Шикша

Глава 5</p>

<p>

</p>

Но это я узнала уже потом.

Моё же утро началось совсем не так. Началось оно с гулкого грохота - "ба-бам-с!". С перепугу меня аж подбросило, и я выскочила из палатки, путаясь в спальнике и хлопая спросонья глазами. С ошалелым видом оглядываюсь, а под лиственницей (которая с флагом) стоит мужик в застиранной тельняшке и ржет:

- Ты что, - говорит, - Горелова, рынды испугалась?

И опять за веревочку - раз и дёрнул:

"Ба-бам-с!" - раскатисто грянул металлический звук побудки. Лагерь начал просыпаться.

Уши мои запылали. Я торопливо полезла обратно в палатку, отмахиваясь от гнуса (еще и напустила кучу комаров внутрь, когда на звук этот вылетела).

Минут пять, впрочем, я занималась тем, что давила комаров на стенках палатки, но старалась аккуратно, чтобы кровавых пятнен на брезенте не оставалось. Во всяком случаен, мне показалось, что прошло всего пять минут.

- Зоя! - послышался сердитый голос Аннушки снаружи.

- Что?

- Ты что там возишься? - возмущенно сказала она. - Все уже давно завтракают, а ты даже не умылась.

Чёрт!

- Через десять минут буду! - воскликнула я, торопливо роясь в рюкзаке в поисках чистой одежды.

- Даю пять! И не больше. А то вернусь - за ногу вытащу. Потом не обижайся! - непреклонным тоном рыкнула Аннушка и я услышала отдаляющийся топот. Ушла, значит.

В рюкзаке нашелся поношенный свитер и линялые трикотажные спортивные штаны. Всё бельё было нестиранным. Я ругнулась. Матом. Это ж надо додуматься - не постирать грязные вещи и сунуть их обратно в рюкзак. Пока я в разведку с мужиками ходила, они тут непонятно сколько пролежали, "ароматизируя" чистые вещи, которых осталось и так немного. На моё счастье, чистые носки я всё же нашла, точнее относительно чистые, но хоть так. И тут мне повезло еще раз: в боковом кармане нашлись-таки чистые трусы и даже "ненадёванный" новый бюстгальтер, ещё с магазинной бирочкой.

Эх, если б я только знала, что на этом моё везение на ближайшие дни закончилось.

Натянув на себя одежду, я поёжилась - трикотаж грубой вязки натирал незажившие ссадины и порезы. Но ничего не поделаешь. Я замотала голову поверх повязки косынкой и со вздохом полезла наружу.

Утро выдалось пасмурным и холодным. Солнце в два слоя закрыли плотные сизоватые тучи, поэтому роса подсохнуть не успела. Так как сапог у меня не было, а подаренные охотником кожаные кисы лежали сейчас где-то под деревом, пришлось мне сунуть ноги в простые тапочки. Пока добежала по траве сперва до брезентовой будочки "Жо", затем в баню умыться, и, наконец, до полевой столовки - носки стали мокрыми, хоть выжимай. И гнус закусал до костей.

А в столовке народ уже позавтракал и заканчивал пить чай. За столом собрались человек девять, если не считать Аннушки. Некоторых я уже знала - на пример, Нину Васильевну, "дона Педро" и Бармалея. Остальных мужиков видела впервые (точнее раньше я-то их стопроцентно знала, но теперь вообще не помнила).

- Ты почему на завтрак опаздываешь, Горелова? - язвительным тоном спросил "дон Педро". Он пил чай из большой алюминиевой кружки, совершенно по-жлобски оттопыривая мизинчик.

- А ей особое приглашение, видать, надобно, - поддакнула Нина Васильевна, смерив меня тяжелым взглядом исподлобья.

Прошелестели осторожные смешки, но под взглядом Бармалея моментально стихли. А Нина Васильевна с видом победителя пододвинула к себе банку сгущёнки и принялась макать прямо туда огрызок мятного пряника.

Сейчас я ее хорошо рассмотрела: это была невысокая, пухловатая шатенка, в народе на таких говорят "широкая кость", но скорее всего причиной была неуёмная страсть к сладкому. Даже в полевых условиях она тщательно подкрашивала глаза и щеголяла в блестящих клипсах "с камушками". Её можно было бы назвать красивой, если бы не хищное выражение лица и большая некрасивая родинка на подбородке.

