Добрые соседи

* * *

Дейв Гаррисон собрал волю в кулак и решил поговорить и с мамой, и с папой. Ничего хорошего он от этого не ждал. Они действительно разделили дом черным фломастером.

Начал он с папы, Тима, который уже давным-давно не работал. То у него кружилась голова, то что-то болело. Еще он простужался, температурил. Нездоровилось ему так давно, что теперь он всего боялся. Боялся общественных мест, жарких дней, людей с кашлем или простудой. А сильнее всего боялся провала — боялся, что там можно заразиться раком. Врачи и мама Дейва называли это ипохондрией. Верить в его жалобы они перестали уже давно, поэтому он переключился на гипнотизеров, толкователей ауры и мошенников, которые обещали его вылечить, но всегда обманывали. Дейв не думал, что это ипохондрия. Папаня действительно был болен. И, десять лет прожив в одном теле с врагом, которого не изгонишь, он просто пал духом.

— Все это вообще уже ни в какие ворота, — сказал Дейв.

Они сидели в маленькой комнатке, где стоял старый диван с водонепроницаемой обивкой — набитый химией, которую с тех пор запретили в сорока штатах. Папа натащил битума на башмаках.

Пол весь измазан липкой жижей. Она расползлась по всей улице.

Тим, лениво выпятив губы, лежал на диване. Телевизор показывал единственный канал — местные новости. Сквозь помехи прорывалась история про возможную причастность педофила к гибели Шелли с Мейпл-стрит: согласно некоторым источникам, это бывший рок-музыкант Арло Уайлд. Мелькнули кадры дома Уайлдов, потом провала. Давать комментарии согласилась одна только Рея Шредер. «Я ничего не могу вам сказать наверняка, — заявила она, фанатично сверкая глазами. — Но Шелли никогда не пошла бы в этот парк сама, она явно от кого-то убегала».

— А кирпич бросил Фрицик Шредер, да? — спросил Дейв. — Ты там был?

Лицо у Тима опухло от китайских трав, которые ему прописал народный целитель. Пахло от Тима цветком сливы.

— Папа, ну я ж сказал тебе, что это все вранье. Ты чего вообще?

Тим наконец открыл глаза: зеленые лампочки, устремленные в пустоту, в уголках — комки блестящего битума.

— Ты не понимаешь, какое зло может совершить человек, — ответил он. — Я пытаюсь тебя защитить.

— Пап, ты там был вчера? Помогал им кинуть кирпич?

— А ты лишнего не болтай. Представь, что будет, если меня посадят.

Дейв представил. Без одного из родителей жизнь его станет гораздо проще. Дом опять будет целым.

Тим прочел его мысли.

— Весь дом будет твой, но вы с Адамом останетесь с ней наедине. Без всякого буфера.

После этого Дейв пошел к матери. Джейн была реальной главой семьи: оплачивала счета, покупала продукты, определяла границы. Когда Тим заболел, она искренне горевала. Засыпала в слезах и все такое. Потом слезы иссякли. А с ними и сострадание. И не только сострадание к Тиму.

Джейн собирала волосы в свободный узел, носила изящные цветастые блузки, говорила тихо — она была директором детского сада «Хилкок». Постоянно читала книги по психологии младшего возраста, получила научную степень по дошкольному образованию. Если просто разговаривать с Джейн, настоящую ни за что не увидишь: она лишь воспроизводит параграфы из учебника о том, как выражать сочувствие.

Джейн он обнаружил в родительской спальне.

Что за хрень: они даже кровать поделили. Иногда, не поступаясь ни сантиметром, спали в ней оба.

Свою сторону она застелила и сидела на ней, вокруг были аккуратно разложены бумаги. Джейн все содержала в чистоте и порядке. Никакого битума. Или крошек.

— Нужно пойти в полицию, а то еще кого-нибудь покалечат.

Из узла у нее на голове выбивались волнистые пряди. Она просматривала списки на будущий год.

— Думаешь, нужно пойти в полицию?

— Да. Потому что это неправда. Вся история про мистера Уайлда. Вранье. А все делают вид, что правда. Мы вообще не знаем, может, Шелли жива. Ты ходила на службу, а сама не знаешь, как все на самом деле.

— Ты считаешь, что мистер Уайлд невиновен?

— Я тебе это уже говорил. Причем много раз.

Тот же невозмутимый голос. Вот только на деле вовсе она не была невозмутимой. Это она поделила дом фломастером. Линия тянулась до самой кухни и кухню членила на две части — у каждого свой шкаф. Ему микроволновку, ей плиту. В суд они сходили только раз. Юристы сказали: дело затянется на долгие годы, если она не подпишет согласие отдать ему половину всего, включая ее колоссальное наследство: он ведь по состоянию здоровья не может работать. Ее это не устраивало. Она лишь подправляла линию, стоило фломастеру размазаться. Воспользовалась специальным интернет-приложением, чтобы провести ее безупречно прямо.

— Ты хочешь ему помочь, потому что боишься, что в противном случае он тебя обидит?

— Да нет, мам. Ты меня не слушаешь.

— Заинька, ты уже два раза сказал, что я тебя не слушаю. А я слушаю. С чего ты взял, что я не слушаю?

От отчаяния у Дейва по лицу покатились слезы. Она умела его доводить. Она — и больше никто. Поэтому-то он и разговаривал с ней только тогда, когда ситуация делалась ну уж совсем безвыходной.

— Мам. Ну пожалуйста. Папа болен, а Адам и не пикнет без разрешения Фрицика Шредера. Кроме нас с тобой некому, и ты прекрасно это знаешь. Мам, ну пожалуйста. Послушай меня. Крысятник — сплошные лемминги, и их родители тоже, и это из-за них миссис Уайлд в больнице. Надо что-то делать!

Джейн перевернула страницу. Дейв заметил следы битума у нее под ногтями. Выходит, она вчера тоже туда ходила. В кои-то веки родители в чем-то достигли согласия. В своей жестокости.

— То есть ты боишься, дальше будет только хуже. Полагаю, это страшно. Тебе страшно?

— Ты сука сраная, — объявил он ей.

На лице ее отразилось глубочайшее недоумение.