Элмерик, подойдя поближе к эльфийке.

— Пытается выдать себя за Каллахана и обойти заклятие Лисандра. Мы, эльфы, в большинстве случаев видим сквозь иллюзии, а среди смертных на это способны лишь люди с разными глазами, вроде тебя. Но есть заклятия, которые могут обмануть даже истинное зрение. Если получится, ему придётся что-то отдать взамен. Что-то очень важное. И это уже никогда нельзя будет вернуть.

Тем временем Шон, дочитав заклинание, скинул плащ из перьев и укрыл им тело Браннана. Ворон вспорхнул, сделал круг под потолком и снова вернулся к рыцарю Сентября.

— Это традиционное одеяние филида, — всё так же шёпотом пояснила Маэна. — Вещь, принадлежащая Каллахану. Она нужна для заклятия.

— Браннан! — позвал рыцарь Сентября.

Ответом ему была тишина. Шон ждал, но ничего не происходило: лёд не таял, и король не спешил очнуться от колдовского сна.

— Пр-р-ровал! — Ворон наклонил голову, кося на хозяина круглым глазом.

— Я попробую снова, — Шон встряхнул плащ и снова накинул его на себя (ворон, недовольно каркнув, вернулся на грудь заколдованного хозяина), потом подышал на ладони. — Наверное, это всё оттого, что я — воплощённый сон. Заклинания не всегда получаются с первого раза.

— Ер-р-рунда! Пер-р-рестань! — кажется, ворон (или Браннан) был настроен скептически.

По мнению Элмерика, птица была права: он прекрасно видел, как Шон колдовал в этом состоянии, и не раз. Просто обмануть заклятие Лисандра не вышло. Может, это и вовсе было невозможно.

Маэна, поняв это, всхлипнула и закрыла лицо руками. Барду до сих пор не верилось, что надменная эльфийка может так искренне переживать за Браннана, но сейчас он даже на расстоянии чувствовал её отчаяние.

— Если не получится, уходите оба. Шон, я знаю, что ты можешь забрать только одного из нас. Я тут уже жила прежде. Справлюсь. Не убьёт же меня Оона, в конце концов. Ну, наверное… — девушка закрыла лицо руками.

— Мы никуда не уйдём! — рыцарь Сентября ударил кулаком по льду, сковавшему Браннана, и по комнате прокатился едва различимый гул.

— Самоувер-р-ренный дур-р-рак! — ворон снова принялся яростно расковыривать прозрачную корку.

Шон нахмурился, взгляд его потемнел — и Элмерик понял, что тот, несмотря на неудачу и насмешки, не собирается сдаваться.

— Ты сам ничуть не лучше. Иначе не лежал бы здесь, правда?

— Пр-р-равда, — ворон бросил ледышкой в Шона, но промахнулся.

— Если первый план не сработал — значит, пришла очередь второго. Маэна, иди сюда. А ты, Элмерик, играй.

— Что играть?

— Не знаю… чего душа просит.

Элмерик недоумённо пожал плечами. Признаться, в настоящее время его душа просила поскорее убраться из этого места: казалось, что воздух становится всё холоднее, и пар, вырывающийся изо рта при дыхании, будто бы густеет с каждой минутой. Ох, не везёт его бедной арфе — постоянно приходится играть на морозе! О содранных в кровь пальцах он старался даже не думать.

Пока бард поудобнее устраивался с инструментом, Маэна отняла руки от лица (по её щекам всё ещё текли слёзы) и подошла к Шону.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала? Я уже пыталась растопить этот лёд заклятием, крошила ножом, поливала горячей водой — всё без толку.

— Попробуй позвать его по имени, — Шон посторонился, пропуская эльфийку к королевскому ложу.

— Просто позвать?

— Ну да. Положи руки на лёд вот так — и зови. А я немного помогу, — он встал позади, накрыв её ладони своими, и кивнул Элмерику: — Эй, как там? Ничего не придумалось?

— Не-а.

— Тогда сыграй… — глаза Шона вдруг загорелись. — А помнишь песню, которую Каллахан пел после Испытания? Про двух братьев — Дуба и Остролиста.

Легко ему было говорить «сыграй». Бард слышал эту балладу всего один раз, и половину к тому же не понял.

— Но она же на эльфийском! Я не знаю слов!

— К фоморам слова! Сыграй мелодию.