- Титаническое самоуважение теперь у товарища Гореловой, - выдав такой вердикт, она откусила от пряника, зажмурившись от удовольствия. На подбородке повис длинный "ус" от сгущёнки.

- Да ей же вчера Колька всю голову зашил. Без анестезии, - сказала Аннушка, неодобрительно взглянув на Нину Васильевну. - Натерпелась девка, всю ночь, небось, от боли спать не могла, вот и припозднилась.

Все взгляды вновь переместились на меня, но теперь уже градус настроения от едкого сарказма ощутимо сменился на жалостливость.

- Держи! - Аннушка сунула мне алюминиевую миску, почти доверху наполненную исходящей паром рассыпчатой гречневой кашей с тушёнкой, жаренной морковкой и луком.

Я села за стол, взяла алюминиевую ложку и уставилась на кашу.

- Ешь, давай, - поторопила меня Аннушка, вытирая на другом конце стола.

- Так, - хлопнул рукой по столу Бармалей, - все на сегодня всё знают?

Мужики согласно загудели.

- Пусть Митька сперва воды в бочку наносит, - веско заявила Аннушка, сгружая грязную посуду в большой таз.

- Так я же вчера наносил! - возмутился мужик, что сидел с краю.

Я присмотрелась - это был тот, в тельняшке, что утром напугал меня рындой. Только сейчас он был в свитере, вот я и не признала его. Митька был выше среднего роста, очень худой, с обветренным и загорелым практически до черноты узким лицом, с бородой и длинными нечёсаными волосами, которые он перевязал повязкой на манер индейцев. Лет ему навскидку было около сорока-сорока пяти.

Увидев, что я его разглядываю, он вдруг заговорщицки подмигнул мне.

Я покраснела и отвернулась.

- Так вы же всю воду на баню вчера выляпали! - рассердилась Аннушка, наливая в кружку крепкий чай из закопченного сажей чайника. - Я пошла бельё замачивать, гляжу, а там на самом донышке осталось.

- Да там же больше половины было! - аж подскочил Митька, задохнувшись от столь нелицеприятных наветов.

- Поди сам глянь!

- И гляну! - моментально вскипел Митька под смешки окружающих.

- Вот и глянь, - спокойно парировала Аннушка и подсунула кружку с чаем мне, а также банку с сахаром, - а потом наноси туда воды и приходи на кухню - я тебе еще работу дам.

- Иван Карлович! - завопил уязвлённый от такой несправедливости Митька, - Возьмите меня на отмывку породы! Я даже готов все ямы в одиночку копать. Сам! Только прошу - не отдавайте меня этой Анне Петровне! Она же эксплуататор самый настоящий!

- Ну, сам подумай, Дмитрий, разве я могу? - с донельзя огорчённым видом развёл руками Бармалей, - вот ты меня сейчас на что подбиваешь? Если я тебя заберу, Анна Петровна меня же потом без обеда оставит. Нет, и не проси даже! Аннушкиным обедом я пожертвовать не готов. Даже ради тебя!

Все засмеялись, но по-доброму. Очевидно, к таким "концертам" здесь уже давно привыкли.

- Понял? - погрозила Митьке половником Аннушка, - так что иди и наноси воды!

То, что это был именно ежеутренний спектакль, стало понятно по тому, как Митька расплылся в довольной улыбке и, допив одним глотком остатки чая, выскочил из столовки наружу.

- Иван Карлович! - подала голос Нина Васильевна, шелестя фантиком от конфеты, - уже начинается третья декада и укосы брать надо. Нужно же успеть до разгара вегетации. Пусть Горелова на третью площадку сходит. А то мне в камералке реестр образцов писать надо.

- Иван Карлович! - не дала ответить Бармалею Аннушка, - ну куда ей в такую даль идти?! Сами гляньте на нее - она же зеленая вся сидит. Даже кашу не ела. Упадёт где-нибудь, что мы потом делать будем?

Бармалей внимательно посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на Аннушку и медленно кивнул.

- Иван Карлович! - решила не сдавать позиции Нина Васильевна, наградив Аннушку недобрым взглядом, - так что, в отчёте потом так и напишем "работа не выполнена в связи с тем, что лаборант находился на особом положении и укосы брать отказался"?

Так я узнала, что я - лаборант.

- Э-э-э... - начал Бармалей, но Аннушка опять влезла:

- Иван Карлович! У нас же полмешка хлеба еще осталось. Он уже цвести, между прочим, начал. Нужно на сухари срочно резать. Сушить прям сегодня буду. А то пропадёт же.

- Ну и суши себе! - пренебрежительным тоном заявила Нина Васильевна, - кто тебе не даёт?

Бармалей, по всей видимости, счёл аргументацию Нины Васильевны достаточно веской и убедительной, потому что согласно кивнул ей, и я с грустью поняла, что мне придется-таки идти на дальний участок в мокрых носках и без куртки с антикомариной сеткой.

- Иван Карлович! - Аннушка так просто своих позиций сдавать не собиралась, - да я бы с радостью, но я же ландорики жарить хотела. Зоя пусть бы резала хлеб, а я в это время как раз ландорики к обеду состряпаю.

Волшебное слово "ландорики" окончательно и бесповоротно решило ситуацию в мою пользу. В результате я осталась в лагере помогать Аннушке на кухне, а Нине Васильевне пришлось самой идти на дальний участок брать укосы фитомассы.

Когда все разошлись на работу, Аннушка уставилась на меня:

- Зоя! - сказала она, - что это с тобой происходит?

Хм... мне бы и самой хотелось это знать...

- Не знаю, - пожала плечами я, - я ничего не помню, ничего не понимаю, никого не узнаю. И вот как ты думаешь - что со мной происходит? Ужас, вот что со мной происходит. Мне очень страшно, Анна Петровна.

Я всхлипнула.

- Ну будет тебе, будет, - обняла меня за плечи Аннушка. - Не переживай, Зоя. Пройдёт время - вспомнишь всё. Остальное спрашивай - я расскажу, что знаю. А если эти дурни будут тебя задирать - говори мне, уж я им задам!

- Спасибо... - прошептала я сквозь слёзы, обнимая добрую Аннушку.

И в это время раздалось требовательное мяуканье.

- Кошка пришла! - обрадовалась Аннушка, отстранившись.

- Кошка? - удивилась я. - Дикая что ли?

- Да какая там дикая, - усмехнулась Аннушка, насыпая в небольшую мисочку гречневой каши с тушёнкой.

Мисочку она поставила в углу и туда гордо продефилировала самая настоящая серая домашняя кошка, с высоко поднятой головой и хвостом трубой.

- Иди ешь, - пригласила Аннушка, и только после этого кошка снисходительно соизволила подойти к мисочке.

- Это Бармалея нашего кошка, - пояснила она мне, наливая в другую кошкину мисочку воды, - он её всегда в экспедиции с собой берет.

- Оставить не с кем? - догадалась я, наблюдая как жадно кошка поедает кашу. Кошка, ощутив мой взгляд, недовольно блеснула глазами-крыжовниками и демонстративно стала есть медленно, словно нехотя, через силу.

- Не смотри на неё, - хмыкнула Аннушка, - оголодала она, бедняга, а гонору, как у самого Бармалея.

Я хихикнула и отвернулась. Послышалось торопливое чавканье - кошка опять накинулась на кашу.

- Так зачем он её в тайгу возит? - мне было прям любопытно, - зачем мучить животное? Она же домашняя.

- Да почему мучить? Ей тут нравится, свобода, красота. Мышкует даже иногда, - пояснила Аннушка, водрузив на стол большую алюминиевую миску и насыпая туда муки. - Но главное то, что домашняя кошка - это же первое средство от медведей!

- В каком смысле? - удивилась я. Сперва даже решила, что Аннушка так шутит.

- Кошка ходит вокруг лагеря и метит территорию, - охотно продолжила рассказывать Аннушка, замешивая крутое тесто, - это я еще лепёшек к ужину напеку, а то сухари не скоро будут, а ландорики они в обед смолотят.