Рыцарь Сентября беззвучно зашевелил губами, сплетая новое заклинание, — и лёд под ладонями Маэны вспыхнул, как будто внутри зажглись огоньки свечей. Широкие круги света расходились от её пальцев, и вскоре лёд заискрился весь, будто вкрапления золотого песка в авантюрине — любимом камне многих эльфов.

Элмерик выдохнул и заиграл, как помнил. Может, это была и не совсем та мелодия, но песню можно было узнать, если постараться.

— Браннан! — с некоторой опаской позвала Маэна, будто боясь произнести имя короля громче.

Послышался хруст. По льду поползли трещины, и девушка всхлипнула — теперь уже, кажется, от радости; в её глазах появилась надежда.

— Мало. Зови ещё! — Шон резанул ножом по своей ладони.

Пролилась кровь, и лёд, сковывавший короля, затуманился. Алые капли просочились сквозь трещины, расширяя их. Ворон радостно захлопал крыльями, а Элмерику показалось, будто бы король-воин вздохнул.

— Бр-раннан!!! — вдруг что было силы каркнул ворон.

Лёд брызнул в стороны — так хрупкое стекло разлетается от удара камнем. Рыцарь Сентября в мгновение ока сгрёб эльфийку в охапку, закрывая собой. Осколки мазнули по его плащу, осели крошевом на волосах, но не причинили ни малейшего вреда.

Браннан рывком сел. По его щеке стекала капля крови: его собственная или Шона — не разберёшь. А чёрный ворон уселся на плечо короля и тронул клювом серебряную серьгу его в ухе. Элмерик прекратил играть. Пускай его вклад в эту победу был небольшим, но барда всё равно распирало от гордости: они вместе достучались до короля и вернули его к жизни. Любимой песней, родной кровью и верным сердцем.

Заклятие Лисандра стремительно таяло. Элмерик едва успел подхватить и прижать к себе арфу, а под ногами уже образовалась лужа с плавающими в ней прозрачными льдинками. Весело звенела весенняя капель, по стенам стекала мутная вода, одна из сосулек сорвалась вниз, ударив его по плечу. Спасибо, что не голову…

— Идите все сюда, под балдахин, — сказал Браннан (Элмерик успел забыть, что король-воин говорит на языке людей с заметным акцентом). — Тут скоро обрушится всё.

Никто не заставил себя просить дважды.

Браннан, дождавшись, пока все устроятся, взмахнул руками, случайно полоснув по лицу Элмерика мокрым рукавом, — и все сосульки с грохотом рухнули одновременно.

— Так-то лучше, — эльф с наслаждением потянулся, хрустнув спиной. — Я уж думал, вы не справитесь.

— Хоть бы спасибо сказал! — буркнул Шон, спустив ноги на пол, и последние льдинки колдовской зимы жалобно хрустнули под его сапогами.

Вокруг всё зеленело, на стенах пышным ковром раскинулся плющ, в зарослях всё ярче разгорались огни светлячков. Королевское ложе тоже выпустило живые веточки, и потолок быстро затянуло вязью ветвей колючего падуба — с остроконечными листьями и созревшими алыми ягодами.

Браннан кивнул Элмерику, потрепал по щеке заплаканную Маэну и встал. Его мокрые тёмные волосы рассыпались по спине, чёрная с серебром туника напиталась влагой, и вышитая рубашка липла к телу. Король тихо произнёс ещё одно заклятие — и всё вокруг высохло: одежда, волосы, лужи под ногами, капли и тёмные потёки на стенах…

А взгляд вдруг Элмерика упал на цветочный горшок, который вчера безуспешно пытался разбить Эйвеон. Цветок (Лисий огонь, так ведь его называли?) тоже оттаял, но, увы, по-прежнему выглядел замёрзшим и мёртвым — оранжевые колокольчики стали грязно-бурыми, лепестки завяли, листья съёжились и поникли. Бард вздохнул, когда король-воин, наклонившись, бережно взял Лисий огонь в руки. Было так жаль, что цветок погиб. Ведь Шон надеялся, что Браннан сдержит слово и исправит ошибку прежних лет. Но, видно, не судьба…

Однако король-воин ничуть не казался расстроенным. Он наклонился к горшку, что-то шепнул, согрел дыханием землю у корней, а потом осторожно погладил увядшие листья — и те вдруг ожили, встрепенулись, потянулись вверх за его пальцами. Цветы бодро приподняли головки, к лепесткам вернулся прежний яркоогненный цвет, сочный стебель выпрямился, как стрела…

— Вот тебе моё спасибо, — Браннан протянул цветок Шону. — И пусть всё вернётся на круги своя.

Канун Бельтайна